– Нет, Джон. Мой мальчик, я этого не помню. Возможно, несколько месяцев назад ты что-то мне рассказывал, и я уже забыла, но…
– Нет, мама, – огрызаюсь я. И почему она вдруг стала такой забывчивой, почему именно сейчас? – Это было десять дней назад, говорю тебе.
Но она продолжает стоять на своем:
– Нет, Джон, прошло три месяца. Мне хотелось, чтобы ты звонил чаще, но обычно мы разговариваем раз в три месяца.
– О, мама, – говорю я. Слова застревают у меня в горле, и я чувствую, как виски начинают пульсировать от боли.
– Джон, – в ее ласковом голосе слышится искренняя материнская забота, – с тобой все в порядке? Я могу тебе чем-нибудь помочь?
– Нет, ничего страшного, – отвечаю я. – Со мной все в порядке. А как ты себя чувствуешь?
– Я в порядке. Ты же знаешь, как обстоят дела.
– Да, да, я знаю. – Я слышу ее дыхание, но она молчит. У нее прерывистое дыхание. – Прости, что так редко звоню. – Мне неприятно думать, что она переживает, когда я не звоню. Помня о ее состоянии, угасающей памяти, постоянных болях и лечении, я не хочу добавлять ей лишних проблем. Она хорошо меня воспитала.
– Ничего страшного, сынок. У тебя ответственная работа. Кроме того, мне помогает твой брат. Мы видимся каждую неделю, ты же знаешь.
– Да, мама, я знаю.
– Ну а теперь расскажи мне о своей девушке. Она красивая?
– Что? – Ее вопрос застает меня врасплох.
– Красивая, Джон. Она красивая?
– О да, мама, она красивая. Да… невероятно красивая.
– Я очень рада. Ты заслуживаешь красивой девушки. Ты такой милый, привлекательный молодой мужчина. И мой милый, привлекательный молодой сын непременно должен познакомить свою маму с этой красивой девушкой, слышишь меня?
Я некоторое время молчу, изо всех сил сжимая телефон в руке. Я не знаю, что ответить, но понимаю, что должен вести себя уверенно.
– Конечно, я вас познакомлю. Совсем скоро.
– Ты скоро приедешь, обещаешь, дорогой? – говорит она.
– Да, непременно. Очень скоро.
Я нажимаю на кнопку «отбой». Теперь я совсем один. Мне больше некому звонить, и никто не может мне помочь. Я думаю о людях, с которыми мне следует поделиться переживаниями о случившемся, и понимаю, что не знаю никого из близких Дженни, не знаю, как их найти. Что с ними будет, когда они не смогут с ней связаться? Дженни упоминала о брате, но я даже имени его не запомнил. Я злюсь на самого себя за то, что не расспрашивал Дженни о ее семье, злюсь на нее из-за того, что она сама нико гда ничего о себе не рассказывала. Почему она не рассказывала мне о своих близких? Или о своих друзьях. Она вскользь упоминала о какой-то Мишель, но мы с ней так и не познакомились. Я не встречался ни с кем из ее друзей. Три недели – слишком короткий срок, и мы хотели насладиться этим временем исключительно вдвоем, не желая тратить его на других людей.
Дженни рассказывала, что в детстве часто переезжала с места на место, упоминала названия многих больших и маленьких городов, о некоторых я слышал, о других и понятия не имел. Но сейчас я не могу вспомнить ни одного названия. Кажется, она говорила о Ливерпуле. Но больше в моей памяти ничего не всплывает. Мне слишком сложно осознать происходящее, ведь еще совсем недавно я был вместе с Дженни и радовался тому, что она есть в моей жизни, а теперь все надежды на счастье рухнули.
И все же, несмотря на происходящее, я уверен, что просто должен сохранять присутствие духа и надеяться на лучшее. Не терять надежды, ни в коем случае не опускать руки и непременно выяснить, что же происходит.
Так что же мне теперь делать?
Я вдруг вспомнил слова театрального менеджера.
Дом Дженни. Вот куда я должен теперь отправиться. Это и станет моим следующим шагом.
– Умоляю вас.
Громкие, жалобные рыдания.
До самой смерти.
– Я хотел тебя с того момента, как впервые увидел, знаешь об этом? А ты все разрушила, когда снюхалась с этим козлом.
Глаза Сары Элсон расширились от ужаса, она знала, что сделала.
– Ты должна была стать моей первой, все, как я и представлял себе, но ты оказалась просто еще одной паршивой шлюхой. Я ждал этого с тех пор, как она ушла, а затем та, другая… они, эти чертовы шлюхи, вроде тебя. Да как ты посмела.
Теперь Сара сидела на кухонном стуле посреди спальни со связанными руками и заклеенным коричневой клейкой лентой ртом. По ее щеке расплылся синяк, и слезы ручьем текли по лицу. Он ясно дал понять, чтобы она не оборачивалась. Сара подчинилась. И хотя он находился у нее за спиной, хотя она отчаянно желала увидеть, что он делает, а еще больше желала бросить ему вызов, напугать его, крикнуть, чтобы он отвалил от нее и сдох, она старалась не шевелиться, ощущая лишь дрожь бешено бьющегося сердца. Она пристально смотрела на книжную полку, ни разу не отведя взгляда от корешков книг, выстроившихся прямо перед ней. Перечитывая названия книг, она почувствовала себя немного лучше, но эта передышка длилась недолго.
Она услышала, как хрустнули его колени, когда он сел на пол. Раздался скрип расстегиваемой ширинки его брюк. Она услышала его прерывистое дыхание.
Но теперь все стихло.
Ее шею свело судорогой, а по телу побежали мурашки, когда она почувствовала, как зашевелились ее волосы, словно легкий ветерок коснулся кожи. Но, услышав вздох, догадалась, что это не ветер шевелит ее волосы, а пальцы, пальцы его правой руки, в то время как левой рукой он осторожно касался ее шеи. Его дыхание стало громче, когда он наклонился прямо к ее уху. Она почувствовала его дыхание на своей коже.
И вот тогда Сара обернулась и посмотрела негодяю прямо в глаза, пытаясь противостоять ему. Бросила ему вызов. Она отчаянно пыталась показать ему, что нисколько не напугана и не сломлена, несмотря на то что слезы, струившиеся по ее лицу, явно говорили об обратном. Она заглянула в его глаза и попыталась увидеть там хоть что-то человеческое и угадать, что он собирается с ней сделать, а затем постараться найти способ справиться с ним. Хоть как-нибудь.
Ей необходимо было за что-нибудь зацепиться.
С виду он казался вполне обычным человеком, но в его глазах она увидела лишь пустоту и холод. Это были глаза монстра, и при этой мысли Сару обуял ледяной ужас.
Она увидела его ладонь, прежде чем другой рукой он изо всех сил ударил ее по лицу. Ее голова дернулась назад. Сара почувствовала, как онемело лицо, и, с трудом осознавая сквозь наплывающий со всех сторон туман полузабытья, поняла, что он сломал ей челюсть. Он обошел стул и, встав прямо перед ней, обхватил ее голову обеими руками и забормотал:
– Ты была так прекрасна. Я думал, я надеялся, ты убедишь меня, что женщины могут быть другими. Что они могут иметь хоть каплю чертовой порядочности. Я почти не сомневался, что это произойдет. Я… верил в тебя. Все, что я видел, заставило меня поверить в тебя. И ты все разрушила, как и остальные женщины в этом отвратительном мире. – Он помолчал. – Ты чертовски прекрасна.
Он замахнулся и правой рукой изо всех сил хлестнул ее по лицу. Теперь ее голова дернулась в другую сторону. Сару охватило чувство, словно ее сбил поезд. И в этот момент он схватил ее за нос.
Он улыбнулся.
– Теперь уже нет.
И он снова ударил ее по лицу. Переносица треснула под тяжестью этого страшного удара. Он выбил из-под нее стул, и она тяжело распростерлась на полу.
– Ты была прекрасна.
Ее глаза были закрыты, ни единой слезинки не пробивалось сквозь сомкнутые веки.
Сара с трудом смогла приоткрыть один глаз и увидела, что он застыл над ней, как тигр, стерегущий добычу. Она успела различить очертания его обнаженной фигуры, прежде чем он резко наклонился и принялся стаскивать с нее брюки.
Он отбросил их в сторону и вошел в нее. Он громко стонал от удовольствия. Она жалобно хныкала.
Когда все было кончено, по крайней мере, так ей показалось, маньяк сказал:
– Он испачкал тебя. Испортил для меня. В тебе не осталось больше чистоты, ты не та, какой должна была быть. – Он повысил голос. – Все должно было быть иначе! – Он снова ударил ее. – Все должно было быть по-другому!
Ничего не закончилось. На самом деле все только начиналось.
Просидев в пробке почти полтора часа, я наконец добираюсь до дома Дженни. Вылезаю из машины и иду к воротам. У нее нет лужайки, только кусты и небольшая дорожка пять футов длиной. Я открываю ворота и направляюсь к дому. Солнце скрылось, и воздух стал свежее. Подношу ладони к губам и пытаюсь согреть их своим дыханием. А затем стучу в дверь.
Остатки терпения покидают меня, и, когда никто не отзывается, я принимаюсь колотить в дверь изо всех сил. Снова и снова. Наконец замечаю на двери звонок и нажимаю кнопку. Однако все мои попытки оказываются безуспешными, никто не откликается.
– Это я, Дженни! Открой!
Я понимаю, что она не выходит, возможно прячась от меня, а возможно, потому, что ее действительно похитили или, не дай бог, произошло нечто еще более страшное, и, когда осознаю это, меня охватывает ужас, но я знаю, что должен изо всех сил противостоять ему, сохраняя здравомыслие.
