Наталия Левитина - Дилетант

И бросил трубку.

Минуту он сидел в прострации, затем начал лихорадочно перебирать бумаги на столе, двигать ежедневники и авторучки, дергать ящики стола. В одном из ящиков лежали часы с разноцветным циферблатом за полтысячи долларов — точь-в-точь как у него на запястье. Волна раздражения накатила и накрыла Игоря с головой. «Идиотка! — подумал он об Олесе, — не видела, что ли, что у меня уже есть одни такие? Лишь бы деньги попусту тратить!»

Но дело сейчас было, конечно, не в Олесе, а в Маше Майской.

От кирпичной стены дома на Солнечной улице отделилась фигура парня. В темноте его практически не было видно.

«Еще и его мне не хватало», — мысленно возмутился Игорь.

— Зачем пришел? — спросил он вслух, притормозив у подъезда. На часах уже было половина двенадцатого — заботы городского главы не кончались в семь вечера, они требовали отдаваться работе без остатка. — Отойди в сторону, не светись.

— Фотографии, которые я вам предоставил… — начал Сергей Будник. — Вы их так удачно использовали… Вот я и подумал — может, подкинете еще тысчонку?

Новоявленный мэр достал бумажник и с явной неохотой отсчитал триста долларов.

— На, держи, — протянул он деньги Буднику. — Этого вполне достаточно за твою услугу. И постарайся больше не попадаться мне на глаза. Ясно?

Сергей молча спрятал купюры в карман. Шведов не оправдал надежд, но ругаться с ним не хотелось. Пусть подавится, скупердяй!

Таня сидела среди белых подушек и тихо страдала. То, о чем она мечтала, наконец-то свершилось. Вчера, звякнув медицинским инструментом, дама в белом халате улыбнулась Татьяне, которая лежала на кресле вверх ногами, словно космонавт в состоянии невесомости.

— Здесь все ясно, — заверила докторица. — Будем сохранять беременность?

Вопрос показался Татьяне кощунственным. Как же иначе?!.

Счастливый Алексей ронял что-то на кухне. Он пообещал жене сюрприз и приказал не вставать с постели. Таня и не пыталась. Ее мучила утренняя тошнота. Причем до того, как она точно удостоверилась, что обзавелась начинкой, никакой тошноты, головокружений, внезапной слабости и в помине не было. Бродила себе по лесу, спала на земле, питалась земляникой…

— Сюрприз! — провозгласил Алеша и поставил на кровать перед женой поднос с завтраком. На тарелке лежал омлет, рядом стояла чашка с кофе. А в круглой вазочке, под пышной розой взбитых сливок, виднелись мелкие красные ягоды.

Алеша не понял, почему Таня вдруг вскочила, как дикая, зажала рот рукой и с мычанием умчалась в туалет.

— Беременная, — вздохнул он, наконец-то врубившись. — Они все немножко ненормальные…

С тех пор как Олеся получила по почте письмо из Москвы (определила по штемпелю, обратного адреса на конверте не было), ее жизнь превратилась в кошмар. В конверте лежала ксерокопия медицинской справки…

По числам все сходилось, кроме одного — дата Татьяниной свадьбы совпадала с безопасным днем. Исчерканный календарик говорил о том, что в этот день Олеся никак не могла обзавестись беременностью. Справка из диагностического центра и Валерка в коляске утверждали обратное. У нее, оказывается, был один-единственный шанс получить ребенка — уступить настойчивости Димы Павлова. Дима утверждал, что именно это она и сделала в темном холле столовой, где шумела и плясала Танина свадьба. И чудесный малыш вполне может быть плодом их совместного кратковременного помешательства. Олеся не могла поверить: она ничего не помнила. Не помнила она и своего танца с кастаньетами на праздничном столе, среди салатниц и тарелок. Шампанское положительно имело на нее катастрофическое влияние.

Олеся раз и навсегда запретила Диме говорить на эту тему. «Что за глупости! — громко возмущалась она. — Мы только целовались! Не обманывай, бессовестный негодяй! Ты сам ведь был так пьян, тебе все приснилось! А насчет Валерки — и не надейся! В любом случае у меня был безопасный день. Бе-зо-пас-ный! Это ребенок Игоря. Разве не видишь — одно лицо!» Теперь-то она знала, как близко Дима подобрался к истине в своих догадках. Ждать от Шведова ребенка можно было бесконечно долго — всю жизнь.

Самое ужасное, что Игорь это знал. Еще хуже — он наверняка думал, что жена его хладнокровно обманывает, выдавая Валерку за сына, которого у него никак не могло быть.

Кроме чувства жгучего стыда за свою невольную измену, Олеся испытывала тихую ярость. Она злилась на мужчин: на Игоря — потому что не сказал правды о своей полной бесперспективности в качестве родителя, на Диму — за то, что воспользовался ее беспомощным положением.

«Какие они негодяи! — думала она, прижимая к себе любимого толстячка. Валерка сладко урчал, как восьмикилограммовый кот. — Я, конечно, очень виновата, я себя не оправдываю, но они!..»

Отношения с Игорем испортились внезапно и бесповоротно. Четыре года рядом с Олесей был нежный, заботливый друг. Теперь в каждом слове мужа Олеся слышала язвительный намек, унизительное напоминание. И он сам явно избегал встреч с любимой женой. Уходил чуть свет, возвращался за полночь…

— Нам надо поговорить! — не поднимая глаз, выдавила из себя Олеся. Игорь, слышишь?

— Ты снова о квартире? — раздраженно остановился на своем пути в прихожую Шведов. — Олеся, сколько можно? Не заставляй меня опять отказывать тебе. С какой стати я должен дарить квартиру каким-то неведомым бомжихам только потому, что они заняли тебе сто рублей? Ты же вернула долг. Наверняка с процентами. Я не могу разбрасываться квартирами направо и налево.

«Еще и это, — подумала Олеся, посмотрев на мужа новыми глазами. — Они ведь спасли меня. Выручили из беды. Он не понимает».

— Я не про квартиру, — поморщилась Олеся. — С ней я сама разберусь. Папа даст мне денег, надеюсь. Он, в отличие от тебя, понимает, что, если бы не помощь Елизаветы Федоровны и Варвары, меня просто-напросто прибили бы на валомеевском вокзале! Я бы не вернулась домой!

На лице Игоря так ясно отразилась мысль «Лучше бы ты не вернулась!», что Олеся вздрогнула. Она едва не заплакала. Куда же делась любовь? Неужели, зная о неверности жены, Шведов мужественно терпел Олесю всю ее беременность, потом семь месяцев после рождения ребенка. А сейчас, выходит, его терпение кончилось?

— Извини, некогда, — торопливо бросил Игорь. Он обошел Олесю, как обошел бы шкаф или стул, и открыл дверь. — Вечером поговорим!

Олеся знала, что он вполне может задержаться на работе до двух часов ночи.

Маша пользовалась своими мозгами эффективно, но не по прямому назначению. Природа вложила в ее белобрысую голову отличный, высокодейственный биопроцессор, чтобы Маша разумно мыслила, четко соображала и удивляла окружающих мудростью. А Маша в точности Следовала изречению Франсуа де Ларошфуко: «Как часто люди пользуются своим умом для совершения глупостей».

Зачем она звонила Шведову?..

…В пакете у Маши болтался килограмм сосисок — преданно несла Бублику. Бублик на это сказал бы: «Дура! Купила бы говяжьей печени!»

До ее дома оставалось совсем немного. Солнце палило, и Маша мечтала о том, как встанет сейчас под холодный душ. Она целый день провела в редакции, внося последнюю корректуру в статью о Шлимовске, а кондиционер работал только в гилермановском кабинете. Маша свернула в длинную арку. Здесь было темно и даже холодновато.

…Вернувшись из Шлимовска, она первым делом, прямо с вокзала, помчалась домой к Аркаше. Редактор встретил командированную с восторженными слезами радости на глазах.

— Я мечтал о твоем возвращении! — крикнул он, кидаясь на Машу как тигр.

Бублик, напротив, удивил полным отсутствием эмоций. Он по-хозяйски развалился в кресле и смотрел телевизор. Славная Аркашина квартира, прежде похожая на конфетку, как-то потускнела. Там и тут виднелись клочья оторванных обоев, жалюзи на окнах были разорены, ковры все в каком-то пухе. Хозяин выглядел не лучше. Нет, нос и уши были на месте, но из глаз исчезли привычный огонь, блеск, живость. Словно кто-то долго и увлеченно топтал Аркашу коваными ботинками.

— Бублик! Идем! Поехали домой! — позвала Маша. Аркадий при имени кота весь сжался, прилип к стене. У него задергалась левая щека.

Бублик прошествовал мимо редактора с видом Александра Македонского, только что завоевавшего какую-то очередную ерунду — Месопотамию или еще что-нибудь. Он даже не посмотрел в сторону Аркаши. А Маша со своим котом не церемонилась. Схватила за шкирку, чмокнула в лохматую морду и сунула в сумку.

— Ты его не обижал? — с подозрением спросила она у бедного Гилермана. — Что это у тебя тут, Мамай прошел? Ну ладно, побегу. Я ведь прямо с вокзала. Завтра отчитаюсь по командировке…

В арке, куда нырнула Маша, царила влажная прохлада. Маша даже задержалась на минутку, чтобы перевести дух.

Вдруг кто-то толкнул ее в спину. Она хотела было оглянуться, сказать, что это свинство, вот так вот толкаться, но внезапное бессилие согнуло ее колени. Второй толчок был еще менее похож на удар ладонью или локтем теперь в арке ясно прозвучал сухой хлопок выстрела. Она снова попыталась обернуться, но тело ее не слушалось. Маша ощутила отвратительную пустоту в груди и мягко опустилась на асфальт. Грязная оштукатуренная стена арки тоже приятно холодила. «Неужели это все, — подумала Маша. — Так просто…»