– Что предлагают? – деловито спросил я. – Американский препарат? Или швейцарский?
– Швейцарский.
– По пятьсот долларов за ампулу?
– По шестьсот пятьдесят. Но успех не гарантируют. Ой, Игорь, я уж на все готова, я все продам, только пусть его вылечат! Пусть он не умирает!
Женя принялась рыдать, уткнувшись мне в плечо. Все правильно, цены растут, два месяца назад в аналогичной ситуации в той же самой частной больнице за тот же самый «швейцарский» препарат просили по пятьсот. На самом деле препарат был немецким, давно и хорошо известным, и стоил, насколько мне известно, по тридцать восемь евро за ампулу. Как говорил незабвенный Райкин, дурят нашего брата, ой, дурят!
Пока Женя плакала, я свободной рукой достал из кармана мобильник и позвонил Свете Безрядиной. Ее муж Борис давно и неизлечимо болен, причем болезнь у него «спящая», жить не мешает, но может проснуться и привести к летальному исходу от любой нагрузки на организм, начиная от выпивки, перелета самолетом или банального гриппа и заканчивая переломом ноги. Светка трясется над его здоровьем, учит наизусть медицинскую литературу и старается быть в курсе всех фармакологических новинок, дабы в случае опасности оказаться во всеоружии.
– Свет, что есть эффективного по гепатиту «С»? – спросил я.
Она тут же назвала препарат, между прочим, наш, российский, по вполне приемлемой цене, и сказала, что в случае надобности назовет адреса и телефоны фирмы, где его можно заказать. Женя немного успокоилась, записала Светкин телефон и, провожая меня, даже начала улыбаться. Ей дали возможность выплакаться и надежду, а это совсем немало. И пусть в моей работе нет засад, выстрелов и головокружительных погонь, зато в ней есть люди, которые знают, что не останутся наедине со своим горем. Каждому, в конце концов, свое, кому громкое торжество справедливости, а кому – тихое спасибо. Одно «спасибо» я услышал сегодня от бедолаги Аргунова, которого, как последнего лоха, «развел» его дружок Ситников, второе последовало от Шурика Вилкова, который, как я уже говорил, отличался умением быть благодарным, третье я услышал только что. Целых три «спасибо» за один день! Ради этого стоит жить, а?
Окрыленный и переполненный положительными эмоциями, я вернулся домой, переоделся и поехал на Старый Арбат на свидание с Юлей.
Я все смотрел на Юлю и пытался понять, красивая она или нет. Как я ни старался, у меня не получалось взглянуть на ее глазами постороннего мужчины, который просто проходит мимо и попутно, привычно и мимолетно оценивает попадающихся навстречу девушек. Нет, не получалось. Я смотрел на нее и постоянно думал о том, что мне хочется быть с ней рядом, разговаривать с ней, держать ее за руку, она для меня самая лучшая и поэтому самая красивая, а не наоборот: лучшая потому, что самая красивая. Я видел ее глаза, брови, нос, щеки и губы и не понимал: это красиво или нет. Я просто их любил.
На столике между нами стоял огромный букет, который я притащил и который официант услужливо поставил в вазу, а на широком подоконнике у меня за спиной – Юлин подарок, такая же огромная, как мой букет, картонная коробка. Я – мальчик воспитанный, поэтому, как и полагается, коробку тут же открыл и полюбопытствовал. В ней оказалась раскрашенная деревянная скульптурка, изображающая молодого и, осмелюсь заметить, стройного мужчину в милицейской форме, одной рукой обнимающего старушку, а в другой держащего немаленькую такую корзину, в которой сидят пять котов, очень похожих на моих зверят. У меня достало сообразительности, чтобы понять, что такой подарок невозможно купить по случаю. Его делали специально для меня по Юлиному заказу. Скульптурка не была художественным шедевром, то есть не Микельанджело и даже не Клодт, но я понимал, сколько внимания и доброго отношения было в нее вложено.
– Когда же ты успела? – восхищенно присвистнул я, вытащив подарок из коробки. – На это ведь нужна уйма времени!
– Я давно заказала, – Юля солнечно улыбнулась, – сразу после Нового года.
– То есть ты уже тогда была уверена, что у меня все получится? – удивился я.
– Нет, мне было все равно, получится у тебя с расследованием или нет. Я просто поняла, что хочу сделать тебе подарок. И заказала знакомому художнику, он резкой по дереву балуется. Я бы все равно тебе это подарила, не сейчас – так ко дню рождения или на День милиции.
Я рассмеялся и спрятал скульптуру в коробку.
– Хорошо, что сейчас, а то до моего дня рождения еще далеко, а до Дня милиции – еще дальше. Спасибо тебе, я очень тронут, правда. И коты потрясающие. Как ты угадала, что из пяти котов трое – с плоскими мордочками? Ты же никогда их не видела.
– Андрюша рассказал. И даже показал на картинке. У него от первой жены какая-то кошачья книжка осталась, вроде энциклопедии, с картинками и описаниями пород. Я эту книжку отнесла художнику. Тебе понравилось?
– Очень!
– А котов живьем покажешь?
Ну вот. И что мне с этим делать? Так хочется считать Юлю обычной девушкой, играющей в обычную игру по общеизвестным правилам. Девушка ясно говорит, что готова прийти к тебе домой, и в любой другой ситуации я истолковал бы это совершенно однозначно. Например, если бы мы только что познакомились. Но мы не только что познакомились, и вообще… Еще совсем недавно она была девушкой другого человека, моего знакомого, и я совершенно не понимаю, как мне себя вести.
– Юля, ты очень грустишь? – спросил я, пытаясь быть деликатным.
– Из-за Андрея? Совсем немного.
– Тебе жаль?
– Чего? Наших отношений?
– Ну да.
– Нет, – она снова улыбнулась, – я не умею сожалеть о том, что было и прошло. Я могу как-то относиться к прошлому, хорошо или плохо, но сожалеть – глупо. Сожаление – это неконструктивно, из чувства сожаления нельзя создать ничего полезного. К прошлому нужно относиться с благодарностью, потому что оно дало тебе определенный опыт, из которого я извлекаю уроки и делаю выводы. Даже если опыт очень горький и тяжелый, из него все равно извлекаешь урок, становишься умнее, и за это ему огромное спасибо.
– И какой урок ты извлекла на этот раз?
– Ой, Игорь, самый банальный. Давно известная истина, но большинство людей, и я в том числе, думают, что даже хорошо известная истина касается кого угодно, только не их самих. С Андрюшей я на собственном опыте поняла, что человек, который не любит самого себя, не может любить и других. Он в принципе любит не может. Не умеет. Ведь что такое любить себя? Это значит, говорить себе: я такой, какой я есть, со всеми своими достоинствами, недостатками и причудами, и таким я себя люблю, таким я себя принимаю. Если человек умеет так относиться к себе, он точно так же будет относиться и к другим, то есть принимать их такими, какие они есть, и любить их такими, и не пытаться переделывать под себя, под собственное представление. Понимаешь?
– Понимаю. Значит, Андрей пытался тебя переделать?
– Еще как. Он даже сам не понимает, до какой степени глубокую травму получил, когда столько лет жил с представлением о том, что он – сын убийцы-психопата. Ему казалось, что он переживал всего несколько месяцев, а потом смирился и успокоился, а на самом деле это в нем жило и болело с семнадцати лет и до сих по не зарубцевалось. Он считал себя грязным, зараженным каким-то, что ли, и поэтому не мог себя любить.
– Но теперь-то он знает, что это не так, что его отец – достойный честный человек.
– Ну и что? Разве можно за один день вылечить хроническую болезнь, которая разъедала душу полтора десятка лет?
– Наверное, нельзя, – согласился я. – Но, может быть, ты бы ему помогла, если бы осталась рядом.
– Игорь, человеку невозможно помочь, если он не хочет твоей помощи. Андрюша не хочет. Я пыталась с ним поговорить, но это бесполезно. Он мне не верит, он считает меня очаровательной маленькой глупышкой, вполне пригодной для совместных ночевок и воскресных пикников, но совершенно неподходящей для серьезных разговоров и глубоких отношений. Знаешь, когда в чашку упала последняя капля?
– Знаю. Когда он не взял тебя с собой на нашу последнюю встречу. Когда я должен был сказать ему окончательно, что произошло с его отцом. Угадал?
– Угадал.
– Я удивился, что он пришел один, я был уверен, что вы будете вместе, ведь момент такой… ответственный, что ли… и страшный. Я почему-то подумал тогда, что ты должна на него обидеться.
– А я и обиделась. Вернее, я не то чтобы обиделась, а просто поняла, как мало места занимаю в его жизни. Я поняла, что я – несущественная деталь. Ты не думай, Андрюша очень хороший человек, умный, добрый, порядочный, но я не хочу быть несущественной деталью. Просто я – не его женщина, а он – не мой мужчина, и никто в этом не виноват.
Кофе давно остыл, мороженое в высокой креманке растаяло и стало похоже не Северный Ледовитый океан с торчащей посередине жалкой верхушкой айсберга – кусочком песочного печенья, а мы все говорили и говорили… Мне казалось, что стоит мне взяться на чашку или за ложку, – и разговор прервется, и уже не возобновится с той нежной и спокойной доверительностью, от которой я просто шалел. Я не знал в тот момент, что будет дальше, и означает ли эта встреча что-нибудь или является просто актом вежливости и благодарности, но одно знал точно: в моей жизни Юля никогда не будет несущественной деталью.
