Я задавался и другим вопросом. Не звонили ли мне домой в полвосьмого утра именно из PQI? Я чувствовал, что нахожусь под наблюдением, а контракт обязывал меня немедля взяться за исследование, которое могло завести куда как далеко. Учитывая трагический конец профессора Йосимуры, я понимал, что любая предосторожность не будет напрасной.
Факты таковы: я подписал контракт и деньги уже лежали на моем счете. Теперь мне оставалось только выполнить обещание и приступить к работе.
В мою пользу играло то обстоятельство, что я все еще оставался свободным от подозрений в убийстве. Как гласит каталонская пословица: «Иной день целый год бережет». Я был уверен в том, что рано или поздно полиция на меня выйдет. Но если я оставлю свой мобильник в Барселоне, а сам отправлюсь в путь по следам Эйнштейна, то объяснений по делу в Кадакесе от меня потребуют не так уж скоро. Быть может, к тому времени полицейским удастся отыскать настоящего убийцу.
Правда, оставалась и другая возможность: убийца найдет меня.
Вместо того чтобы разыскивать в Сети следы гостей Йосимуры, я потратил остаток понедельника на административные хлопоты. Мне хотелось привести в порядок все свои дела перед путешествием, которое я намеревался предпринять уже завтра утром.
Просмотрев по диагонали рукопись Йосимуры, я обнаружил немало пробелов в том, что касалось деятельности Эйнштейна в Цюрихском политехническом институте. Я предположил, что японец надеялся раздобыть какие-то новые данные. Прямой поезд из Барселоны отправлялся по вторникам в девятнадцать тридцать восемь и прибывал в Цюрих в среду утром, в десять ноль семь.
Несмотря на весь комфорт поездов компании «Талго», дорога все-таки занимала много времени. К тому же из Барселоны в Швейцарию были дешевые авиарейсы. Однако интуиция подсказывала, что для меня лучше подойдет поезд. С одной стороны, я по собственному опыту знал, что паспортный контроль там будет упрощенный вплоть до самой швейцарской границы, где меня вряд ли станут искать. С другой стороны, мне хотелось помедленнее въехать в новую фазу моей жизни — активную журналистику. Ведь я много лет просидел на месте, марая бумагу ради просвещения моих сограждан.
У меня имелось достаточно денег на несколько месяцев вперед и захватывающая тема для журналистского расследования. По мере написания текста я мог колесить по свету куда захочу. Мой английский был далек от совершенства, но я ведь мог нанять редактора-англичанина перед предоставлением текста в издательство, что, согласно контракту, должно было произойти двадцать восьмого августа.
Я сверился с календарем. Сегодня двадцать третье мая. Трех месяцев хватит, чтобы завершить работу. Если все это не розыгрыш и я еще дважды получу двадцать пять тысяч долларов, указанные в контракте, то смогу взять отпуск годика на полтора.
Инстинкт самосохранения заставил меня, не теряя времени, составить письмо для Иветты, в котором я сообщал, что отказываюсь от должности сценариста при компании «Сеть». Я дважды перечитал этот текст и только потом отослал его.
Мне бы не хотелось, чтобы ты восприняла мой уход как пакостную выходку в ответ на потерю половины заработка, хотя теперь мне, грубо говоря, приходится бороться за свой кусок хлеба.
Я собирался сотрудничать с вашей программой до конца сезона, однако неожиданное предложение поработать за рубежом заставляет меня принять решение незамедлительно. Завтра я уезжаю. Уверен, что ваш штатный сценарист и другие сотрудники как нельзя лучше сумеют меня заменить.
Крепко обнимаю, Эрнана тоже. Спасибо за все,
Хавьер.
До вечера никто мне так и не позвонил, ответное письмо тоже не пришло, хотя я был уверен, что мое послание не осталось непрочитанным. Так даже и лучше. Я все равно ничего не смог бы объяснить, однако все же опечалился оттого, что мою отставку приняли с безразличным молчанием.
Я собирался посвятить большую часть дороги чтению рукописи Йосимуры, поэтому решил лечь спать с биографией Исааксона, продолжил изучать ее с того места, где остановился утром. Речь шла о вхождении маленького Эйнштейна в мир науки.
Компас, подарок отца, приводил Альберта в восторг. Магнетизм представлялся ему таинственной магией природы, загадкой, которую следовало разрешить. Уже в двенадцать лет юный гений увлекался математическими проблемами, которые далеко опережали уровень школьной программы. Дядя Альберта, компаньон отца, рассказывал ему об уравнениях так: «Алгебра — это увлекательная наука. Когда нам не удается изловить зверя, на которого охотимся, мы временно обзываем его иксом и продолжаем охоту, пока не упрячем добычу в мешок».
Альберт продолжал заниматься самообразованием с помощью студента-медика, которого семейство Эйнштейн приглашало к ужину раз в неделю. Этот парень приносил Альберту научно-популярные книжки. Юный ученый поглощал их с жадностью. В шестнадцать лет он создал свое первое сочинение по физике под названием «К исследованию состояния эфира в магнитном поле». В те времена полагали, что во Вселенной содержится невидимая и вездесущая субстанция — эфир, посредством которого переносится свет и магнетизм.
Эйнштейн послал статью своему богатому дядюшке, жившему в Брюсселе, чтобы тот замолвил за него словечко и пристроил в Цюрихский политехнический институт, хотя минимальный возраст для поступления равнялся восемнадцати годам. В конце концов другому родственнику удалось уговорить директора института пригласить гениального ребенка на вступительный экзамен.
В октябре 1895 года Эйнштейн сел в цюрихский поезд, даже не подозревая, что этому путешествию суждено переменить ход современной науки.
Пронзительный звонок телефона заставил меня оторваться от книги. Я потянулся к аппарату. Номер абонента не высветился, как и при утреннем звонке.
Ко мне вернулись все мои страхи, но в трубке прозвучал женский голос, мягкий и нежный:
— Кабаре «Вольтер».
— Что-что?
Раздались гудки.
Мы живем, пока любим. Смысл имеет лишь жизнь, прожитая ради других.
Альберт Эйнштейн
Мне всегда думалось, что поезда навевают меланхолию. Так сложилось не только из-за того, что я познакомился с Дианой, которая на два года стала моей женой, именно в поезде. Невыразимая печаль железнодорожных путешествий охватывает меня еще до их начала.
Пусть вокзал Сантс начисто лишен всякой романтики, но я влился в молчаливую толпу людей, волокущих чемоданы, и почувствовал себя беженцем, лишившимся счастливого пристанища. Свершившаяся катастрофа вкупе с пинком судьбы — если можно так выразиться — выпихивала меня в Швейцарию, обманчивое укрытие от всех проблем, стучавшихся в мою дверь.
Пока я в пути, ничто мне не угрожает. По крайней мере, так мне хотелось думать.
Проводница легким движением руки указала, что мне надо пройти еще мимо нескольких вагонов. Я заторопился, почти что перешел на бег, хотя до отправления оставалось двадцать минут. Возможно, боязнь быть в последний момент опознанным и задержанным заставляла меня укрыться в этой алюминиевой коробке.
У меня было место в купе на четверых. Устраиваясь на сиденье, которое с наступлением ночи должно было превратиться в постель, я страстно желал, чтобы поезд отправился полупустым и мне не пришлось бы ни с кем делить свою каморку.
Поезд компании «Талго» отбыл точно по расписанию, и мое желание оказалось исполненным. Хотя бы на время. Уставившись в оконное стекло, я возбужденно разглядывал туннели с рядами рельсов, которые разветвлялись во всех направлениях. Они казались мне аллегорией бесконечности жизненных путей. В сорок один год я начал кое-что понимать. Все они вели в никуда.
Когда центральные районы Барселоны остались позади, я заметил, что солнце постепенно скрывается за дешевыми железобетонными многоэтажками. Философские аллегории себя исчерпали, я погрузился в воспоминания об истории любви, которая завершилась для меня столь плачевно.
Эту часть фильма о моей жизни я мог воспроизвести с доскональной точностью.
Все началось четыре года назад, в ночном поезде Санкт-Петербург — Москва. В те времена мне нравилось путешествовать в одиночку, и вот, проведя три дня в Северной столице, я захотел посмотреть, как обстоят дела в главном российском мегаполисе.
Санкт-Петербург произвел на меня впечатление имперского города периода упадка — там было мало баров и еще меньше улыбок. Я успел сонной курицей побродить по Эрмитажу и страшно скучал в ложе бенуара на балете в Мариинском театре. Я и сам тогда переживал не лучшие моменты своей жизни. Даже головокружительной высоты каблучки русских женщин не спасали от тоски.
