Он пришел домой и, как обычно, встал под холодный душ. Плескаясь и отфыркиваясь, он ухитрился еще и попыхивать сигаретой — единственный в своем роде номер, которому не переставали дивиться приятели и сослуживцы. Потом, хотя на часах было только девять, Геренский натянул пижаму, сунул ноги в тапочки и принялся расхаживать по пустым комнатам. Открыл новую пачку сигарет, взял книгу с ночного столика, плюхнулся в любимое кресло под торшером. Но вскоре понял, что не в состоянии прочесть ни строчки — голова была занята проклятым делом Даракчиева. Он захлопнул книгу и направился в свой кабинет, который в шутку называл электротехнической лабораторией. Тут были разбросаны паяльники, провода, обрывки изоляционных лент, пылился в углу реостат, поблескивал осциллограф матовым экраном. На столе покоился разобранный по частям телевизор капитана Смилова. Телевизор был итальянским, и ни одно телевизионное ателье в Софии не бралось его починить — не было схемы. После долгих уговоров подполковник снизошел к беде своего подчиненного, однако задача оказалась настолько интересной, что он уже несколько недель тянул с ремонтом. Над столом висела слегка потемневшая от времени картина. С нее смотрел на Геренского мужчина с поседевшими волосами, бойкими глазами и пухлыми щеками, которые выдавали в нем любителя вкусной еды. Глянув на себя искоса в зеркало, Геренский подумал, что недалеко то время, когда и сам он станет точной копией отца.
«Ну что, не очень доволен мною? — мысленно спрашивал он отца. — И правильно, что недоволен. Сколько раз ты мне говорил: никогда никому проповеди не помогут... А я? Ничего не нашел лучшего, чем огорошить девушку пышной нравоучительной речью. А как иначе отыскать путь к ее сердцу? Я знаю: ты, отец, этот путь нашел бы сразу. Таково призвание врача, исцелителя всяческих недугов. Но я-то не врач, вот в чем загвоздка. К тебе люди приходили с надеждой, с неукоснительной верой в твое всемогущество. Они заранее знали, что будут исцелены. И потому не колеблясь доверяли тебе лечить свое тело, а порою и душу... Теперь, отец, попробуй встать на мое место. Я плачу за грехи многих моих предшественников, которые не знали иного средства для общения с людьми, кроме угроз, запугивания. Чему ж удивляться, если люди встречают меня настороженно, недоверчиво, порою злобно. Они заранее настроились на битву и готовы сражаться всей силой разума и воли. Попробуй перебороть их страх и недоверие. И если мой разговор с Еленой Тотевой был пустым сотрясением воздуха, один ли я в этом виноват? В конце концов, я сделал все что мог...»
Незадолго до обеденного перерыва Борис Паликаров навестил Жилкова. Едва приятели кивнули друг другу, Жилков предупредительно поднял указательный палец вверх: они были не одни. Возле окна какой-то преклонных лет гражданин, по-видимому пенсионер, корпел над таблицей прошедшего тиража спортлото. Время от времени он вздыхал, затем аккуратно зачеркивал очередной номер в лежащем перед ним билете. Взял и Паликаров билет, начал заполнять. Наконец пенсионер удалился. Дамян Жилков запер дверь на ключ, не забыв вывесить табличку «закрыто», и только тогда осведомился.
— Ну выкладывай, зачем явился?
В обычных обстоятельствах такой прием разозлил бы Паликарова, но сейчас было не до мелких дрязг.
— Билетик счастливый захотел приобрести, вот и явился.
— В самую пору, — буркнул Дамян. — Сдается мне, скоро все мы займемся спортлотереей. Сам знаешь — хватил кондрашка Жоржа, стало быть, наши доходики — тю-тю...
— Как знать, как знать, Дамян. Глядишь, опять злат ручей потечет.
— Потечет, да на том свете...
— И на этом потечет, помяни мое слово. Главное — не спешить, выйти сухими из воды. А забудут про эту глупую историю с Даракчиевым, опять гуляй-веселись...
Жилков посмотрел на дружка с подозрением.
— Гулять-веселиться мы будем всей компашкой в тюрьме. А кое-кто и на том свете вместе с Жоржем...
— Как раз потому я и пришел, — тяжело выговорил Паликаров. — Плохи дела, Дамян. Вчера вечером зашла ко мне Мими...
— Ну и что? — осклабился Жилков. — Хорошо ль провели времечко?
— Оставь! — махнул рукой Боби. — Не до того нынче, не до амуров... В милицию Мими вызывали вчера вечером. Вместе с крошкой Лени. Такая вот закрутилась карусель.
— Эка невидаль. Знаем мы сказки про белого бычка.
— Тут не до сказок, голова б осталась цела. Скверные новости, Дамян. Вызывал их какой-то Геренский. Чутье у него, как у охотничьего пса. В два счета расколол и Лени, и Мими. Ласковый такой, обходительный, а глядишь — всю подноготную вызнал, стервец. Мягко стелет, да жестко спать.
— А насчет чего он Мими расколол? — спросил недоуменно Дамян.
— Насчет нашего разговора. В саду, возле беседки. Ну когда я намекал, что ты самый подходящий на должность шефа нашего консорциума. А она и подслушала весь разговор, сволочь.
Долго раздумывал Жилков, а когда наконец смекнул, что к чему, то от огорчения и досады грязно выругался.
— Ну и влипли!
— Будем говорить откровенно, Дамян. Влип перво-наперво ты, — отвечал, ни секунды не раздумывая, Боби. — Встань на место этого милицейского пса. Что ты подумаешь, если услышишь россказни Мими? Дамян Жилков рвался занять место Даракчиева, ну и прикончил сердешного...
— А это на воде вилами писано, кто его прикончил. Псу милицейскому и другое может прийти на ум: чего ради старый развратник Паликаров накручивал Дамяна насчет Жоржа? А может, для отвода глаз, чтоб самому его кокнуть?
Видно, такая мысль и раньше мелькала в голове Паликарова. Лицо его сразу стало серым, а весь он скорчился как от невыносимой боли.
— Не старайся меня обвинить. Ежели и взаправду расквитался с Жоржем, можешь мне об этом не говорить. Знать ничего не знаю — и точка. Сам понимаешь, у нас и без того достаточно хлопот, к чему ж топить друг друга. Хотя одну вещь я тебе должен сказать. Не беспокойся, никто о ней никогда не узнает. А коли узнает — худо будет тебе, Дамян, а не мне. Когда я обходил дачу, чтобы позвать кретина таможенника, ты как раз выпорхнул из прихожей и пошел к калитке. Я видел тебя своими глазами, учти. А следователю ты втирал очки насчет того, что именно в это время ты шел от калитки к даче. Я знаю, зачем ты ему врал. Мы с Жоржем разговаривали приблизительно две минуты. Полминуты прошло, пока я обходил дачу. Уже две с половиной минуты. Время вполне достаточное, чтобы сварганить дельце в гостиной. И все шито-крыто. Без свидетелей. Чисто сработано.
— Ты меня не запугивай! Не клюнет рыбка! Если хочешь — беги, сам покайся перед Геренским. А мне бояться нечего!
— И впрямь: опасаться тебе, голубок, нечего. Совесть твоя не в пример моей чиста, — усмехнулся Паликаров.
— Ты о совести моей не волнуйся. Лучше о своей подумай. Был я тогда в гостиной, не был ли — одному богу известно. Зато все знают другое. Когда Жорж с девицами появился в гостиной, ты уже находился там. И совершенно один, без таможенника. Вот так-то. Получил? А если тебе этого мало, могу еще добавить. Сам говоришь: насчет отравления Жоржа сработано чисто. А теперь рассуди, кто чище мог сварганить такое дельце: бывший буржуй Паликаров или потомственный крестьянин и труженик Жилков?.. Ну-ка, Боби, вспомни наш разговор в саду. Кто сказал мне, что Даракчиев стал уже лишним? Может, ворона накаркала? Ты сказал, ты? К тому же и свидетели есть. Так кому же было легче позаботиться о яде? Неужели мне? Шалишь, брат. Ты давно все обдумывал, ты и яд припас!
— Но меня обыскали и никакого яда не нашли, — тихо сказал Паликаров.
— Не волнуйся, и меня обыскали.
— После того как ты съездил за врачом. И привез его минут через десять. Кто знает, где ты уронил флакончик. Или баночку. Или коробочку...
Схватка завершилась вничью.
— Зря мы так петушимся, Дамян, — примирительно сказал Паликаров. — Мы старые добрые друзья — чего нам артачиться, чего делить? Я ведь за другим к тебе шел, дружище. Сплотиться надо, да потесней. Вместе кашу заваривали, вместе и хлебать будем. А поодиночке Геренский утопит нас как котят. Давай обмозгуем, как дальше жить. Хорошо бы план составить дальнейших наших действий. Такой план, чтобы никто не пострадал. В том числе и консорциум...
Жилков смотрел на него тяжелым взглядом. В голове у него совершалась какая-то работа.
— А теперь послушай меня, — сказал Жилков наконец. — Ты ловкач ввертывать в свои сладкие речи разные поговорки да прибаутки. Подошла и моя очередь. «Своя рубашка ближе к телу» — слышал такую присказку? А коли слышал, смекай. К чертям собачьим все твои планы дальнейших действий, все твои консорциумы!.. Пусть я тугодум, пусть не очень умный и образованный. Почему ж вы держали меня рядом с собой, вы, изящные, утонченные? Нужен был вам холуй, мальчик на побегушках, оттого и терпели меня. Сами лопали лучшие куски, а кости подбрасывали мне, неучу, мужику, болвану, как обзывал меня Даракчиев. — Вдохновленный молчанием Боби, который и не пытался возражать, Дамян привстал, левой рукой оперся о стол, правой же совершал резкие размеренные движения, как бы разрубая большую рыбину на куски. Может быть, впервые в жизни он говорил такую длинную речь. — Знаю я, почему ты сладко запел о сплочении, единстве. Опять обведете Дамяна вокруг пальца, опять сухими выйдете из воды, а мне за все фокусы расплачиваться. Нет, номер не пройдет! Я не больно учен, это верно. Но я не такой дурак, чтоб совать свой нос туда, где пахнет убийством. Не волнуйся: пока вы меня не тронете, изящные и утонченные, до тех пор я нем как рыба. Ну а тронете, тогда не обессудьте!
