— «Смотрите, кто пришел, — фыркнул док Робинсон. — Еще один чертов деревенский всезнайка. Может, ты и скажешь нам, когда наступила смерть, Джимми Ольсен? [10]»
— «Нет, — говорю я, — я оставляю это вам».
— «А я, думаю, оставлю это медицинскому эксперту округа, Кэткарту из Тиннока. Штат дополнительно платит ему одиннадцать штук в год за квалифицированное копание во внутренностях. По моему скромному мнению, этого недостаточно, но тут каждый решает сам. Я всего лишь семейный врач. Но… Ага, этот парень был мертв в два часа утра. За это я ручаюсь. Мертв к тому времени, когда зашла луна».
— Потом, наверное, с минуту мы стояли, глядя на него в скорбном молчании. Минута — очень короткий промежуток времени при некоторых обстоятельствах, но в такой ситуации она может тянуться очень долго. Я помню звук ветра, дувшего с востока, еще слабого, но набиравшего силу. Когда он дует оттуда, а ты стоишь с материковой стороны, звук этот навевает тоску…
— Я знаю, — тихо ответила Стефани. — Словно уханье совы.
Старики кивнули. Зимой звук менялся, иногда становился ужасным, напоминая стенания горюющей женщины, но Стефани этого не знала, а они не собирались ей говорить.
— Наконец — я думаю, только для того, чтобы что-то сказать, Джордж спросил дока, сколько, по его мнению, лет этому парню.
— «Я бы дал ему примерно сорок, плюс-минус пять лет, — отвечает док. — А ты как думаешь, Винсент?» — Я кивнул. Выглядел парень на сорок, и мне пришло в голову, что это очень плохо для человека — умереть в сорок лет, просто ужасно. Для мужчины это возраст недосказанности.
— И тут док увидел нечто, заинтересовавшее его. Опустился на одно колено (нелегкий труд для мужчины его габаритов, поскольку весил он двести восемьдесят фунтов при росте порядка пяти футов десяти дюймов) и поднял правую руку мертвеца, ту, что лежала на песке. Пальцы чуть скрючились, словно он пытался сложить их в трубку, чтобы через нее посмотреть вдаль. Когда док поднял руку, мы увидели, что песок прилип и к внутренним поверхностям пальцев и местами к ладони.
— «Что ты увидел? — спрашивает Джордж. — По-моему, обычный пляжный песок».
— «Это правильно, но почему он прилип? — задает док встречный вопрос. — Этот мусорный бак, как и прочие, стоит далеко от линии прилива, и любому недоумку понятно, что дождя прошлой ночью не было. Песок сухой. И посмотрите сюда».
— Он поднял левую руку мертвеца. Мы заметили обручальное кольцо, но ни к ладони, ни к пальцам песок не прилип. Док опустил левую руку и вновь поднял правую. Немного наклонил, чтобы солнце лучше осветило ладонь. «Ну, что вы видите?» — спрашивает он.
— «Что это? — говорю я. — Жир? Рука измазана в жире?»
— Он улыбнулся и сказал: «Думаю, ты выиграл плюшевого мишку. И видите, как она скрючена?»
— «Да, будто он изображал подзорную трубу», — говорит Джордж. К тому времени мы все стояли на коленях, словно мусорный бак превратился в алтарь, а мы молитвой пытались вернуть мертвеца к жизни.
— «Нет, я не думаю, что он изображал подзорную трубу, — говорит док, и я вдруг осознал, Стеффи, что он очень взволнован, как волнуются люди, когда приходят к какому-то выводу, к которому в обычной жизни не должны приходить. Он посмотрел на лицо мертвеца (во всяком случае, мне представлялось, что док смотрел на лицо, а на самом деле его интересовало то, что располагалось ниже), потом перевел взгляд на согнутые в трубку пальцы. — Я совсем так не думаю».
— «Тогда что? — спрашивает Джордж. — Я хочу сообщить об этом в полицию штата и управление генерального прокурора, Крис. У меня нет желания провести все утро на коленях, пока ты играешь в Эллери Куина».
— «Видите, как большой палец практически касается указательного и среднего? — спрашивает нас док, и, разумеется, мы видим. — Если этот парень умер, глядя сквозь сложенные трубочкой пальцы, его большой палец находился бы над другими, касаясь среднего и безымянного. Попробуйте сами, если мне не верите».
— Я попробовал, и будь я проклят, если он соврал.
— «Это не труба, — говорит док, вновь касаясь застывшей правой руки мертвеца указательным пальцем. — Это клещи. Добавьте жир и песок на ладони и внутренних поверхностях пальцев, и что мы получим?»
— Я знал, но поскольку закон представлял Джордж, позволил сказать ему. «Если он что-то ел, когда умер, — говорит Джордж, — тогда где эта чертова еда?»
— Док указал на шею мертвеца — даже Нэнси Арно заметила припухлость — и сказал: «Полагаю, большая часть там. Он этой едой подавился. Дай мне мой саквояж, Винсент».
— Я протянул ему саквояж. Он начал шарить в нем и обнаружил, что может это делать только одной рукой, если хочет устоять на коленях: такому крупному мужчине требовалось упираться в землю хотя бы одной рукой, чтобы не потерять равновесия и не упасть. Поэтому он протягивает саквояж мне и говорит: «У меня там два отоскопа, Винсент. Это фонарики для обследования. Один рабочий и один запасной, который выглядит практически новым. Нам понадобятся оба».
— «Подождите, подождите, я в этом не уверен, — говорит Джордж. — Я думал, ты собираешься оставить все Кэткарту, с материка. Он — тот парень, которого штат нанял для этой работы».
— «Ответственность беру на себя, — ответил ему док Робинсон. — Сами знаете, кота сгубило любопытство, но его утоление воскресило этого говнюка. Ты вытащил меня сюда в холодное и сырое утро, не дав выпить чая и даже съесть тост, так что я намерен удовлетворить свое любопытство, насколько это возможно. Может, ничего и не получится. Но у меня есть предчувствие… Винсент, ты бери этот. Джордж, тебе даю новый, и не урони его на песок, прошу и заранее благодарю, потому что он стоит двести долларов. Теперь так, я не вставал на все четыре конечности и не изображал лошадку с тех пор, как мне исполнилось семь лет, и если мне придется долго стоять в таком положении, я точно упаду на этого парня, поэтому не теряйте времени и быстро делайте то, что я вам скажу. Когда-нибудь видели, как в музее наводят пару прожекторов на маленькую картину, чтобы она выглядела яркой и красивой?»
— Джордж не видел, поэтому док Робинсон объяснил. Когда закончил (и убедился, что Джордж Уорнос все понял), издатель островной газеты стоял на коленях с одной стороны от сидящего трупа, а островной констебль — с другой, и каждый из нас держал в руке маленький отоскоп. Только вместо того чтобы освещать произведение искусства, мы собирались направить лучи в горло мертвеца, чтобы доктор увидел, что там такое.
— Пыхтя и кряхтя, он опустился на все четыре конечности — и это было бы смешно, да только обстоятельства не располагали к смеху, а еще я боялся, что дока прямо здесь и сейчас хватит удар, — протянул руку, сунул в рот мертвеца и нажал на нижнюю челюсть, которая опустилась, как на шарнирах. Впрочем, если подумать, так оно и было.
— «Давайте, — говорит он. — Фонарики ближе. Я не думаю, что он укусит, но если ошибусь, мне и придется расплачиваться за ошибку».
— Мы наклонились ближе и направили лучи в рот мертвеца. Там все было красным и черным, за исключением розового языка. Я слышу, как пыхтит и кряхтит док и говорит, не нам, а себе: «Еще немного». Он надавил на челюсть, опуская ее ниже. Потом сказал нам: «Поднимите их, светите прямо в горло». Мы и посветили. Лучи прошли над розовым языком мертвеца и сошлись на чем-то болтающемся в глубине рта, как это там называется…
— Небный язычок, — одновременно ответили Стефани и Дейв.
Винс кивнул:
— Ага, это. А за язычком я увидел что-то еще — или верх чего-то еще, — темно-серое. Мы освещали это две или три секунды, но доку Робинсону вполне хватило. Он вытащил пальцы изо рта мертвеца, нижняя губа чавкнула, словно лопнул пузырь жвачки, но челюсть осталась отвисшей. Док плюхнулся на задницу, тяжело дыша.
— «Вы, парни, должны меня поднять, — говорит он, отдышавшись. — Ноги затекли от колен вниз. Черт, какой же я дурак, раз позволил себе так растолстеть».
— «Я тебе помогу, если ты скажешь, что там, — говорит Джордж. — Ты что-нибудь увидел? Потому что я — нет. А ты, Винсент?»
— «Думаю, что да», — отвечаю я. По правде говоря, я чертовски хорошо — извини, Стефф, — знал, что увидел, но не хотел показывать, что соображаю лучше Джорджа.
— «Ага, оно там, это точно, — говорит док. Дышит с трудом, но в голосе слышится удовлетворенность, как у человека, которому удалось почесать труднодоступное зудящее место. — Кэткарт его вытащит, и тогда мы узнаем, кусок ли это стейка, или свинины, или чего-то еще, но мне кажется, значения это не имеет. А имеет значение следующее: он пришел сюда с куском мяса в руке, сел, чтобы поесть, наблюдая за игрой лунного света на воде. Привалился спиной к этому мусорному баку. И подавился, как тот негритенок в детской считалке. Последним куском того, что он принес с собой? Возможно, но необязательно».
