— Подойдите, дитя мое, — сюсюкаю я.
Она входит в комнату.,
— Как видите, налицо нарушение закона о неприкосновенности жилища, — светским тоном продолжаю я. — У меня не было никакого права вламываться к вам таким образом. Суровый закон, между прочим. Тем не менее я на него чихать хотел.
Она смотрит на меня и задает вечный вопрос — боже мой, сколько раз я его уже слышал:
— Чего вы хотите?
— Чего я хочу? Господи, совсем немного. Поговорить с вами. Понимаете, увидев вас, я сразу понял, что беседа с вами доставит мне огромное наслаждение.
Роза молча смотрит на меня.
— Присаживайтесь, будьте как дома, — разливаюсь я соловьем. — Самое главное в жизни — чувствовать себя как дома и не дергаться.
Она садится, двигаясь, как лунатик. Однако упорства девушке не занимать.
— Что вам от меня нужно? — продолжает настаивать она.
— Любовь моя, а у вас что, рыльце в пушку? Я же сказал, что хочу поговорить.
— О чем?
— О вашей работе, например. Не против? На мой взгляд, тема не хуже любой другой. Кстати, по поводу работы: вы знаете, что Компер умер?
Ох уж эти дилетанты — что Три Гроша, что эта девица: не умеют держать удар, хоть ты лопни. Вижу, как она качается и цепляется за кресло; лицо ее побледнело, глаза испуганно расширились.
— Точнее, он убит, — поправляюсь я. — А вы, малышка, похоже, попали в довольно неприятную компанию. Потому что во главе ее стоит тип, которого смертельный исход не пугает. Сейчас этот некто занят тем, что уничтожает всех, как-то связанных с делом. Играючи уничтожает, и независимо от того, по уши ты в деле увяз или так, сбоку припека. Так что позвольте вам посочувствовать: не думаю, что вы в безопасности, моя красавица, совсем не думаю. Скорее наоборот.
Мой монолог возымел действие: Розу аж затрясло от страха. Однако кашу маслом не испортишь.
— Пересядьте-ка вы лучше от окна подальше, — заботливо предлагаю я. — А то, не ровен час, влепят в вас пулю. Этот ваш тип, знаете ли, щедр на подобные подарки.
Она молча смотрит на меня глазами побитой собаки.
— Да вы не сомневайтесь, мне вас на пушку брать надобности никакой, — увещеваю я. — Ежу понятно: о времени отправления грузовика с бумагой Комперу сообщили вы. Больше некому, поскольку знали об этом только вы да директор, никто больше той папочки и в глаза не видел. А теперь слушайте: единственный ваш шанс не сыграть в ящик — вот сейчас, сию минуту подробненько мне все рассказать. Тогда я договорюсь, чтобы вам разрешили уехать. Ненадолго — но этого хватит, чтобы от банды и следа не осталось. Ну а если откажетесь — ничего не поделаешь, в таком случае я вас оставлю на произвол судьбы. Боюсь, правда, судьба эта будет не так уж завидна. Не самый приятный подарок для молодой девушки — получить пулю прямо в центр перманента.
Еще мгновение она колеблется, а потом принимает решение, вполне характерное для такого сорта девиц, когда они попадают в затруднительное положение: ревет в три ручья. Я покорно пережидаю этот потоп, понимая, что останавливать горе женщины — занятие бессмысленное. Тем более что длится оно обычно не так уж долго.
Как всегда, я оказался прав. Два-три завершающих всхлипа — и мадемуазель готова к разговору.
— Дура я, дура, — горестно вздыхает она. — Не думала, что это окажется так опасно. Если и уступила, то только из-за калеки-матери.
Ну-у, ребята. Нельзя же настолько не иметь воображения. Истории о бедных больных матушках перестали действовать еще до войны, а уж сегодня, чтобы им поверить, нужно быть полным дебилом. Тем временем красотка мне объясняет, что, конечно, дала себя соблазнить, но…
— Скажите, сердце мое, — останавливаю я ее излияния, — вам не легче будет рассказывать, если мы начнем сначала, а?
Роза на секунду замолкает, потом покорно кивает.
— С господином Компером я познакомилась этой зимой, — тихо говорит она. — На лыжной станции. Он был один, я тоже.
Из дальнейшего разговора я понял, что Комперу не потребовалось больших усилий, чтобы затащить киску к себе в постель. Он ей устроил развлечение типа «папа-мама», а потом, для большего впечатления, «китайский павильон». Когда же девица окончательно созрела, дал ей понять, что готов платить неплохую монету за совершенно невинную информацию. Она, конечно, сначала отказалась — по ее, конечно, словам, — но он ей поклялся, что риска нет никакого, поскольку речь идет об обычном соперничестве фирм. В конечном итоге, как и следовало ожидать, грехопадение состоялось — на стороне искусителя оказались слишком весомые доводы: больная мать, новый проигрыватель, шикарная мебель, современная квартира и прочее в том же духе.
— Скажите, вы всегда имели дело только с Компером?
— Да, господин комиссар.
— И больше никого из банды не знаете?
— Нет, господин комиссар.
Я в бешенстве. Ну, расколол я эту дуреху, — и что это мне дает? Нет уж, именно благодаря ей я доберусь до истины. В конце концов, почему бы и нет? Не думаю, что я сильно преувеличивал, пугая бедную мышку: мадам в синем наверняка решила уничтожить всех возможных свидетелей, и ее в том числе. Мало ли что мог Компер ей сболтнуть, лежа с ней на одной подушке? Мужчины ведь так глупы! Так что мой единственный шанс — оставить секретаршу на свободе. Маленькая Роза привлечет пчелку. Экое дерьмо. Чего это меня вдруг потянуло на дешевые метафоры?
— Что ж, — говорю я, — вы были со мной честны. Я отвечу вам тем же. Вы останетесь на свободе, и никто не узнает о вашей роли в этой истории.
Она признательно улыбается, но в следующую секунду ее лицо искажает гримаса ужаса.
— Не стоит так нервничать, — замечаю я, — без охраны я вас не оставлю.
— Вы так добры, — лепечет она, поднимая на меня повлажневшие глаза.
Беру ее за руки и нежно провожу пальцами вверх, вплоть до жаркого пуха подмышек.
— Это мое слабое место, — шепчу я, — я всегда слишком добр с женщинами…
Я и раньше догадывался, что в любви мадемуазель Ламбер — отнюдь не дура. Наоборот, она ценит мужчину и не упускает случая установить связь между нашей старой планетой и седьмым небом. О трюках, которые она мне демонстрирует, не говорится даже в Библии. Волнение доводит ее недюжинный природный талант до высот подлинной гениальности. Малышка жаждет утвердиться в моих глазах и потому отдается от всего сердца. Так что, когда наступает пора последних содроганий, знаменующих окончание сеанса, я невольно задаюсь вопросом: зовут ли меня Сан-Антонио и не Пасха ли сегодня?
Потом Роза спрашивает меня, люблю ли я телячьи ножки. Она их, оказывается, обожает. К тому же именно данный деликатес она приобрела к завтраку и интересуется, не соблаговолю ли я к ней присоединиться.
— С восторгом, — отзываюсь я, нимало не кривя душой.
За едой я продолжаю подробнейшим образом ее расспрашивать в надежде вытянуть из нее еще что-нибудь интересное. Однако красавица столь явно ничего больше не знает, что я сдаюсь. Судя по всему, Компер был щедр в деньгах, но не в признаниях. Он не без удовольствия — и тут я его понимаю — занимался с ней любовью, но рот держал на замке. Особой трудности это не представляло, поскольку Роза и сама предпочитала в подробности не лезть. У нее хватило мозгов сообразить, что чем меньше она знает, тем меньше рискует нажить неприятности, если все раскроется.
Завтрак был съеден, и я как раз помогал мадемуазель застегнуть лифчик, когда раздался звонок.
— Это еще что? — удивился я.
— Телефон.
— У тебя есть телефон? А я думал, в провинции такую штуку не часто встретишь в частной квартире.
— Патрон поставил. На случай, если я внезапно понадоблюсь.
Я проницательно смотрю на нее. Она слегка розовеет. До меня доходит, что Компер был отнюдь не единственным посетителем этой славной квартирки. Видно, господин директор хотел, чтобы пташка была всегда под рукой на случай, если им овладеет приступ хандры.
— Ладно, — говорю, — иди-ка ответь.
Она идет в спальню и снимает трубку:
— Алло.
Я бесшумно прыгаю к лежащему на столе отводному наушнику и подношу его к уху. Слышу, как на другом конце провода женский голос спрашивает:
— Мадемуазель Ламбер?
— Да.
— Говорит мадам Болуа.
Я не вижу свою курочку, но чувствую, что она совершенно ошеломлена.
— Добрый день, мадам, — бормочет она.
— Здравствуйте, — сухо говорит мадам. — Я хотела бы вас видеть. Мы можем встретиться в конце дня, сразу, как вы закончите работу?
— Но… да, конечно, — неуверенно соглашается Роза.
— Где?
— Можно у вас дома. Я буду в половине седьмого.
— Хорошо, договорились. До свидания.
Невидимая собеседница вешает трубку. Заглядываю в спальню и вижу, что Роза все еще держит свою трубку в руке, задумчиво уставившись в пространство. Кажется, будто она немного съежилась.
