любил. От нее ему становилось плохо. По-дурному кружилась голова, на душе мрачнело, он замыкался и злобился. Нет! Водка не подходила. Пиво же у него ассоциировалось с чем-то легким и беззаботным, с веселой безмятежной компанией друзей. Болтовней о том, о сем. Приятное времяпрепровождение. Поэтому он отказался от пива.
Пришел домой. Никого не было. Родители на работе, придут только вечером. Разулся, снял куртку. Прошел в свою комнату, постоял на пороге. Потом вернулся снова в коридор. И опять стоял, думая, что ему нужно. Ах, да вспомнил, что ему нужно! Принес стул и стал шарить на антресолях, которые отец сделал, когда еще он был совсем маленьким, чтобы было, куда убирать на зиму его детский велосипед, а на лето лыжи и коньки. Подходящего ничего не было. Не идти же в магазин за веревкой. Совсем глупо! Тогда не проще ли выйти на дорогу и броситься под автомобиль. Хотя зачем наказывать человека? Он-то ни в чем не виноват.
Подошел к подоконнику. Хотя зачем было подходить? Третий этаж. Если правильно прыгнуть (а его учили, как это делать), то даже ногу не подвернешь. Тем более, что под их окном клумба. Поморщился. Таблетки отпадали. Что он, девка, страдающая от того, что ее бросил парень? Табельного оружия дома не водилось. Может быть, на антресолях, разве что, рогатка завалялась. Он вспомнил и снова полез на антресоли. Взял в руки топор. Зачем отец его здесь положил. А что его нужно было положить вместе с ложками-вилками? Для него-то какая разница? Более подходящего в доме ничего не водилось, кроме кухонных ножей и вилок. Ах да! Можно было бы со всего размаха бабахнуть головой по стене. Может, позвать соседа, чтобы он исполнил роль палача? Пахом прошел с топором в свою комнату. Нашел нитки, сложил их в несколько раз, подергал, крепко. Выдержат не только топор, но хоть сам вешайся на них. Работал серьезно.
Пахом привязал нитку вокруг топорища возле топора, другой конец привязал к краю тумбочки и упер топорище в тумбочку так, что теперь топор стоял под углом. Мысленно Пахом проследил траекторию его падения, когда нитка будет обрезана. Определил место, куда упадет лезвие. Не гильотина, конечно, но для одноразовой акции сойдет. Интересно, догадаются, что за сооружение он придумал, чтобы лишить себя жизни? Стул пришлось забраковать из-за мягкого сидения, которое срезонирует и ослабит силу удара. Сходил на кухню за табуреткой. Квадратная белая поверхность из древесно-волокнистой плиты. Твердое. Это было как раз то, что надо. Пахом определил место, куда поставить табуретку. Если смотреть вбок, то как раз всё видишь в зеркало. Но когда Пахом попробовал обрезать ножницами нитку, то всякий раз проносил ножницы мимо, поскольку зеркало давало противоположное, то есть зеркальное отражение. Нужно делать наоборот: то есть не влево, а вправо, не вправо, а влево. После нескольких попыток он приноровился, и теперь нитка попадала между ножницами. Что, как говорится, и требовалось доказать. Но вот, кажется, всё готово! Он поднял и стал подносить к нитке ножницы. Вот так! Чикнул ножницами, мгновенно закрыв глаза, и получил удар по голове, как он сразу понял, обухом топора. Не очень-то и сильно. Конструктор из него никудышный. Можно было придумать что-нибудь поумней и поэффективней. Наверно, стоит подумать? Или…Траектория-то им была рассчитана верно. Удар как раз пришелся по темечку. Если бы лезвием и высота была бы побольше да еще утяжелить сам топор, то полголовы могло бы и снести. Не подумал только об одном, что топор упадет самой тяжелой частью, обухом, а не лезвием. Да шишечка есть. Не очень большая. И почти не болит. Вот фокусник! Идиот! Хорошо, что видеокамеры нет. Заснять бы всё это и выложить в Интернет! Набрал бы море лайков!
Пахом отнес топор и табуретку на место, отвязал нитку, выбросил ее в мусорное ведро. Лег на диван. В голове была пустота, только немного побаливала шишка, набитая обухом, закрыл глаза и заснул. На удивление, быстро.
… Какой-то маленький вокзальчик. Несколько скамеек в три ряда. Скамейки старые, деревянные. На своей Пахом прочел вырезанную ножичком надпись «Алька — шлюха». Он сидит в полудреме, прикрыв глаза. Наконец-то объявляют отправление его поезда. «Через пять минут поезд отправляется». Женский голос, но не молодой. Скорее всего, пенсионерка. Пахом поднимается, потягивается, идет к выходу. И уже взявшись за ручку, вспоминает, что забыл свою сумку. Хорошо, что вспомнил. А так бы уехал без вещей. Вот было бы здорово!
Возвращается назад к той скамейке, на которой дремал. Никакой сумки ни на скамейке, ни под скамейкой, ни рядом со скамейкой нет. Но он же хорошо помнит свою большую спортивную сумку. Вот здесь она стояла.
— Не видели тут большая спортивная сумка стояла, темно-синего цвета с красными лямками? — спрашивает он у женщины, всё лицо которой в сплошных глубоких морщинах, между которыми сетка морщинок поменьше. Глаза у нее блеклые.
У нее совершенно нет зубов, а протез сделать она не может, потому что для нее это дорого. Поэтому подбородок у нее очень маленький, а нижняя губа заходит под верхнюю. И когда она говорит, нижняя губа опускается и каждый раз заходит под верхнюю губу. И видно маленькое черное отверстие.
Она что-то шепелявит, но Пахом уже понимает, что она ничего не видела, и бросается к другой пассажирке. Толстая, старая, низкого роста.
— Вы тут не видели такой спортивной сумки? Синяя. И красные лямки. Она возле той скамейки должна была стоять. Может, кто-то подходил, забрал?
Удивленно глядят на него и отворачиваются, ничего не отвечая. Да что же это за люди такие? Ну, не видели вы, скажите, что не видели. Почему же обязательно нужно отворачиваться? Пахом пробежал всё помещение вокзальчика, заглядывая под каждую скамейку, даже за чугунные батареи заглянул, хотя сумка никак не могла попасть туда. Сумки нигде нет. Пахом еще раз обходит вокзальчик, теперь он смотрит под ноги пассажиров, а, может, спрятали и ногами прикрывают его сумку. Но опять ничего. Черт с ней, сумкой! Надо бежать, иначе он опоздает на поезд. Жалко, конечно, сумку, клёвая, прикидная сумка, она очень нравилась Пахому, и он с ней почти не расставался. На бегу Пахом вспоминает, что у него было в сумке, что он туда положил перед отъездом. Нет ли там чего-то такого, что терять ему никак нельзя, потеря чего обойдется ему немалой кровью? Мыльно-рыльное… Это не жалко. Тетрадки с конспектами и три библиотечных учебника. Он всегда брал
