Появление рядом с собой постоянного мужика Таисия Глебовна встретила с радостью. И не потому, что особо страдала без плотских утех. Просто исконное представление о женском счастье подсказывало ей, что оно не может быть полным, если не иметь собственного мужика, квартиры, серванта, набитого хрусталем, сберегательной книжки и дачного домика в садово-ого-родном кооперативе.
К ежедневным домогательствам Коки Таисия Глебовна относилась с пониманием: коли мужик рядом, то обязан требовать исполнения супружеского долга. Она терпеливо сносила все, что с ней проделывал Кока. Но при этом не выражала особых эмоций. Только потела, сопела, вздыхала, ожидая финала, потом деловито спрашивала: «Ты кончил?», быстро вскакивала и бежала в туалет.
Когда Кока понял, что действительно интересует его пассию, а к чему она равнодушна, он резко сократил список услуг, чем, кажется, принес немалое облегчение Таисии Глебовне.
Не отказываясь от сытного стола и уютного дома, Кока начал ловить наслаждения на стороне.
Потом случилось неизбежное. От избытка страстей возник большой прокол. Случилось все так. Кока приехал к Таисии Глебовне на овощную базу. Надо было захватить и отвезти домой корзины с фруктами. Хозяйки в кабинете не оказалось. Секретарша, сухая очкастая педантша Галина Сергеевна Топто-пырова, сказала:
— Таисия Глебовна в пятом цехе. Просила туда зайти. Вас проводит Вика.
Вика, вертлявая маленькая обезьянка с косичкой, кольцом уложенной на затылке, с носиком кнопочкой, вся разболтанная, вихлястая, охотно согласилась:
— Пошли.
Она семенила впереди Коки, вызывающе покачивая бедрами, а когда тот пробующе тронул ее за ягодицу, хихикнула:
— Вы всегда такой быстрый?
Они пересекали огромное пустое хранилище, приготовленное для овощей нового урожая.
— Всегда, — ответил Кока и подхватил Вику на руки. Он уложил ее на кучу сложенных в каком-то закутке мешков и привычно принялся за дело. Пахло сыростью, гнилой капустой, но все остальное Вика сумела подать в лучшем виде. Были метания, стоны, охи и ахи. Она оказалась большой искусницей в особом жанре. Кока был доволен. Но уже через четыре дня понял: забавное приключение не прошло бесследно. То естественное дело, которое люди с детства называют «маленьким», стало вызывать большие трудности. Пустячок, раньше приносивший душе облегчение, теперь заставлял глаза вылезать из орбит от боли.
Ошарашенный открытием, Кока поехал на 5-ю линию. На этой тихой окраинной улице в зелени яблоневого сада стоял ухоженный одноэтажный домик. Рядом с воротами на стене помещалась белая эмалированная табличка, на которой черными буквами было написано:
«Д— р Любимов,
мочеполовые болезни».
Кока знал этот дом со школьных лет. Ах, сколько шуток отпускали в адрес безобидной таблички ребята, проходя мимо дома доктора в школу и возвращаясь обратно. Никто из них не думал, что в бурной жизни таланты Любимова могут оказаться якорем, который не позволит лодке страстей разбиться о камни острова Сифилис.
Домик Кока нашел без труда. К его удивлению, табличка оказалась бронзовой, а текст на ней заметно изменился:
«Доктор Либерман,
венерология,
сексопатология».
Робкой рукой Кока нажал кнопку звонка. Дверь ему открыла молодая женщина, на которую он не обратил внимания. Висельнику не до любования красотами природы.
— Вы к доктору?
— Да.
— Проходите.
Кабинет врача, небольшой, чистенький, своей стерильностью вселял уверенность в выздоровлении.
На салатного цвета стене красовались два прекрасных пейзажа. Их писала рука талантливого художника, постоянного клиента милого доктора. Своих натурщиц маэстро искал в толпе и иногда допускал роковые промахи в выборе…
На столе рядом с выложенными в ряд блестящими инструментами страшного вида и непонятного назначения стояла миниатюрная фарфоровая фигурка: красивая дамочка в узкой юбочке сидела на гинекологическом кресле. Беседуя с больным, доктор временами толкал даму нежным движением в остренькую грудочку. Кресло легко опрокидывалось, дама вскидывала ножки вверх и раздвигала их.
— Сколько вам лет, юный рыцарь? — Доктор глядел поверх очков на Коку.
— Двадцать, — ответил тот убитым голосом и вздохнул.
— Что ж, обнажите меч, который вы затупили. Доктор натянул тонкие резиновые перчатки. Кока спустил джинсы.
— Так-так, посмотрим…
Доктор взял достоинство Коки за шкирку, как шкодливого кота, приподнял и потряс брезгливо.
— Так-так. Повернитесь задом. Нагнитесь.
— Ой!
— Не надо «ой!», молодой человек. Это только начало. Доктор колоритно картавил, всплескивал руками, артистически закатывал глаза:
— Ах, молодой человек! И таким козырным тузом вы бьете каждую даму подряд? Разве так играют в преферанс? Или я не прав?
— Наверное, правы, — уныло согласился Кока, — но мне оттого не легче.
Доктор прервал его движением руки.
— У вас есть деньги? За точку инструмента надо платить.
— Есть, конечно.
— Тогда успокойтесь. Даже если все будет очень плохо, считайте, что ваше несчастье от счастья.
— Ну да, от счастья, — робко возразил Кока.
— Без «ну да», — прервал его доктор. — Все людские болезни от расстройства и горя, только гонорея от большой любви. Сходите за ширмочку, там стоят баночки. Помочитесь. Мы сделаем анализ, и вы будете знать, отстригу я вам глушитель или мы поставим его на ремонт и будем лечить. За анализ плата особая…
— Надо лечить, — как эхо откликнулся Кока, и страх сдавил ему горло.
— Это как вам еще повезет. Может случиться, что вы оставите меня без работы.
— Почему? Лечить такие болезни разве не ваша специальность?
— Ох, моя. Но только такие, как вы сказать изволили. А если это СПИД, то должен вам Либерман лечить неизлечимое? Если в мире никто не знает, как к такому подступиться?
— Но… — сердце Коки сжалось от ужаса.
— Именно «но». Сходите за ширмочку, я вам сказал. Идите, идите.
Когда Кока, исполнив ритуал посвящения, вернулся, доктор глянул на него с сочувствием.
— Завтра я скажу, искать ли вам место на кладбище, или будем делать уколы в зад. Но на всякий случай мы уже сейчас сделаем один. Спускайте штаны еще раз, молодой человек. И становитесь, как пушка на войне. Давайте, давайте, не стесняйтесь!
Пока Кока выполнял требуемое, доктор крикнул:
— Софочка! Я уже приготовил прекрасный зад. Выбери иголку потолще…
Кока, красавец и пижон, до конца испил полную чашу унижения. Красивая девица, открывавшая ему дверь, вколола в ягодицу шприц, и пока лекарство, обжигая плоть, вливалось в мышцу, говорила доктору:
— Изя, этому человеку надо прописать зеленку. На рабочем поле у него одни прыщи, даже уколоть некуда.
Сделав укол, Софа ушла. Доктор хмыкнул в кулак и, скрывая усмешку, сказал:
— Насчет зада не волнуйтесь. Она так пошутила. Зад у вас как зад. Есть пять красных прыщиков — это только украшение.
— Софа — ваша дочь? — спросил Кока, застегивая штаны.
— Дикий вопрос, извините, пожалуйста! — Доктор загорелся и оживился. — Разве в моем возрасте может быть такая молодая дочь? Софа — моя жена.
Получив и пересчитав купюры, доктор проводил Коку до двери. Руки не подал. Только укоризненно покачал головой:
— Да, молодой человек, можете поверить, я тоже имею дело с дамами. Но так безобразно к своему инструменту не отношусь. Будьте здоровы, заходите завтра. Мы о вас уже будем знать все…
В день, когда заканчивался курс лечения, Кока не застал Ли-бермана на месте. В приемной его встретила Софа, розовая, улыбчивая, энергичная.
— Доктор на врачебной конференции, — объявила она торжественно, как если бы речь шла об отъезде провинциального венеролога в Нью-Йорк на сессию Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций. — Проходите, я сделаю последний укол. И потом можете грешить сколько угодно.
Кока вошел в кабинет, механически спустил брюки, лег на топчан, покрытый белой простынкой. Софа легко и быстро впо-рола живительную иглу в мягкое место.
— Все, больной, — сказала она весело. — До следующей поломки вы свободны.
Кока, поглаживая место укола, сел на топчане. Софа стояла перед ним аккуратная, фигуристая, в свежем нейлоновом халатике, сквозь который просвечивали волнующие признаки ее красоты. Неожиданно для себя Кока обнял ее обеими руками за талию. Софа даже не шевельнулась. Он скользнул ладонями вниз под халатик и сомкнул их на ягодицах, пышных, упругих. Софа не сопротивлялась. Тогда он потянул ее к себе и посадил на колени.
— Больной, вы что? — В голосе Софы звучало плохо скрываемое волнение. Не отвечая и лихорадочно работая пальцами, Кока стал расстегивать пуговички халата. Под ним не оказалось ничего, кроме молодого крепкого и прекрасного тела — нежного, жарко вспыхивающего и ярко сгоравшего. Воспламеняясь, Софа царапалась, кусалась, судорожно дергалась, а отгорев, впадала в транс и устало бормотала:
