— Вы будете еще большим идиотом, если бросите на ветер полмиллиона долларов.
— А если я отпущу вас, я совершу сразу обе глупости.
— Нет, поскольку я даю слово вернуться.
— Скажите пожалуйста! — сказал Крюгер и, заложив громадные ручищи за спину, начал расхаживать перед камином.
Скрывая нетерпение, Малони ждал, когда же наконец его осенит та идея, к которой он исподволь подводил его. Но Крюгер продолжал задумчиво расхаживать взад-вперед, покачивая головой.
— Допустим, с вами пойду я, — наконец предложил он.
— Нет, не могу.
— Меня здесь знает не так уж много народу, — сказал Крюгер.
— Нет, я не могу так рисковать, — сказал Малони, ожидая проблеска его мысли, поражаясь, сколько же еще предположений и комбинаций должен будет обдумать Крюгер, прежде чем попасть в силки, расставленные у самых его ног.
— Знаю! — воскликнул Крюгер и повернулся спиной к камину. Малони затаил дыхание.
— Девушка! — сказал Крюгер. — Вы возьмете с собой девушку.
Ну, наконец-то, с облегчением подумал Малони.
— Нет, это абсолютно невозможно.
— Почему? — нахмурясь, спросил Крюгер.
— Это все равно что пойти с вами или с одним из ваших ребят.
— Нет, — сказал Крюгер, — это совсем не все равно. Прошу прощения, но это не все равно. Девушку не знает ни один человек в городе.
— Я очень сожалею, — сказал Малони. — Мне неприятно, что я кажусь вам таким неуступчивым и упрямым, но или я иду один, или остаюсь.
— А я говорю, или вы берете с собой девушку, — сказал Крюгер, нависая над ним всей своей бычьей тушей, черной, волосатой, угрожающей и мечущей огненные искры из своей дымовой трубы, — или останетесь здесь, в гробу.
— Я ведь прибыл сюда в гробу, — отвечал Малони, — так что прекрасно могу и остаться в нем.
— Ладно, Джордж! — сказал Крюгер, — пристрели его.
— Ладно, — быстро сказал Малони. — Будь по-вашему, я пойду с девушкой.
— Хорошо, Джордж, дай ей пушку.
Джордж извлек из верхнего ящика шкафа маленький пистолет 22-го калибра с перламутровой ручкой, показал его девушке и спросил:
— Знаешь, как им пользоваться?
Девушка кивнула, взяла пистолет и опустила его в свою сумочку.
— Если он сразу же не пойдет за деньгами, — сказал Крюгер, — стреляй в него.
Девушка кивнула.
— Если он попытается с кем-нибудь связаться или обратится в полицию, — стреляй в него.
Девушка снова кивнула.
— Если он достанет деньги, а потом откажется возвращаться сюда, — сказал Крюгер, — убей его.
Девушка послушно кивнула.
— Ну, хорошо, идите. — Они двинулись к выходу, но Крюгер сказал:
— Нет, подождите. — Он подошел вплотную к Малони и добавил:
— Надеюсь, вы мне не лжете, сэр. Надеюсь, вы действительно знаете, где спрятаны эти деньги.
— Я не лгу, я действительно знаю, где они находятся, — сказал Малони чистую правду.
— Очень хорошо. Постарайтесь принести их сюда. Вы же понимаете, мы достанем вас любой ценой, если вы этого не сделаете.
— Понимаю, — сказал Малони.
Крюгер открыл дверь. Малони с девушкой вышли в коридор, и дверь захлопнулась за ними.
— Привет, милый, — прошептала девушка и усмехнулась.
Было девять часов вечера накануне уик-энда, и все охотники до развлечений высыпали на улицу.
Малони с девушкой окунулись в бурлящую толпу, заполняющую центральную часть города. Он чувствовал себя юным первокурсником, членом этого нищего братства: манжеты слишком коротких брюк болтались выше щиколотки, тесный пиджак угрожал треснуть по швам, большие черные пуговицы едва держались на ниточках, а кремовая рубашка легкомысленно контрастировала с траурным костюмом. Студенческое братство поручило его заботам самую очаровательную девушку на свете, а затем отправило его в шум и сутолоку предпраздничного Нью-Йорка добыть сказочное богатство в полмиллиона долларов. Ему не нужно было особенно утруждаться: и деньги, и девушка уже принадлежали ему, так что секрет заключался в том, каким образом подольше продлить это восхитительное состояние предвкушения, отдалить самый момент освобождения — да, вот оно, подходящее определение! — освобождения сначала денег, а потом девушки и его самого. Тем временем они неторопливо шли по улице, он в своем одеянии в стиле Айчебода Крейна, и она — в черном бархатном платьице с кружевным воротничком, держа его под руку изящной ручкой с тонкими пальчиками, в касании которых ему чудилось глубокое понимание его настроения, казалось, она тоже предпочитала немного подождать.
Со всех сторон их окружали игроки, или, теперь уже можно было уверенно сказать, проигравшие игроки. В течение всей недели они экономили каждый пенни, чтобы поставить их на кон в пятницу вечером, и теперь эти простофили широким жестом швыряли свои жалкие гроши, которых только и хватало на один-единственный поворот рулетки, как самую крупную ставку, испытывая при этом такое волнение страстей, которое и не снилось иному богатею, вроде Крюгера. Они надеялись выиграть (Малони не сомневался в этом) все то, что он сам мечтал выиграть, когда год назад бросился в эту жизнь, но они желали получить свой выигрыш тотчас же, за один поворот колеса рулетки и забрать его с головокружительным чувством триумфа. За этим единственным оборотом колеса их ждали безудержное веселье и беззаботная жизнь, ослепляя картинами невероятного богатства, немыслимой роскоши. И вот они маршировали, все, как один, в костюмах Роберта Холла, и их воображение наполняли видения .изысканных одежд из тончайшего кашемира, подбитого шелком, роскошных машин с мягко урчащим мотором, прекрасных женщин, страстно льнущих к их широким плечам, дарящих им огненно-нежные ласки, подобных которым, они, казалось, не могли знать в своей прежней жизни. Все ждало, все неудержимо манило, все должно было принадлежать победителю. Всего только один счастливый поворот колеса, и у них будет сила и власть метать гром и молнии, бурно растрачивать себя в жаркой страсти… О, дальше вся жизнь станет бесконечным праздником!
А он, Малони, уже стал победителем, он выиграл в той квартире, когда решился на блеф с Крюгером. Деньги и девушка принадлежали ему, он мог взять их, когда бы ни пожелал. Все остальные, все окружающие были жалкими неудачниками, не сознающими своего проигрыша.
— У тебя есть деньги? — спросил он у девушки.
— Нет, — сказала она, и они рассмеялись.
— А у меня полмиллиона, — сказал он.
— О, я знаю, беби!
— А знаешь, где они?
— Нет, а где? — сказала она смеясь.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Сначала скажи, где деньги.
— Нет, сначала назови свое имя.
— Мерили, — сказала она.
— Очень похоже на мое, — сказал он. — Меня ведь зовут Малони.
— И правда, здорово похоже, — сказала девушка.
— Мы с тобой будем очень близки, Мерили.
— О, конечно, — сказала она. — Мы будем очень близки.
— Мы будем заниматься любовью на постели из полумиллиона долларов. Ты когда-нибудь делала это на такой постели?
— Нет, но это звучит грандиозно! — сказала девушка. — Где же она, эта постель?
— Твоя чудная попка станет совсем зеленой, — сказал Малони и засмеялся.
— Да уж, на такой постели станет. Все эти бумажки будут елозить подо мной, и я буду в восторге от этого цвета. Где же они?
— Интересно, они в десятках, сотнях или в тысячных купюрах? — сказал Малони.
— А ты и не знаешь?
— Я не узнаю, пока не увижу их. Однако у меня такое ощущение, что они в самых крупных банкнотах.
— Ощущение?
— Да, — сказал он, — такое теплое, окутывающее ощущение, — и усмехнулся понятной только ему одному шутке.
— Знаешь что? — сказала она.
— Что?
— За нами следят. Нет, не оборачивайся!
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Это Генри с Джорджем.
Девушка оказалась права, близнецы следовали за ними сзади. Малони метнул на них быстрый взгляд, когда взял ее под руку и повел на Мэдисон-авеню, и затем снова заметил их, когда они проходили мимо выставочного зала фирмы «Ай-би-эм» на Пятьдесят седьмой улице. Он проигрывал в уме идею устроить для близнецов что-нибудь неожиданное, сыграть с ними какой-нибудь фантастический трюк, чтобы оставить их с носом, но в голову не приходило ничего по-настоящему остроумного и сокрушительного. Поэтому они продолжали идти по Пятьдесят седьмой улице в сторону Пятой авеню, потом свернули на нее, а он все время пытался придумать что-нибудь хитрое и ловкое, чтобы надуть Генри и Джорджа, которые следовали за ним по пятам, торопливо шаркая ногами, о, эти грязные крысы!
Скудость собственного воображения начала раздражать Малони. Он считал, что человек, чье сердце согревают полмиллиона долларов, не говоря уже о прекрасной молодой леди, идущей с ним рука об руку…
— Сколько тебе лет? — вдруг поинтересовался он у девушки.
— Двадцать два, — сказала она. — А тебе?
— Тридцать один, — солгал он.
