Лестница! Как же это я проморгал! Она вела наверх, шла наискось вдоль стены к потолку. Увитая сбоку плющом, она коварно пряталась от глаз.
Веспер Юнсон на коротеньких ножках быстро взлетел по ступенькам. Я нерешительно последовал за ним. Полицейский фотограф на нас даже не взглянул. Он, наконец, наладил аппарат и теперь водружал его на штатив.
Что лестница выведет на крышу, я, конечно, сообразил, но никак не ожидал очутиться среди цветов и листвы, в настоящем саду. Я удивленно огляделся. Вдоль зеленого парапета, окружавшего сад, тянулись широкие клумбы. Среди клевера и трав цвели ромашки, синий водосбор, анемоны, лесные фиалки, тюльпаны. Возле квадратной будки — видимо, от лифта — высились кусты сирени. Один засох и увял, бутоны на нем побурели и съежились, зато остальные цвели пышным цветом. Кусты были на удивление высокие, сильные, и я подумал, что посадили их много десятилетий назад. Кроме сирени было еще несколько кленов, вязов и ясеней.
Да, заложен этот сад, без сомнения, давно. И модернизация, проведенная в доме, его совершенно не коснулась. Однако и здесь чувствовалось отсутствие заботливой женской руки. Свен Леслер, как видно, не очень-то интересовался своей садовой террасой, но все же предпочитал содержать ее в надлежащем порядке.
Позвольте, а куда же подевался комиссар? Я прошел немного вперед на разведку в гущу гроздьев сирени и кленовой листвы. Нет, за квадратной будкой его не было. Кроме пустой железной скамейки, там вообще ничего не оказалось. Совсем с другой стороны послышались быстрые шаги, и из зелени вынырнул коротышка Юнсон.
— Все ясно. — Он уныло махнул рукой. — Там выход, незапертый.
По короткой железной лесенке мы спустились в узкий проход, который шел вдоль края более низкой террасы. С одного боку тянулись ржавые перила, с другого — стенка высотой мне до плеча. За ней находился еще садик, судя по всему соседский.
Проход уперся в приземистую надстройку наподобие башни, с железной калиткой, которая со скрипом отворилась, и мы очутились на верхней площадке другого подъезда.
— Вот этой дорогой и ушел стакан, — горько подытожил Веспер Юнсон. — Беспримерный скандал, — пробормотал он. — Только начали расследование — и на тебе!
Я хорошо понимал, каково ему сейчас.
— Тот, кто унес стакан, вряд ли успел далеко уйти, — сказал я. — Может, стоит…
— Если ноги у него достаточно прыткие, он сейчас уже на площади Густава Адольфа, — перебил Веспер Юнсон. — А уж на велосипеде — и вовсе в Эншеде.
Мы вернулись на верхнюю террасу. Усатый коротышка осторожно шагнул на клумбу между мелкими розовыми примулами и распускающимся кустом шиповника и облокотился на перила, глядя на город.
Вид, в самом деле, был роскошный. Глубоко внизу вились петли шлюзовой развязки, дальше высились ступенчатые фронтоны и крутые железные крыши Старого города. За ним уходили в дымку дома Норрмальме.
Только теперь я обратил внимание на странные металлические леса у наружной стены. Они возвышались над террасой и частично закрывали обзор. Сооружение напоминало обычные строительные леса: узкие настилы, соединенные крутыми лесенками. Только заметив множество проводов, тянувшихся по ржавым балкам, и цепочки лампочек, я сообразил, что это каркас световой рекламы. И не какой-нибудь, а одной из самых броских в Стокгольме — зубной пасты «Стоматола». Нечего сказать, сюрприз…
Веспер Юнсон вернулся в проход и стряхнул с брюк легкую цветочную пыльцу.
— Идемте, — буркнул он и первым спустился в гостиную.
Там уже был медик в сопровождении нескольких молчаливых людей. Полицейский фотограф как раз закончил работу, и медик готовился приступить к осмотру тела.
Я спустился за своим фотоаппаратом и на обратном пути столкнулся с Веспером Юнсоном.
— Никаких съемок, — решительно заявил он. — А если будете писать, сначала покажите мне.
— Я не пишу, а диктую в редакции.
Он пожал плечами.
— Дело ваше. Но я хочу прочесть до публикации.
— Ладно, — отмахнулся я и поискал укромный уголок, чтобы сосредоточиться и кое-что обдумать.
Из столовой через раздвижную дверь я прошел в библиотеку. У окна, занимавшего торцовую стену, стоял письменный стол. Остальные стены сплошь закрывали высокие книжные шкафы, перед мраморным камином — три мягких кожаных кресла и темный курительный столик.
Я опустился в кресло, сунул в зубы сигарету и достал блокнот и карандаш. Когда я протянул руку за спичечным коробком, мой взгляд упал на книгу, раскрытую на курительном столике. Это был том Шведской энциклопедии. Я замер. Вверху жирным шрифтом было напечатано:
«Ручное огнестрельное оружие».
Мне стало не по себе, а тут еще и картинки: фитильный и ударно-капсюльный замок, автоматический затвор, в самом низу — чертеж автоматической винтовки.
Кто же сидел здесь, в этом мирном уголке, изучая устройство оружия? И с какой целью?
Господи, статью об огнестрельном оружии можно открыть и без дурного умысла. В конце концов, не исключено, что человека, читавшего энциклопедию, интересовали ручной мяч или ручные машины, которые располагались на том же развороте.
Я все-таки решил взяться за карандаш, и тут выяснилось, что он, как назло, затупился. Я подошел к письменному столу. Но, кроме изящного бювара, ничего там не нашел. Вспомнив, что видел карандаш на подзеркальнике в холле, я поспешил туда. Правильно, вот он.
Я уже повернул обратно, как вдруг за входной дверью мне почудился какой-то шорох. На миг я затаил дыхание и прислушался. Да, на площадке кто-то был.
Я распахнул дверь и выглянул. Вверх по лестнице метнулась женская фигура.
Я бросился следом. На середине лестничного марша женщина остановилась и обернулась. Молодая, медно-рыжая, заплаканная. Она посмотрела на меня и вернулась на площадку.
— Это я, я во всем виновата, — всхлипывала незнакомка.
Я не представлял, что говорить и делать, если незнакомая молодая женщина вдруг признается в убийстве, — опыта у меня было маловато. Может, надо было сказать, что каждое ее слово отныне может быть использовано против нее в суде? А может, просто взять ее за руку и проводить в квартиру?
Но я ничего подобного не сделал, просто стоял и смотрел на нее. Нервы ее явно были на пределе: бледное бескровное лицо застыло маской, глаза неестественно расширились, дыхание срывалось.
— Может, войдем внутрь? — наконец предложил я.
Она нервно комкала носовой платок.
— Вы, наверное, из полиции?
— Нет. Полиция там. — Я показал на дверь.
Она вдруг судорожно схватила меня за руку.
— Что случилось? Он… он умер?
Глядя прямо в зеленые глаза, я кивнул. Она хотела что-то сказать, но передумала. Взгляд померк, рука безвольно упала.
— О, Господи, — выдохнула она и лишилась чувств.
Я едва успел подхватить ее и понес в холл. Она была поразительно легкая, хотя ростом выше среднего. Пока я шел через пустую столовую, она что-то невнятно бормотала и по-детски жалобно всхлипывала. Уложив ее в библиотеке на тахту, я вернулся в столовую за водой. Рядом с сервантом была приоткрытая дверь. Я толкнул ее и очутился в маленькой буфетной, которая коридорчиком соединялась с просторной современной кухней. У покрытого клеенкой стола сидела пухленькая седая старушка с живыми черными глазами. А перед нею стояли Веспер Юнсон и один из его людей.
— Значит, раньше вы его никогда не видели, — сказал комиссар.
Старушка покачала головой.
— Я же вам сказала, этого человека я никогда прежде не видела.
— Но разве вы не спросили, как его зовут?
Она обиженно покосилась на него и с достоинством ответила:
— Вы что же, думаете, я впущу человека в дом, не спросив, кто он такой? Только он не назвался. Сказал, что условился с хозяином о встрече, и все.
Веспер Юнсон кивнул, но тут заметил на пороге меня и недоуменно поднял кустистые брови. Я попросил выйти на пару слов и в буфетной рванул свою бомбу:
— Там женщина, утверждает, что во всем виновата она.
Юнсон подскочил, будто его булавкой кольнули.
— Где?
— В библиотеке.
— Рассказывайте!
Я описал нашу встречу на лестнице. Он задумчиво потеребил усы, хмыкнул и вперевалку устремился через столовую в библиотеку. Я поспешил за ним.
У раздвижной двери я вспомнил про воду, но тотчас сообразил, что нужда в этом уже отпала. Рыжеволосая красотка поднялась с тахты и, стоя у окна, пудрила носик.
Заметив нас, она торопливо спрятала пудреницу и зеркальце в красную лаковую сумочку и пошла нам навстречу.
— Кто вы? — спросил Веспер Юнсон.
— Хелен Леслер, — тихо ответила она. — Я жена… вернее, бывшая жена Гилберта Леслера.
— А я — комиссар уголовной полиции Юнсон, — представился он и жестом предложив ей сесть в одно из кожаных кресел. — Что вы имеете в виду, говоря, что вы бывшая жена Гилберта Леслера?
