— Валя, тебе нужно взяться за это дело.
Валя, отвернувшись, смотрела в окно.
— Склад оружия в Васкелово? У всех на глазах? Чушь это, Леша, прав Соболин.
— А я считаю, что, просеяв информацию, можно выйти на что-то…
— Да не тот это случай, Скрипка, не тот. Вон у моего знакомого на даче вообще полтанка стоит. Участок такой в Синявино получил. И что теперь?
— Ладно, — мирно согласился я.
— Что «ладно»?! — совершенно нелогично взвилась Горностаева. — Сами хотите, чтобы у людей глаза горели, про Соборы всякие болтаете…
— Сейчас зажжем тебе глаза, — весело заявил я. — Поехали в «Пассаж» юбку покупать!
— Гад, — коротко сказала моя любимая. Я засмеялся и повернул на Садовую.
* * *
Я стоял у примерочной с целой охапкой юбок. Когда с шумом раздвинулись занавески, мне стало видно Горностаеву в такой позе, что я поморщился и снова их задернул. Сунув в примерочную следующую юбку, я не удержался:
— Валь, а давай завтра на природу съездим? Суббота же!
— Давай, — сдавленно отозвалась Горностаева. Чего-то там у нее, видно, не застегивалось. — Агеева в Павловск приглашала…
Она вновь показалась в щели между занавесок, теперь уже в каком-то монашеском обличье. Я помотал головой.
— С Агеевой не поеду. Вот эту, — я подал ей очередную юбку.
— Ой, эта хорошо, — донеслось из-за занавесок через пару минут кряхтения и сдержанной ругани, — только блузки у меня к ней нет… Девушка, а подберите, пожалуйста, какую-нибудь белую блузочку, попрозрачнее…
Продавщица, стоявшая рядом, кивнула и отошла. А я, наоборот, зашел.
Такая — в одной легкой юбке и прикрывающая руками полную грудь — она нравилась мне гораздо больше. Совладать с собой мне помогло деликатное покашливание продавщицы. Пришлось выйти.
— Как насчет Васкелово? — спросил я. Горностаева высунулась из примерочной и посмотрела на меня как на идиота. Мне ничего не оставалось, как округлить глаза и разудало заявить:
— Покупаем! Только ничего не снимай!
* * *
Сидя в электричке, я разговаривал сам с собой. Эта привычка появилась у меня после истории с женщиной-вамп Ингой Дроздовской, из-за которой я чуть не приобрел раннюю седину и едва не потерял Горностаеву…
— Куда я еду? На этот простой вопрос довольно просто ответить — в Васкелово. А зачем? Вопрос некорректный, скорее, «в результате чего?» Ну и «чего»? Очередной ссоры с Валентиной Ивановной Горностаевой. На почве?… На почве отсутствия взаимопонимания и уважения друг к другу.
— Сам-то понял, чего сказал?
— Да не очень…
— Билет есть? — Этот вопрос донесся откуда-то извне, и я не сразу на него среагировал.
Показав контролеру билет, я вновь погрузился в себя, избрав другую форму внутреннего общения, — больно уж странно смотрела на меня сидящая напротив девушка с корзиной. Из корзины время от времени показывалась пушистая голова огромного кота. Кот посматривал на меня странным немигающим взглядом, и я мысленно стал обращаться к нему.
«В сущности, дело было так, дорогой котик! Мы приехали ко мне с твердым, как мне казалось, намерением незамедлительно заняться любовью. Зря зеваете, уважаемый, этим мы еще недавно занимались с очень большим удовольствием, но… Что-то изменилось в последнее время, не зря я волновался. В самый ответственный момент Горностаевой приперло поговорить со мной о чем-то важном. Понимаешь, наши дамы частенько норовят завести беседу в самое неподходящее время… Короче говоря, мне пришлось встать, принести „попить", отреагировать на „что-то покурить захотелось" и покивать на „прости, я что-то не в форме".
Не обязательно так нагло потягиваться, лохматое ты чудище, когда разговор идет о самом сокровенном…
Сперва она разрыдалась. Потом снова завела волынку про несостоявшуюся журналистскую карьеру и издевательства начальства. Затем изящно перешла на мою „толстокожесть" и отсутствие элементарной чуткости. Ну а дальше мы поругались.
Да, конечно, не следовало мне снова приводить в пример это злосчастное Васкелово, но ведь она первая заговорила об отсутствии настоящего дела!
И не надо жмуриться, глупый ты кот, — тут ведь дело принципа! Как говорит наш любимый Обнорский: „Расследований нет там, где нет расследователей!" А это значит, что нельзя отбрасывать информацию, какой бы глупой она ни показалась сначала. На это Горностаева сказала, что раз так, я должен был отправиться в Министерство обороны с безумным физиком Коровиным. А я позволил себе несколько грубое сравнение жопы с пальцем, заявив, что она их путает. Видимо, то, что мы лежали в постели, придало этой фразе некоторую двусмысленность — и Горностаеву понесло. Следуя извечной женской логике, она припомнила мне все: Ингу, жену профессора Бессонова, гримершу съемочной группы Лялечку и в довершение всего приплела туда же Завгороднюю, к которой я, видит Бог… Конечно, нахальное ты животное, я был не прав, напомнив про Гарри Два Ствола, но это же была чистая самооборона!
„Катись в свое Васкелово!" — сказала она и снова зарыдала. Вот я и качусь… А на хрена? Сам не знаю».
Кот смотрел на меня с издевкой, было видно, что он со мной не очень-то солидарен.
«Станция Васкелово!» — сказал репродуктор.
Я встал и застегнул куртку.
— Умный у вас кот, — дружелюбно сказал я девушке с корзиной.
— Это кошка, — возразила она.
— А, ну тогда все ясно, — озадачил я ее окончательно и вышел из вагона.
* * *
Сверившись с адресом деда, записанным на бумажке, я заглянул во двор.
— Эй! Хозяева дома?
Залаяла собака. Из сарая, стоящего рядом с домом, вышла полная женщина, тяжело опираясь на палку.
— Вам кого?
— Вы Людмила? — догадался я.
— Да. А вы ко мне?
— Я вообще-то к Алексею Ивановичу. Он дома?
— Нет. — Она отворила калитку и сделала приглашающий жест. — Папа в Сосново поехал, к сестре. Вечером вернется… А у вас что-то срочное?
— Да нет, просто мимо проходил, дай, думаю, зайду.
— Так заходите, чаю попьем. — Она вновь махнула свободной рукой.
— Нет, спасибо, — отказался я. У дома надрывался лохматый кобель, а может, и сука. «Собаки мне только не хватало», — подумал я, и вслух сказал: — Я пойду. А как к озеру пройти, не подскажете? Говорят, там очень красиво.
— Красиво, правда. А вот до поворота пройдете и налево — там сами увидите.
— Спасибо!
Я пошел по заросшей дорожке, совершенно не понимая, зачем я это делаю. За поворотом показалось озеро — такое красивое и печальное, что я тут же решил вернуться домой и помириться с Валей. Вот только посмотрю на этот дурацкий дом и поеду… Лучше бы я поехал сразу.
* * *
Я шел вдоль забора, тянувшегося до самого берега. Заметив кривую раздвоенную рябину, я забрался на нее и заглянул во двор.
На небольшом участке стоял заброшенный темный домик, ставни заколочены, тропинка к крыльцу притоптана, справа от дома небольшой сарайчик, дверь которого забита крест-накрест. Я посмотрел на крышу — труба не дымилась. Дом выглядел абсолютно нежилым.
Все было так, как и описывал старик. Я спустился и пошел вдоль забора. На калитке висел новенький замок и сверкали крепкие недавно смазанные петли. В этом не было ничего странного, тем более преступного, и я еще раз подумал, что сейчас развернусь и уеду домой. Но тут, как на грех, мне на глаза попался крепкий чурбан, валявшийся под кустами. Я подкатил его к калитке и встал на него, взявшись руками за доски. Заглянув во двор, я заорал что есть мочи:
— Есть кто-нибудь?
Тишина. Я огляделся по сторонам, встал ногой на замок и перебрался через калитку. Еще раз оглянувшись, спрыгнул. Фиг его знает, зачем.
Подойдя к дому, я громко постучал в дверь.
— Есть тут кто живой? Ау!
Снова никто не отозвался, и я несколько раз подергал дверь. Она была закрыта. Я спустился с крыльца и попытался заглянуть в наглухо забитые окна — ничего. Я направился к сарайчику, с трудом пробираясь по заброшенным грядкам. Подойдя, я посмотрел в щелку. Из забитого окошечка под потолком в сарайчик пробивалось немного света — были видны лопаты, грабли, мешки с песком. Короче, ничего необычного.
Можно было ехать домой. Я выпрямился, и в этот момент началась гроза. Мне не повезло — молния угодила прямо в меня, да так, что из глаз посыпались искры, и я даже не успел удивиться самому факту этого природного явления в столь позднее время года. Короче говоря, я просто отключился. А может быть, и умер — какая разница…
* * *
Башка болела так, что, казалось, разорвется на части. Открыть глаза было очень трудно, на них кто-то приклеил по килограммовой гирьке. А когда я их все-таки открыл, то выяснилось, что прямо передо мной стоит человек в камуфляже, черной, надвинутой на глаза, шапочке и темных очках. Лица его не было видно из-за очков, поднятого воротника ватника и не желающего нормально работать зрения.
