Стеин окончательно успокоился, как успокаивается ребенок в надежных объятиях отца, чувствуя себя защищенным от всех невзгод и бед. Он и в самом деле был ребенком. В глубине своей души. Вся его жизнь будто оборвалась после потери родителей, и он так и не вырос.
Это только физически он был здесь – живой, крепкий молодой мужчина.
Но все, что некогда составляло его суть, осталось где-то за плечами. В облике девятилетнего мальчика.
Лежа так на берегу и слушая плеск воды, накладывающийся на далекий шум океана, Стеин незаметно для самого себя начал засыпать, уже не обращая внимания на то, что зубы его стучали от холода и приходилось до боли сжимать челюсти, чтобы сдержать эту дрожь. Он засыпал… Он видел, как подрагивают, тихонько звеня, крохотные звезды на черном небе…
А потом он увидел Кэйю. Нет, не ту бледную и поникшую молодую женщину, которую он оставил в доме у Фолки, но маленькую девочку с широко распахнутыми синими глазами, в которых горел веселый озорной огонек. А еще там был отец. Он что-то говорил, громко смеясь и похлопывая самого Стеина, тогда еще тощего и нескладного мальчика, по плечу.
И мама… Она тоже смеялась, но потом вдруг встала в дверном проеме и сказала, совсем как в то утро: «Ну, пока, детки, я вернусь вечером». Стеин застонал во сне. Тогда, двадцать лет назад, он еще не знал, что мама не вернется в тот день, что она вообще не вернется. Но взрослому-то Стеину уже все было известно!
- Нет, мама! Стой! – закричал он не своим голосом, и этот отчаянный, безнадежный, безумный крик привел его в чувство.
- Стой, стой, стой… - будто подразнивая его, вторило горное эхо.
И внезапно, словно в ответ этому голосу, откуда-то издалека прозвучал другой:
- Я вернусь, сынок, я обязательно вернусь.
Молодой человек уже проснулся и теперь сидел на земле, обхватив руками колени и озираясь вокруг.
Это все еще сон. Все это тебе просто снится, Стеин…
Но ее голос продолжал звучать у него в голове, он был везде вокруг него, он наполнял воздух своей вибрацией, он отражался от высоких скал, и эхо от этого голоса все громче, все сильнее повторяло ее слова:
- Я вернусь, вернусь, вернусь…
Стеин поднялся и почувствовал, как его шатает из стороны в сторону. Голова кружилась, и звезды в небе продолжали танцевать. Весь мир вокруг начал шататься, вибрировать и пульсировать, как кровь в напряженных жилах. Но несмотря ни на что, Торстеин пытался стоять прямо и оглядывался вокруг себя, стараясь увидеть, узнать, понять…
- Где же ты? – крикнул он в пустоту.
- Я здесь, сынок, - донеслось отовсюду сразу. – Я здесь, я здесь…
Стеин закрыл глаза, и перед его взором возникла молодая Бергдис Норсенг. Как всегда тепло улыбающаяся, милая, добрая… Она протягивала к сыну руки, будто желала обнять его.
Не бойся. Это всего лишь сон, Торстеин. Это воспоминания.
Воспоминания? Но мама говорила ему то, чего не говорила никогда в той, далекой прошлой жизни, когда была рядом…
- Я очень скоро вернусь, Стеин. И заберу тебя в тот дивный край, который я открыла много лет назад в результате своего путешествия. Там удивительно красиво! Там кричат морские птицы, там снег белее, чем ангельские крылья, там свежий ветер, там дышится по-другому… И там везде, везде вокруг скалы и океан, океан… Безграничный океан…
- Но почему же ты не вернулась раньше? – дрожащим голосом спросил Торстеин, продолжая стоять с закрытыми глазами.
- Это очень, очень далеко отсюда, мой милый, - ответила мать. – Но я уже вот-вот вернусь и заберу тебя с собой. Жди меня, Стеин, жди меня, жди…
Он открыл глаза. Мир продолжал дрожать и вращаться, но с каждым новым витком пульсация понемногу отступала. Вокруг не было ни души, и только горное эхо, парящее над ночным фьордом, все еще тихо напевало:
- Жди, жди, жди…
Жди ее, Стеин… Жди, мальчик, запертый в теле мужчины…
Жди… Если все еще хочешь ждать.
Или НЕ жди. У тебя ведь все еще есть выбор…
Наверное, ты пока еще не знаешь, что Я наблюдаю за тобой…
Хрупкая фигурка кругами ходила вокруг спящего молодого человека…
- Бедняга… Не слушай ее, Торстеин. Не слушай. Беги от нее.
Стеин был похож на привидение. Обхватив самого себя обеими руками, словно до сих пор пытаясь согреться, он широким, но нетвердым и медленным шагом брел по деревне, абсолютно никак не реагируя на проходящих мимо людей, которые поглядывали на него с тенью жалости или же с опаской. Некоторые жалели его вслух:
- Бедняга Торстеин, какая тяжелая и запутанная жизнь… И это в его-то годы…
Другие же не стеснялись, не отходя далеко от Стеина, громко переговариваться между собой:
- О, вот он, Норсенг-то, видал, каков?
- Да, видок паршивый… И что это опять приключилось?
- А кто его знает? В такие дела я предпочитаю не лезть и тебе не советую.
Стеин уже давно привык не обращать внимания на подобные разговоры у него за спиной. Но это только внешне он не обращал особого внимания, в то время как внутри у него при этом все вскипало, а сердце болело. В глубине души Стеин всегда был очень ранимым, и любое неправильное слово со стороны пусть даже совершенно чужого человека могло невероятно сильно задеть его за живое.
«Говорите что хотите, - думал он, успокаивая самого себя. – Мне все равно, я вас не слышу…»
Так он наконец дошел до дома. На крыльце, к его удивлению, сидел Инглинг, весь бледный и какой-то осунувшийся, как будто повзрослевший на несколько лет. Глаза юноши смотрели в одну точку, и странный ледяной огонь отражался в них. Этот лед необъяснимым образом навеял Торстеину мысль об океане, который с диким ревом обрушивается на тихие берега, и по непонятной причине он решил, что знает, где был Инглинг этой ночью.
Юный Сорбо вздрогнул, когда Стеин подошел ближе и присел рядом с ним.
- Ты был у фьорда? – спросил Инглинг.
Торстеин кивнул и добавил:
- Так же, как и ты, я прав?
Инглинг развернулся лицом к другу и встретился с ним глазами. Одного взгляда было достаточно для того, чтобы Стеин понял: он напуган и растерян. Но бывают такие случаи, когда подобный страх лишь придает наивному юнцу отваги и решимости для какого-нибудь безумного поступка, и это был как раз один из тех случаев. Внезапно Стеина охватило смутное беспокойство за Инглинга, и он шепотом спросил:
- Что с тобой случилось?
Инглинг снова вздрогнул. И спрятал глаза.
- Ничего, - буркнул он себе под нос. – Ничего такого не случилось.
- Не надо меня обманывать, слышишь? – Стеин взял юношу за подбородок и заставил вновь посмотреть себе в лицо. – Я на десять лет старше тебя и в жизни видел гораздо больше. Я знаю, когда что-то идет не так, как надо. Не стоит меня обманывать, Инглинг. Говори: в чем дело?
Краска залила все лицо Сорбо, но, взяв себя в руки, он все-таки начал свой рассказ:
- Я вчера решил найти тебя, Стеин. Найти и поговорить с тобой о том, что не надо тебе и дальше продолжать ходить к фьорду. Я, как ты и сам понимаешь, не сумел тебя отыскать, но зато теперь я понимаю, в чем истинная причина твоего, как я раньше полагал, безумия. До этой ночи я считал, что ты плаваешь в заливе, чтобы проверить, верны ли слухи, которые давно уже ходят по деревне, но теперь… Теперь я на себе ощутил всю таинственную силу твоего мира, и если даже в детстве я не верил сказкам о призраках из прошлого, то теперь меня не удивит даже воскрешение из мертвых моего отца и моей матери. Судя по всему, есть такие места, где нет времени, где все извечно и оживают воспоминания. Теперь я знаю…
Торстеин сильно стиснул плечо Инглинга, чувствуя, как в сердце медленно и мучительно сжимается неприятный клубочек тревоги. Сам Стеин, не взирая на свой гнев и свою боль, знал, где проходит граница между миром фьордов и миром деревни, между его миром и миром других людей, и умел делить самого себя на две разные жизни. Но Инглинг, кажется, не был достаточно хорошо подготовлен к тому, чтобы лицом к лицу столкнуться с таинствами прекрасного дикого края, открыть его для себя, принять его как еще одну, пусть и непохожую на другие, часть Вселенной. Теперь, похоже, бедняга близок к тому, чтобы потерять рассудок от подобного потрясения. Нет, нельзя допустить, чтобы юный Сорбо еще хоть раз приближался к заливу…
До тех пор, пока его болезнь не пройдет окончательно.
- Я многое видел и слышал, Стеин, - продолжал Инглинг. Он уже не боялся смотреть другу в глаза, он разволновался, раскраснелся и как будто с трудом сдерживал внезапно нахлынувшие на него чувства. – Я слышал эхо, но внутренний голос подсказывал мне, что голос этот значит гораздо, гораздо больше. И мне открылась одна из тайн моего рода… Да, Стеин, это правда, можешь мне поверить! Я ведь не суеверный мальчик. Я никогда не принимал всерьез всякие приметы и предсказания, но в эту ночь все было по-другому. В эту силу невозможно не верить. Да кому я это объясняю! Ведь ты сам это знаешь, еще лучше меня. Там… там все иначе! Этот голос говорил мне – и я слушал. Я спрашивал его – и он отвечал. Он поведал мне о том, что Один прогневался на наше семейство из-за того, что мы не смогли сберечь великий дар, который он много веков назад вручил нашим предкам. Этот дар он заключил в маленькую вещицу, со временем превратившуюся в старинную семейную реликвию. Вещица эта охраняла нас от бед… И вот около двадцати лет назад, незадолго до моего рождения, какие-то негодяи отняли ее у нас. И одному только богу известно, на какие преступления им пришлось пойти ради этого! Из-за этого мой отец умер на месяц раньше, чем я появился на свет, из-за этого вскоре скончалась мать… Все из-за проклятых воров, превративших благословение нашего рода в проклятье! Нет, я не безумец, Торстеин! Я слышал голос эха так же ясно, как слышу тебя сейчас, и так же четко, как твое лицо, я видел лицо старика – лицо вора, который носит на груди наше сокровище! Ты думаешь, что это невозможно, что это просто галлюцинации? Ты думаешь, я сошел с ума и мне померещилось? Нет, Стеин. Это правда, это не мираж и в то же время не магия. Это реально, потому что лицо этого старика я видел много лет назад, когда был маленьким. Он живет в нашей деревне, этот мерзавец, и ему хватает наглости и бессердечия смотреть в глаза Томасу! Клянусь, он еще пожалеет о содеянном!
