Чтобы немного успокоиться и привести мысли в порядок, я прошла на кухню, нашарила в шкафчике пачку кофе – слава богу, Матвей Лепнин не пил растворимого, а держал в доме хоть и не самый дорогой, но обычный, молотый, – и сварила себе порцию в стоящей там же джезве. Налила в чашку густой напиток с темной пенкой, вернулась в комнату, открыла тетрадь на том месте, где остановилась. Только начала читать, но тут же отложила: а что, если грабитель надумает вернуться? Судя по его позорному бегству, к отряду свирепых убийц и насильников он не принадлежал, но я же не знала всей подноготной его визита: послал его кто-то или он навестил дом почтенного графа Лепнина по собственной инициативе, имеют ли сведения, находящиеся в дневнике, важное значение для рода Лепниных, или ими могут воспользоваться совершенно посторонние люди?
Подойдя к двери, я нащупала задвижку и уже более уверенная вернулась к прерванному чтению. Теперь начиналось самое интересное. Если первая часть записей повествовала об истории семьи прошлого века, то вторая описывала события, произошедшие совсем недавно.
А совсем недавно, не больше года тому назад, на пороге квартиры пенсионера появился холеный господин с заграничным акцентом. Он сообщил, что Лепнин Матвей Васильевич является единственным наследником состояния своих предков, так как месяц назад его дядюшка, Николя Лепнин, скончался в предместье Парижа, не оставив после себя наследников.
– Какой дядюшка, – попробовал возмутиться от растерянности Лепнин, – матушка никогда не говорила мне о своих братьях.
Словно предвидя это восклицание, господин, а он оказался личным адвокатом Николая Лепнина, протянул ему запечатанный конверт. В конверте было письмо, написанное очень аккуратным почерком. Письмо было от новоявленного дядюшки Матвея. После обязательных реверансов в адрес племянника он сообщал, что почти полвека назад его сестра, мать Матвея, опозорила семью: будучи невенчанной, бежала из-под родительского благополучного крыла с артистом цирка, брутальным и горячим наездником, блестяще и виртуозно владеющим искусством джигитовки на арене.
Семья первое время ждала свою беспутную Натали и, не дождавшись, прокляла и постаралась забыть. Что стало с легкомысленной девицей, они так и не узнали, и лишь спустя почти полвека ее брат Николя, озабоченный отсутствием наследников, решил навести справки. Поиски были долгими, Лепнин никак не мог подумать, что Натали под прикрытием шапито рискнула вернуться в такую опасную в то время Россию. Но Натали рискнула. Передвижные цирки в то время не особо проверяли на предмет шпионажа и благонадежности, поэтому, когда администратор цирка объявил о гастролях в Россию, Натали с удовольствием последовала за мужем. Духом авантюризма девица обладала изрядным.
Уже будучи на опальной родине, в один из слякотных мартовских вечеров она чуть ли не до драки поссорилась с возлюбленным, хлопнула дверью и ушла куда глаза глядят. Естественно, простудилась, угодила в больницу и месяц провалялась практически без сознания в жару пневмонии. Мастер джигитовки ее, вероятно, искал, но не нашел, и цирк уехал дальше. Натали была девушкой эмоциональной, но оптимистичной до глупости, поэтому не впала в истеричное состояние, не найдя на месте брезентового шатра, а вернулась в больницу и устроилась работать санитаркой. Выправила документы на девичью фамилию, впрочем, брак с джигитом она и не регистрировала, вышла замуж за фельдшера, годящегося ей в отцы, и стала приспосабливаться к новым условиям жизни.
Фельдшер был хорошим человеком: добрым, интеллигентным, с прекрасным чувством юмора. Он нежно любил Натали и снисходительно относился к проявлениям ее вздорного характера. Например, к требованию оставить девичью фамилию и передать ее сыну. В благодарность молодая женщина по-своему его любила, по крайней мере, не изменяла ему и считала своим другом. Плодом этого брака и был Матвей.
А вот Николя, переболевший в детстве свинкой, оказался бесплоден. Так и получилось, что единственным представителем древнего рода остался дед Марты. И ладно бы, только рода… Коллекция оружия и драгоценностей не была мифом. Она существовала, она и позволила семье не просто выжить в смутные годы, но и приумножить состояние. Естественно, большую часть коллекции пришлось обратить в наличные и золото, но это не было ошибкой. Предусмотрительность предков принесла оглушительные дивиденды. И с этими дивидендами предстояло иметь дело простому российскому пенсионеру Матвею Васильевичу Лепнину.
К счастью, дед Марты каким-то загадочным образом оказался способным справиться со свалившимся на него неслыханным наследством. Скорее всего, в нем заговорили гены предприимчивого Константина Лепнина и других не менее толковых и талантливых в делах предков. Справедливости ради надо сказать, что очень помог ему советом и делом адвокат дяди, оказавшийся, несмотря на свою холодность, человеком участливым и знающим свое дело. Что же решил сделать Матвей Васильевич с родовым сокровищем? Именно то, что и приказал ему почивший дядя. Оказалось, что при получении наследства должно было соблюдаться одно условие: часть полученных средств обязана была пойти на выкуп и восстановление родового гнезда, как раз находившегося в окрестностях Горовска – не зря буйная мамаша Матвея так рвалась в то турне по российским городам и остановилась именно здесь!
Гнездо находилось в селе с необычным названием Царевщина, расположенном в пятидесяти километрах от Горовска, село как село, ничего особенного в нем не было за исключением того, что в памяти людей еще жило воспоминание о Константине Лепнине, так много сделавшем для своих крестьян. Да и сложно было забыть: завод по производству масла и сыра вовсю функционировал, бутылки зеленого стекла сходили с конвейера, местный фельдшерский пункт располагался там, где ему и положено, в построенной в позапрошлом веке больнице, школа, правда, была отстроена новая, но зато в старой, графской, работало несколько магазинов. В графских конюшнях расположились гараж сельскохозяйственной техники и столовая, а великолепно сохранившийся кирпичный графский дом оккупировали сельские власти, поделив его по-братски с клубными работниками.
Впрочем, места хватало всем, Лепнины никогда не экономили на собственном комфорте, и дом отстроили красивый, крепкий, просторный. С красотой, правда, в первые годы советской власти пришлось распрощаться: чуждые буржуйскому гламуру пролетарии не поленились выломать мраморные колонны, снести башенки, разобрать парадный вход – нечего на пустяки размениваться, о светлом будущем думать надо. А в остальном все оставили как есть, лишь немного отредактировали: из бального зала впоследствии сделали кинозал, из домика управляющего имением – магазин, а в потрясающей красоты книжных шкафах, сплошь украшенных вырезанным из дуба растительным орнаментом и медвежьими головами и лапами, стекла заменили на фанерные листы и отдали в контору под папки с документами.
И теперь Лепнину предстояло каким-то образом выкупить дом с прилегающими к нему старым заброшенным графским садом и заросшей ряской купальней, оборудованной когда-то на местной речушке. Как удалось пенсионеру всего лишь за год уладить необходимые формальности, история умалчивает. Скорее всего, сыграли свою роль неограниченные материальные средства, помощь высококлассных юристов да и предпринимательская жилка, дремавшая в самом Матвее Лепнине. Суть в том, что на сегодняшний день старый графский дом с садом и заводик по производству масла и сыра принадлежали Лепнину, более того, на их территории уже начались масштабные работы по превращению этого места в настоящую этнографическую Мекку – Матвей Васильевич пошел дальше, чем его дядюшка. Он решил не просто возродить родовое поместье, но и создать на территории бывшего имения музейно-туристический комплекс. Впрочем, об этом – позже.
Последние страницы я дочитывала уже в присутствии Марты. Вернулась она, к счастью, без Петра Алексеевича, поэтому у меня было время спокойно закончить изучение дневника.
– Получается, что ты ошиблась? – задала я девушке вопрос. – И российские пенсионеры могут оставить богатое наследство?
– Не понимаю, – призналась Марта, – я даже краем уха ничего не слышала ни об эмиграции, ни о бесценной коллекции, ни об имении. Мама росла в то время, когда не принято было хвастаться дворянским происхождением, поэтому дед, скорее всего, и скрывал от нее подробности, лишь туманно намекая на истину.
– Да и прабабке твоей не было смысла на каждом углу рассказывать о братишке, – поддержала ее я, – судя по всему, ей не так уж и важно было, насколько богаты и влиятельны были ее родители. Счастливая натура везде чувствует себя как рыба в воде.
– И что теперь мне со всем этим делать? – кивнула Марта на раскрытую тетрадь.
