– И все-таки я бы не стал сбрасывать Теплицына со счетов.
– Верно, – вздохнула Татьяна. – Вы, кагэбэшники, если уж подозреваете, то подозреваете всех. Давай, записывай в свой «кляузник». Андрей Федорович Теплицын. Тридцать семь лет. Хорош собой, великолепно одевается. Ты его, наверное, в телевизоре видел – лет пять назад. Его в ту пору частенько показывали.
– Не припоминаю, – покачал головою отчим.
– Ну да, ты же по телевизору только детективы смотришь, – съязвила Таня.
– Почему только детективы? – парировал Валерий Петрович. – Еще мультики.
Вид у него во время этой реплики был пресерьезный, и Татьяна расхохоталась.
Отсмеявшись, сказала:
– Теплицын и вправду несколько лет назад гремел. Он большим агентством на телевидении руководил. Торговал рекламным временем в «ящике». Вся телевизионная реклама была в его руках. Но потом Андрея Федоровича из этого бизнеса выдавили. Кто и как – я подробностей не знаю. Он никогда не распространялся. Тогда он ушел с ТВ и решил начать все с нуля. Вот и создал наше агентство.
– Он богатый человек?
– Еще какой! – кивнула Таня. – Наверное, миллионер. Долларовый, я имею в виду.
– Зачем же такому богачу еще и работать? – удивился Валерий Петрович. – Жил бы себе где-нибудь на Майорке.
– А вот я Андрея Федоровича понимаю, – развела руками Татьяна. – Без работы скучно.
– Хочешь сказать, если б у тебя был миллион долларов, ты бы все равно работала? – скептически прищурился Ходасевич.
– Н-ну, – протянула Татьяна, – годик я бы отдохнула: в кругосветное путешествие поехала б – может, даже с тобой…
– Мерси, конечно, – вставил полковник, – но я до сих пор невыездной…
– …а потом, – закончила Таня, – я все равно стала бы каким-нибудь делом заниматься. Иначе с тоски помрешь.
– Понятно, – кивнул отчим. – Вы с Теплицыным два сапога пара. Оба трудоголики. А какие у твоего Андрея Федоровича слабости? Привычки, пристрастия?
– Он привык жить на широкую ногу. На даче у него ты, кажется, бывал.
– Хорошая хибара, – подтвердил Валерий Петрович, – просторная.[4]
– Плюс, – продолжила Таня, – у Теплицына квартира в самом центре Москвы, с видом на Кремль. Отпуск он проводит в экзотических местах: сафари в Африке и все такое… Ни в чем предосудительном замечен не был. Ведет себя как паинька. Не курит, наркотиками не балуется, пьет только по служебной необходимости: с высокопоставленными друзьями или заказчиками. Правда, охотиться любит – то на уток, то на волка…
– А есть у него поводы подставлять лично тебя?
– Не могу себе представить, – пожала плечами Татьяна, – зачем ему меня подставлять? Он и без того в два счета может меня уволить.
– Ты не ответила на вопрос. – Взгляд Ходасевича снова стал жестким.
– А мне кажется, что ответила. – Таня взбрыкнула и тоже постаралась говорить жестко. – Если Теплицын хотел бы от меня избавиться, он сделал бы это в открытую. Он не из тех, кто копит злобу и бьет исподтишка.
* * *
Андрей Федорович сидел в своем кабинете, глубоко откинувшись в качающемся кожаном кресле и возложив ноги на стол (эту американскую привычку он приобрел в Гарварде, где стажировался в ранних девяностых).
Андрей Федорович был незаурядным человеком – и сам о себе хорошо сие знал. Воспринимал он это обстоятельство как объективный факт, вроде того, что Луна вращается вокруг Земли. Правда, все детство и юность (попавшие как раз на последние советские годы) ни он сам, ни близкие ему люди не могли сформулировать: а в чем же конкретно заключается его талант? И это для подростка Андрюши было отчасти мучительно: с одной стороны, прекрасно знать, что ты выбиваешься из общей серой массы, но, с другой, не понимать – а в чем конкретно ты лучше, чем другие. В школьных успехах? Но это ведь не достижение. Любой хотя бы слегка смышленый парень (или девица с чугунной задницей) могли обеспечить себе постоянно отличные оценки. Однако лишь школьные достижения были единственным видимым – до поры до времени – талантом Андрея Теплицына.
Его родители, типичные представители советской научно-технической интеллигенции, мечтали о всесторонне развитом сыне, в духе тех инженеров начала двадцатого века, что и романсы пели, и стихи декламировали, и ложу держали в опере. Поэтому они отдали Андрюшу в английскую спецшколу, а также в школу музыкальную и на фигурное катание. Английский впоследствии ему весьма пригодился; музыкой и танцами на льду Теплицын занимался с очевидным отвращением. Да и получалось у него играть на пианино и скользить по катку весьма средне. И только во взрослом возрасте, уже поняв характер своего дарования, он пожалел, что его сызмальства учили бесполезным музыке и танцам, а не шахматам и теннису. Уже в девяностых Теплицын, конечно, и сам освоил шахматы с теннисом и в эти игры играл для дилетанта хорошо – на уровне, наверно, первого разряда. Но время младенчества, когда формируются теннисные и шахматные гении, было безвозвратно упущено – поэтому знаменитым мастером клетчатой доски или рыцарем ракетки Теплицын не стал.
А ведь мог бы. Мог, потому что он был мастером игры вообще. И именно в этом заключалось его дарование. Однако сам Андрей понял, в чем состоит его талант, только окончив институт, в конце восьмидесятых.
Когда начались первые кооперативы и Теплицын с друзьями по институту создали ЦНТТМ (Центр научно-технического творчества молодежи), он заметил, что сам быстрее и полнее любого другого соратника оценивает ситуацию, учитывает все факторы, даже малозаметные, строит хитрейшие и умнейшие схемы бизнеса, острее и точнее прочих принимает решения. Если бы не вдруг наступивший в России капитализм, эти способности Андрея, скорее всего, так и остались бы втуне – советскому человеку не нужно было умение остро мыслить и принимать мгновенные решения в условиях стремительно меняющейся ситуации. Новые времена востребовали таившийся в Теплицыне талант дельца. Востребовали, раскрыли, закалили – и вознесли Андрея Федоровича едва ли не на самую вершину в избранной им сфере бизнеса.
Он многого достиг – очень многого: и денег, и славы. Потом, правда, сорвался с вершины, упал. Не потому, что в чем-то ошибся или не принял во внимание один из факторов в своей каждодневной игре. Просто проявил прекраснодушие. Думал о своих соратниках и противниках чуть лучше, чем они того заслуживали (еще одно наследие советской семьи и школы: изначально считать, что все люди вокруг – в принципе, неплохие ребята). А против него сыграли грязно, подло, безо всяких правил. Ему не простили, что он удачлив, хорош собой, богат и всегда на виду. И он чуть не грохнулся в пропасть.
Но, слава богу, остался жив. (А ведь все, с кем он начинал в ЦНТТМ, убиты, сидят или уехали.) И упал Теплицын не на самое дно. Не вынужден бежать и скрываться. У Андрея Федоровича остались деньги, осталось дело. Сохранились друзья и влияние. И он поднимется. Снова поднимется. Дайте только срок. Он будет умным и хитрым, как прежде, но при этом он еще станет куда более жестким. Теперь он не погнушается ударами из-за угла и запрещенными захватами. «С волками жить – по-волчьи выть». Жаль, он поздновато понял эту истину – только после того, как ему в кровь ободрало всю шкуру.
…Андрей Федорович недолго анализировал ситуацию, сложившуюся после того, как из сейфа Садовниковой похитили «объективку» на депутата Брячихина. Теплицын умел мыслить быстро, мгновенно принимал самые нестандартные решения и тут же их исполнял.
Сидя в своем кабинете – ноги на стол, он набрал номер телефона. Он звонил по прямому проводу депутату Брячихину.
– А, реклама! – приветливо откликнулся тот в трубке.
– Надо повидаться, – проговорил Теплицын.
– Сейчас гляну свое расписание, – по-деловому отреагировал Брячихин и зашуршал на другом конце провода страничками еженедельника.
* * *
В этот самый момент Валерий Петрович тоже перелистнул страницу своего блокнота. Таня украдкой глянула на часы. Уже почти четыре часа они сидели на кухне у Валерочки за разговорами, едой и чаем. Татьяна начала уставать.
– Я не могу понять, – слегка капризно протянула она, – ты берешься за это дело? Или просто так меня расспрашиваешь, из чистого любопытства?
– А как ты сама-то думаешь? – строго глянул на нее отчим поверх очков.
– Думаю, берешься.
Полковник Ходасевич покивал и вздохнул:
– Куда ж я от тебя-то денусь…
– Ура! – шепотом воскликнула она и подольстилась: – Теперь-то, я уверена, все будет хорошо.
– Не говори «гоп», – строго остановил ее Валерий Петрович. – Давай-ка лучше расскажи мне о твоих оставшихся подчиненных.
– По-моему, – вздохнула Таня, – эти двое оставшихся – самые безобидные. Парочка очень талантливая. И адекватная. И без всяких тараканов. Я им всегда самые сложные заказы отдаю. За ними, я считаю, – большое будущее.
