работодателям о Перроне и его картине. Возможно, ценной. Возможно.
На следующее утро мы с Аликс сидели бок о бок на потертом кожаном диванчике в офисе Смита, который состоял из единственной комнаты в офисном здании на Таймс-сквер, с подмокшими стенами, потрескавшимся линолеумом на полу и окном, из которого открывался вид на рекламные щиты и мигающую вывеску «Кока-Колы» высотой в пять этажей. Выглядело это явно хуже, чем работа в отделе краж произведений искусства в Интерполе, но я знал, что Смита там недооценивали, и понимал, почему он оттуда ушел. В последний раз мы общались по телефону с год назад, когда он только обосновался в Нью-Йорке. Разговор получился каким-то неловким, мы закончили тем, что надо бы как-нибудь встретиться и выпить пивка, но так и не собрались. Слишком тяжелые воспоминания были связаны с нашим знакомством, да и знакомство было вынужденным, так что не было смысла притворяться старыми приятелями. Хотя только его имя пришло мне на ум, когда я стал искать, к кому обратиться.
По дороге я перечислил Аликс все плюсы и минусы этого варианта, и она решила, что попробовать стоит. Так что мы рассказали Смиту, как картина попала к Аликс, как мы обнаружили второй слой и как у Аликс ее отняли. Она показала Смиту фотографии на мобильном телефоне, сделанные во время удаления верхнего слоя, и Смит быстро просмотрел их.
– Я отправляю это на свой телефон, – сказал он и сделал это, не дожидаясь согласия Аликс, затем вернул ей телефон. Мы еще ни о чем не договорились, и его самонадеянность уже начинала меня раздражать.
Рассказывая о нападении, Аликс сняла темные очки.
– Ну и фингал, – проговорил он, знакомым жестом сдвинув на переносицу свои темные очки в тонкой серой оправе. Да и очки были все те же. Смит по-прежнему выглядел так, словно проводил все свободное время в спортзале: бычья шея, закатанные рукава рубашки открывали мощные бицепсы. Стрижка тоже не изменилась, только морщин на лице, кажется, прибавилось.
– Вы можете описать грабителей? – поинтересовался он.
– Один белый, другой черный, оба молодые, хотя все произошло так быстро… Они подошли ко мне сзади и схватили сумку. Я не отпускала ее, и один из них меня ударил.
Меня передернуло, а Смит спросил, говорили ли они что-нибудь, и Аликс ответила, что нет, но потом вспомнила:
– Подождите, когда я упала, они, должно быть, подумали, что я отключилась, и один сказал: «Пошли к миссии».
– Миссия, – задумчиво повторил Смит.
Единственной миссией, которая пришла мне в голову, было здание Миссии Бауэри, через дорогу от моего лофта, и Смит сделал себе пометку.
– Ну что ж, – подытожил он, когда мы закончили рассказ. – Имеется несколько очевидных вещей, заслуживающих внимания. Во-первых, эта миссия, потом антикварный магазин на севере штата, хотя я не уверен, что это нам о чем-то скажет, потому что парень явно не знал, что продает, иначе он никогда бы это не продал. Во-вторых, женщина в аукционном доме. Нам нужно узнать, кому она рассказала о том, что Алексис придет с картиной. Она знала, что именно вы принесете?
– Нет, – ответила Аликс, но Смита этот ответ не устроил.
– Что-то же вы сказали?
– Только то, что это картина по ее специальности.
– Итак, вы не сказали, чья это картина, но вы сузили область предположений. – Смит сделал еще одну пометку, затем спросил, сколько всего было постимпрессионистов, хотя после двадцати лет работы арт-аналитиком в Интерполе он и сам должен был знать.
– В принципе пять, – ответила Аликс. – Ван Гог, Гоген, Сезанн, Сера и Тулуз-Лотрек.
– Все это известные художники, их работы стоят очень дорого. – Смит сунул в рот сигарету.
– До сих пор не бросил? – Я живо вспомнил, как он чадил в номере парижского отеля.
– Бросал. Не возражаете? – Он закурил, не дожидаясь ответа. – Итак, те хулиганы, которые на вас напали… Вероятно, им заплатили, чтобы они отняли картину, и я надеюсь, что это так. Если же это просто пара случайных бродяг, то открыв пакет и увидев, что это какая-то дурацкая картина, они разозлились и выбросили ее. Она могла уже сгореть с прочим мусором на перерабатывающем заводе.
– Господи! – воскликнула Аликс.
– Не хотел вас пугать, но это не исключено.
– Итак, что ты предлагаешь? – спросил я.
– Пока что я исхожу из предположения, что этим ребяткам велели забрать сумку, и тот, кому они ее отдали, и есть тот, за кем мы охотимся, хотя он – или она – могли давно скрыться.
– То есть мы останемся ни с чем? – Голос Аликс дрожал.
– Нет. Может, они и скрылись, но все мы оставляем после себя какой-то след, – философски заметил Смит и попросил Аликс рассказать историю нападения еще раз, но начать пораньше. И она начала с того момента, как забрала картину из лофта, и еще раз повторила, как хулиганы забрали картину у нее. Смит сделал себе еще несколько пометок и несколько раз останавливал ее, уточняя, где именно она была, когда они напали, и заметила ли она кого-нибудь до или после. Сперва Аликс ничего не могла вспомнить, потом ей вспомнился мужчина перед нашим домом в Бауэри.
– Он нажимал на кнопку звонка или собирался это сделать. Я спросила, не нужна ли ему помощь. Не помню, что он сказал, и вообще не обратила на него внимания. Все мысли были о предстоящей встрече в аукционном доме.
– Можете его описать? – Смит объяснил Аликс, как правильно представить себе тот момент, когда она выходила из дома.
Она закрыла глаза.
– Да, я вижу его… лет под сорок, в темных очках. Он был какой-то невзрачный… Подождите, у него были усы, я вижу, как он их поглаживает и… Подождите, на нем были перчатки. Перчатки из латекса!
– Итак, он хорошо подготовился, – хмыкнул Смит.
– Но ведь о картине никто не знал! – воскликнула Аликс. – Она была скрыта под другой картиной, пока мы ее не обнаружили.
– Это еще не значит, что об этом никто не знал. – Смит сцепил руки на столе. – Ну что ж, можно попытаться найти этого парня. Кроме того, есть смысл поговорить с антикваром и специалисткой из аукционного дома и, может быть, получится найти хулиганов, укравших картину. Если они околачивались перед Миссией Бауэри, то это был не первый и, вероятно, не последний раз. Итак… – Он нацарапал что-то у себя в блокноте и показал нам его. – Моя дневная ставка плюс расходы.
Я был ошеломлен. Не ценой – цена-то была честной – а скоростью, с которой он принял
