Родилась девочка. Все говорили, что она — вылитая Сашка, а мне виделись в ней бабушкины черты. Назвали ее в честь бабушки Валентиной.
Вскоре выяснилось, что на роль мужа Вовка Мальцев никак не подходит. Он не получил никакой профессии до армии и в армии тоже ничему не научился, кроме пьянки и мордобоя. Под давлением молодой жены он устроился на работу в автосервис, но даже я понимала, что там он был на самых последних ролях — что называется, подай-принеси. Вечерами он сидел на кухне в полосатой армейской майке, пил пиво и пел под гитару песни про сухую пустыню и про суровую мужскую дружбу. Голос был у него не противный, однако малышке, надо думать, не слишком нравился папашин репертуар, потому что она сразу же начинала плакать. После того как маленькая Тинка, как мы ее называли, накричала грыжу, мама не выдержала и сделала Вовке выволочку. Тогда он стал уходить из дома и петь свои песни под окном на лавочке. Там во дворе подгребали к нему разные сомнительные личности, и дело кончалось грандиозной попойкой. В пьяном виде Вовка был злой и очень агрессивный, рвал на себе тельняшку и орал, как они там в армии всех сделали и как их предали генералы. Соседи не принимали его всерьез.
Пару раз дело кончалось милицией — Вовку забирали за драку. Однако его мать тетя Зина приходила на помощь и уговаривала потерпевших Вовкиных собутыльников забирать заявления.
Потом в автосервисе, где работал Вовка, случилось подряд несколько краж ценных деталей. Хозяин не стал разбираться и уволил всех. Вовка проболтался два месяца без работы, они с сестрой бесконечно скандалили из-за денег, и наконец Вовка ушел к матери. Тетя Зина пару раз приходила ругаться, но я высматривала ее из окна кухни, и дверь на звонок мы не открывали.
Еще через полгода Вове проломили голову бутылкой в пьяной драке, да так сильно, что после операции он потерял речь и ходил, подволакивая левую ногу. Помню, я встретила его как-то в сумерках, чуть заикаться не начала — весь синий, спотыкается, глаза пустые, руками размахивает и мычит.
Сестру все жалели — не повезло с замужеством. Она сидела дома с Тинкой, быстро оправилась, снова похорошела и начала менять кавалеров. Мама много работала, а Тинку сестра подсовывала мне и выпроваживала нас из дома гулять. Снова я, вернувшись раньше времени, находила в прихожей валявшуюся чужую обувь, из комнаты сестры слышались визги и стоны, потом выползал очередной ее приятель в трусах и пил на кухне воду из чайника. Почему-то все они ленились даже взять стакан, так и лили в себя прямо из носика, так что мне потом хотелось выбросить чайник в мусоропровод.
От людей ничего не скроешь, соседки сопоставили дневные вскрикивания за стенкой и количество пустых винных бутылок, выносимых Сашкой на помойку, вычислили всех ее гостей и как-то вечером показали реестрик матери.
Знаю, о чем вы думаете. Почему же я еще раньше не пожаловалась матери на Сашкино поведение, не открыла ей глаза? Мама тогда жалела сестру и Тинку, что осталась без отца, надеялась, что Сашка найдет себе кого-то. Без мужа жить плохо, говорила она, я подозревала, что она до сих пор тоскует по отцу. Так что мама, скорее всего, посчитала бы, что я просто наговариваю на сестру. А Сашка непременно присовокупила бы, что я ей просто завидую — у нее куча приятелей, а у меня ни одного знакомого парня, она красавица, а я — уродина, оттого и характер у меня злобный, завистливый…
Однако от соседок так просто не отвяжешься, и в конце концов мать вынуждена была принять меры. Она устроила Сашку на работу секретаршей в свою фирму, и бойкая моя сестренка тут же закрутила роман с начальником.
Тинку отдали в садик, а я вздохнула свободнее — в квартире днем стояла восхитительная тишина, не пахло сигаретным дымом, никто не названивал по телефону и не мешал заниматься.
Я оканчивала школу, и если были у мамы надежды, что младшая дочка выправится и станет если не красавицей, как сестра, то хотя бы миловидной, привлекательной, то к этому времени они уже угасли. Мы с сестрой были яростно, резко непохожи, создавалось такое впечатление, что она забрала все лучшее от родителей, а меня сделали из остатков, слепили из обмылков. У сестры — роскошная фигура с округлыми формами, я же худа, как доска, и ноги как палки. У сестры пышная светлая грива, у меня не слишком густые тонкие волосы непонятного цвета.
Мне говорили, что у меня красивые глаза, и, пожалуй, это единственное, что есть в моей внешности красивого. И то не всегда. Считается, что они зеленые, хотя я этого никогда не замечала.
Я, конечно, расстраивалась по поводу своей внешности, но не сильно. Во-первых, такой я была всегда, то есть не вдруг облысела после болезни или покрылась коростой. Так что я привыкла к своей некрасивости.
Во-вторых, вы не поверите, но вниманием лиц противоположного пола я в школе не была обделена. И вот тут-то начались неприятности. Пока бегали на каток, ездили купаться в Озерки большой компанией и готовились к контрольным по математике, все было прекрасно. Но как только мальчишки подросли и школьные компании начали разбиваться на парочки, все и случилось.
Я не могла находиться с мальчиками рядом. Да что там, я и на вечеринках старалась уклониться от медленного танца, когда двое топчутся на месте, тесно прижавшись друг к другу. Пару раз меня пытались проводить. Но когда в подъезде Витька Малофеев вдруг прижал меня к себе и попытался поцеловать, я ощутила такое отвращение и страх, что, не помня себя, оттолкнула его и бросилась вверх по лестнице.
Все ожило, и ночью мне снова приснился забытый кошмар. Тяжело навалившееся тело мужчины, его руки у меня на горле, учащенное дыхание и этот запах…
Сами понимаете, при таком раскладе никакого интереса к мальчикам я не испытывала. Надо сказать, они это быстро поняли и ни на чем не настаивали — я ведь не писаная красавица.
Так что моя внешность не доставляла мне особых огорчений, поскольку привлекать ею мужчин я вовсе не собиралась. Ну, в зеркало на себя смотреть противно — так привыкнуть ко всему можно…
В нашей семье всю красоту забрала сестра. И пользовалась ею вовсю.
Бурный роман с начальником закончился скандалом — кто-то позвонил его жене, та, надо полагать, устроила своему муженьку небольшой такой ад в отдельно взятой трехкомнатной квартире, после чего сестру выгнали с работы. Сашке-то все это было по барабану, она только обрадовалась, что не нужно больше рано вставать и тащиться на эту каторгу, но мать очень рассердилась, поскольку у нее испортились отношения с руководством фирмы. Поэтому она дала Сашке денег на курсы и велела приобретать профессию. Сашка долго тянула резину и наконец выбрала курсы кассиров.
Ее с охотой взяли на работу в магазин, а через месяц повесили крупную недостачу, так что матери пришлось выплачивать, поскольку я в то время еще училась на втором курсе и денег в дом не приносила. Сейчас я понимаю, как маме было тогда тяжело — старшая дочка лентяйка, младшая — дурнушка, да еще малышку посадили на шею.
Я в отличие от сестры училась хорошо, так что без труда поступила в Экономический институт по специальности «Банковское дело». Мама мой выбор приветствовала, поскольку расчет на удачное замужество в моем случае отпадал.
Иное дело — сестра. Насчет нее мама не теряла надежды. А что ей еще оставалось, Сашка была не приспособлена ни к какой трудовой деятельности…
Но не получалось. То есть мужиков-то вокруг нее вертелось предостаточно, но все какие-то несолидные, голь-шмоль, и в кармане, и в голове пусто, как сказала бы бабушка. А которые поприличнее, те обязательно женатые, и семью свою из-за сестрицы никто бросать не собирался. Нет, все-таки Генка у нее третий. Был у нее и второй официальный муж, но это очень долгая история. Если я буду вспоминать, то до утра не засну…
Как ни странно, спать все же захотелось, усталость взяла свое.
…На следующее утро, едва я вошла в свой кабинет, на моем столе снова зазвонил телефон. Я сняла трубку, не сомневаясь, что звонит Лариса Ивановна со своей обычной утренней проверкой.
Однако это была не она.
В трубке раздался мужской голос, который я не сразу узнала.
Дело в том, что это был наш прежний шеф Карабас-Барабас… то есть Антон Степанович, а его голос мне почти никогда не приходилось слышать по телефону. Прежде по его поручениям звонила секретарь Лидия Петровна. Которая теперь стала секретарем Меликханова. Сам он, кажется, никогда не снимал телефонную трубку и номер не умел набирать.
— Евгения… Николаевна, — проговорил Карабас неуверенно, — пожалуйста, зайдите ко мне минут через пятнадцать. С материалами по «Импульсу».
Я что-то пробормотала в ответ, но он уже повесил трубку. Вот интересно, с чего это я им всем вдруг понадобилась? Сидела незаметно, спокойно работала. Неплохо вроде бы работала, нареканий со стороны начальства не было, но отчего же раньше мне не давали понять, что я такой ценный сотрудник? Вчера новый начальник едва ли не первую меня вызвал для знакомства, сегодня прежний с утра пораньше торопится поговорить… Ей-богу, пять лет без малого работаю, ни разу с ним один на один не разговаривала!
