В записи заказанных номеров она значилась не под своей новой фамилией Пуришкевич, которой одарил ее Глеб. Фамилия эта оказалась слишком трудна для араба, владельца гостиницы. Ее предупредили, что она обозначена коротким именем — мадам Агни.
Агния, к своему удивлению, сразу поняла вопрос портье, мсье Пьера, — за сколько дней она собирается заплатить. И он тоже сразу понял ее, когда она сказала, что пока за три.
— Мадам желает номер без душа? — переспросил он с сомнением.
— Да-да, только без душа! — подтвердила Агния, как ее учили.
Даже этот самый дешевый номер стоил бездну денег — сто девяносто франков в сутки. А душ, как ей говорили, можно было принять по жетону за шесть франков — три минуты.
Девушка-мулатка провела ее по узенькой лестнице на второй этаж, открыла дверь и, улыбнувшись, исчезла. Агния осталась наедине с широкой постелью, узким оконцем, выходящим на противоположную стену, подоконником, который исполнял роль столика, и настоящим микростоликом — размером с подоконник. Открыв створки узкого шкафчика, она обнаружила микрораковину с кранами холодной и горячей воды. В отличие от родного дома, горячая вода имелась.
«Такой вот у меня личный маленький Париж на эту неделю», — подумала Агния.
Оставалось быстро развесить одежду на тонких металлических вешалках в шкафчике, надеть летнюю длинную цветастую юбку, голубую майку, легкие белые тапочки, взять белую сумочку на длинном ремешке, куда она сложила документы с деньгами, и спуститься вниз, чтобы познавать большой Париж.
Агнию предупредили, что гостиницу для нее сняли хотя и в центре, у метро, но в очень дешевом квартале, который в последние десятилетия облюбовали эмигранты из арабов и китайцев. Это она ощутила сразу, как только вышла на улицу.
Пока летел самолет, пока она пересекала сначала предместья Парижа, а потом и сам город под землей, пока раскладывала вещи в номере, солнце опустилось ниже, и воздух окрасился в золотисто-оранжевый цвет. Это был именно тот парижский цвет, о котором она столько читала! У стен домов тут и там стояли смугловатые юноши, Агния прошла мимо двух небольших ресторанчиков, и оба были китайскими. Даже банк на площади Италии оказался китайским. Агния успела войти туда в последнюю минуту перед закрытием, и вежливый, очень аккуратный молодой китаец поменял ей стодолларовую купюру. Что поделаешь, она еще только начала осваивать город, а те франки, которые были взяты с собой, уже мгновенно иссякли. Теперь, когда Агния снова разбогатела, можно было воспользоваться полезными советами: в соседнем магазинчике она купила длинный батон «багет» и коробку с молоком. Судя по девушкам, сидящим у касс, и основной публике, магазин, как и гостиница, был арабским.
С площади она свернула на авеню Гоблин, которая постепенно опускалась к другой площади — Монж. Улица была широкой, Агния шла по ней и узнавала все, словно когда-то уже жила здесь. Знаменитые парижские мансарды — у нас только недавно стали строить такие дома, и то больше в Москве. Прозрачный, пронизанный закатными лучами золотистый воздух, чистые яркие краски домов, скамеечки, на которые можно присесть, если устанешь, — все это радовало глаз. Здесь, по этому тротуару кто только не ходил до нее — Апполинер и Матисс, Пикассо и Ренуар, а еще Верлен, Бодлер, Гюго и Бальзак. А теперь шла она. И если бы хватило сил, она могла бы в первый же вечер постоять рядом с .собором Нотр-Дам. Но Агния заставила себя остановиться. Нельзя все получать сразу, в первый же вечер. Гораздо разумнее, если она растянет это наслаждение на всю неделю. Тем более, она уже чувствовала тяжесть в ногах — после полета, а главное, от дорожных волнений, они у нее слегка отекли. На площади, куда упиралась авеню, около старинного собора был небольшой садик с питьевым фонтанчиком. Агния выбрала пустую скамейку и немедленно ощутила ужасный голод. И, как советовали подруги, съела половину «багета», запивая очень вкусным молоком.
Поднимаясь назад по той же авеню, только уже по другой стороне, Агния поняла, почему так странно назвали этот проспект, и даже станция метро тоже называлась «Гоблин». Но все это — не в честь героев нынешних фэнтэзи, а в честь гобеленов. Оказывается, в прошлые века здесь была знаменитая гобеленовая мануфактура, а теперь работал музей. И Агния вспомнила, что в «Экскурсиях по Парижу» Борис Лосев рассказывал об этой мануфактуре, а также о том, что русский царь Петр Первый однажды заглянул сюда и застрял на весь день — так увлекся производством гобеленов.
Сумерки сгустились, когда она подошла к своей гостинице. И только теперь, пройдя стеклянные двери, Агния как следует рассмотрела ее внутреннее убранство. Собственно, рассматривать было почти нечего, разве что цвет стен, лестницы, лампы в потолке и букетики искусственных цветов в нескольких углах, но во всем были вкус и уют.
Однако уже через час-полтора, когда, сделав несколько деловых звонков, она с удовольствием вытянулась на широченной тахте, сквозь тонкие стены до нее донеслись признаки бурной жизни — со всех сторон слышались постанывания и невнятное бормотание на разных языках.
А утром за ней в гостиницу зашел сам Борис Лосев — единственный живой писатель, которого она знала в детстве. Ей было тогда лет двенадцать—четырнадцать, а Дмитрий, младший братишка, и вовсе только поступил в школу. Борис Михайлович, друг их родителей, приезжал то из Москвы, то из Парижа, и его в их доме ждали с волнением. Он уже тогда был известным писателем, автором знаменитой книги об Альберте Швейцере и другой — диссидентской, которую сразу изъяли из библиотек, хотя в ней рассказывалось всего-навсего о маршрутах по Руси Ярославской. Он всегда приезжал к ним с подарками, а в рассказах его мелькали знаменитые фамилии — от Набокова и Виктора Некрасова до Солженицына: со всеми он был знаком или знал их родственников, близких друзей. Боже мой! А за окнами стояло тогда совсем другое тысячелетие, и в России говорить об этих людях можно было лишь на собственной кухне, вполголоса. Писатель Борис Лосев со всеми с ними где-то прогуливался, разговаривал, распивал чаи. Агния занимала в комнате во время его рассказов самое незаметное место, и никто бы не догадывался, что она ловит, запоминает, а потом еще долго переживает каждое его слово, каждую шутку.
И вот теперь он, автор многих книг о Париже и русской эмиграции, а также постоянный ведущий радио- и телепередач «Гуляем по Парижу», поднялся по узкой гостиничной лесенке и зашел за ней в номер, чтобы пойти гулять по городу ее мечты!
— Куда пойдем? — шутливо изобразила она джингл радио «Эхо Москвы», когда они вышли на улицу.
— Сначала на «Радио Франс», Умница. — Так он называл ее с детства. — Познакомлю тебя с Антоном Шолоховым. А потом перейдем Сену — и к Эйфелевой башне. Напомни по дороге сфотографировать тебя у памятника Жанне д'Арк. Оттуда к Нотр-Дам.
— С самим Шолоховым?! Художником? — удивилась Агния. Однажды она получила задание взять у него интервью. Художник приехал тогда в Петербург, жил на квартире у какого-то знакомого и встречаться с журналистами не пожелал. А теперь это получалось как бы само собой, без всякого задания. Правда, и без информационного повода. Но повод при желании найти можно всегда.
— Зачем-то ему понадобилась пресс-конференция, — объяснил Борис Лосев. — Я и сам этому удивился, когда он мне позвонил. Несколько месяцев от всех прятался, жил в какой-то деревне на берегу моря, то ли в Тунисе, то ли в Алжире, а теперь вдруг срочно зовет журналистов. Ты как, не против взять у него интервью?
— С воодушевлением! — И Агния представила, как удивится главный, когда она выложит ему на стол сто двадцать строк текста о всемирно известном художнике.
Они уже вышли на площадь Италии и спускались по ступенькам в метро.
— Ну я-то по-стариковски, спокойно… Если у него будет настроение, заберем его с собой на прогулку. Сфотографирую вас у памятника Жанне д'Арк вдвоем.
Агния тогда даже приостановилась от счастья: гулять по Парижу сразу с двумя знаменитостями! Знать бы тогда, в чем они станут участвовать вместо этого интервью!
Высокое круглое здание-башня «Радио Франс» возвышалось над Сеной в центре небольшой площади. Площадь или, точнее, площадку, огораживала решетка, к которой были приткнуты машины. Во все стороны света из башни взирали на жизнь широченные окна.
— Пропуск на тебя не заказан, Умница, но мы пройдем по-пиратски. Там слева за стойкой — два охранника. Ты входишь следом за мной, уверенно улыбаясь, здороваешься и сразу к лифту. Главное — спокойная уверенность. Меня они знают, и я отвлеку их какой-нибудь шуткой.
Все так и было. Охранники — два молодых человека, оба в очках, о чем-то переговаривались, они улыбнулись в ответ на шутку Бориса, подхваченную улыбкой Агнии, и ни о чем не спросили. Через несколько секунд Борис с Агнией возносились на лифте.
