— Гена, — жестко сказал Кац, — мы с тобой оба старые слишком шутки шутить. Только что у меня были молодые люди. Они владеют информацией, которая Сквозняку нужна позарез. Суть информации они не знают. И никто не знает, но это сейчас не важно. Ты просто запиши адрес и пошли по нему группу захвата как можно быстрей.
— Ну, валяй, записываю, — даже через телефонную трубку Семен Израилевич чувствовал, как генерал снисходительно улыбается.
Он медленно продиктовал адрес, телефон и код домофона Веры Салтыковой.
— Гена, ты записал?
— Записал, Сема. Спасибо за информацию. Приму к сведению.
— Ты не к сведению, ты меры принимай. Срочно. Мне что, 02 звонить, дежурной все объяснять? Это серьезно, Гена, пойми наконец. Там еще и ребенок десятилетний под прицелом.
— Сема, ты знаешь, как я к тебе отношусь, но не надо учить меня, ладно? За Сквозняком у меня уже несколько лет половина Петровки охотится, а ты звонишь и говоришь: какие-то молодые люди… записывай адрес. Ну смешно, в самом деле.
— Во-первых, не какие-то. Ты помнишь полковника Курбатова? Ты с ним был знаком.
— А, тот чекист, который застрелился? Ну, помню.
— Так вот. У вдовы полковника было два сына, остался один. Если ты не вышлешь группу по этому адресу у тебя, Гена, будет сегодня три трупа. Сын полковника, женщина тридцати лет и ребенок десяти лет. А возможно, и четыре. Там еще пожилая женщина, детский врач. Они все — свидетели. А ты знаешь, как Сквозняк поступает со свидетелями. А потом вы за ним еще три года будете бегать всей Петровкой.
— Хорошо, Сема, не горячись, я понял. Положив трубку, генерал вызвал по селекторной связи своего адъютанта и мрачно спросил:
— Кто у нас сейчас работает по Сквозняку?
— Группа майора Уварова, товарищ генерал, — доложил адъютант.
— Найди мне Уварова.
— Слушаюсь, товарищ генерал. Через пять минут адъютант сообщил:
— Товарищ генерал, майор Уваров с группой на операции, под Москвой, на станции Луговая, Савеловского направления.
— На какой операции?
— По задержанию особо опасного преступника. Сквозняка берут, товарищ генерал.
— Берут уже? На Луговой? Ну и хорошо. Ты держи меня в курсе. А как возьмут, сразу майора Уварова ко мне.
— Слушаюсь, товарищ генерал, — козырнул адъютант.
— Теперь остается идти домой и ждать, — сказала Вера, — теперь он будет диктовать свои условия.
— Надо сначала пойти в милицию, — покачал головой Антон, — даже если мы выполним все его условия, он нас убьет. Или вы надеетесь с ним как-то договориться?
— Если мы пойдем сейчас в милицию, его могут и не взять. Он ускользнет. А так — есть шанс. Хоть небольшой, но есть — у Сони, во всяком случае. Ваш старый адвокат уже позвонил генералу. Генерал с Петровки — это серьезней, чем дежурный районного отделения. К тому же о звонке генералу Федор… то есть Сквозняк, знать не может. А где гарантия, что он сейчас не наблюдает за нами? Он или кто-то из его людей. Мы пойдем в милицию, долго будем там объяснять, в чем дело, писать заявление. Они примут меры, оцепят район, объявят по городу, но он успеет исчезнуть. И вот тогда шансов у Сони не будет. У нас с вами — да. У нее — нет. Впрочем, вы можете сесть в машину и уехать. Прямо сейчас. Это ваш выбор. Он ведь не знает, что факс уже у вас. Соня вам никто. Я тоже. Я буду ждать его в квартире, а потом — тянуть время, до последнего. Семен Израилевич уже сказал генералу с Петровки адрес. Его возьмут, и вы сможете отправиться в Прагу, в Карлштейн.
Вера говорила совершенно спокойно, только лицо ее было бледным до синевы.
— Ох, Верочка, — вздохнул Антон, — оттого, что вы, как принцесса из сказки братьев Гримм, решили с какого-то горя выйти замуж за первого встречного и вам в женихи попался бандит, нельзя сразу обо всех думать так плохо. Пойдемте. Будет лучше, если мы окажемся в квартире раньше, чем он. У вас есть дома что-нибудь типа газового баллончика?
— Нет, — Вера благодарно улыбнулась, — есть аэрозоль с освежителем воздуха. Есть топорик для разделки мяса, молоток, утюг. Ну и пара острых кухонных ножей. Только бесполезно это все. Мы должны говорить с ним, торговаться — как можно спокойней и как можно дольше. Сначала — Соня, живая и невредимая. А потом — все остальное.
Вера открыла дверь, и Антон заметил, что рука ее больше не дрожит.
Что-то изменилось в ней за те несколько минут, пока они шли к подъезду, поднимались по лестнице. Она была странно спокойна. Только лицо оставалось все таким же бледным.
Как только они вошли в квартиру, Антон тут же схватил телефонную трубку, он хотел позвонить старому адвокату, предупредить, что ребенок похищен;
В трубке была гробовая тишина. Никаких гудков. Телефон не работал.
Он положил трубку и услышал за спиной спокойный мужской голос:
— Ты ведь сам вырубил телефон, Курбатов. Зачем этот театр?
* * *
Магазинчик на станции Луговая был закрыт на учет. Эта кособокая избенка стояла здесь с начала пятидесятых. Украшал ее размытый дождями, облупленный от солнца деревянный щит с красноречивой надписью: «ПРОДМАГ». Стайка алкашей, без возраста и пола, деловито поедала крошащиеся остатки черного батона. По перевернутому ящику каталась только что опустевшая бутылка дешевой водки. Алкаши курили «Приму» и азартно материли шумных грязно-белых куриц, которые, вероятно, отвечали им тем же, только на своем булькающем курином языке.
Пахло нагретой пылью и аптечной ромашкой. Старая дубовая рощица была насквозь пронизана полуденным июньским солнцем. Где-то вдалеке печально мычали коровы и слышались сухие хлопки пастушьего кнута. По другую сторону железной дороги, за полем, белели панельные пятиэтажки маленького жилого городка при Институте кормов.
— Идиллия, — вздохнул капитан Мальцев, выходя из машины, — подмосковная пастораль. Сейчас бы костерок, шашлычок. Юр, ты какой шашлык больше любишь? Бараний или свиной?
— Свиной, Гоша. Только я бы сейчас не шашлыку, я бы рыбки наловил и пожарил. Карасей, например. Не знаешь, есть здесь пруд с карасями?
— Здесь карпов разводили в водохранилище, — сообщил участковый милиционер, пожилой, полный, распаренный, как после бани. — Из Лобни и Дмитрова городское руководство приезжало на рыбалку. Ну что, товарищ майор, как думаете, стрельба будет?
— Вряд ли, — пожал плечами Уваров, — попробуем тихо взять. Но эту теплую компанию лучше убрать отсюда, от греха подальше. Только вы уж, приглядитесь к ним внимательно. Если что, задержите всех мирным разговором.
Участковый не спеша подошел к алкашам. Те встрепенулись, замолчали.
— Че, начальник, магазин-то когда откроют? — спросил тот, кто был посмелей и потрезвей.
— Мужики, шли бы вы отсюда, — сказал участковый.
— А че, начальник? Кому мешаем?
— Идите по-хорошему, мужики.
Они не стали возражать, прихватили пустую бутылку. Того, который был самым пьяным и вблизи оказался женщиной, подняли под локотки.
— Ты скажи, ты скажи, че те надо, че те надо… — жалобно заголосила женщина куплет популярной песенки.
— Может, дам, может, дам, че ты хошь, — подтянули дурными голосами ее спутники.
В ответ зазвучал нервный собачий лай из ближних дворов.
— Все здешние, товарищ майор, — сообщил участковый, — всех в лицо знаю.
Над плоской крышей продмага вздымался трехсотлетний огромный дуб. В глубине его кроны, в густой листве, спрятался снайпер. Ему было хорошо, не жарко, только курить хотелось смертельно.
Еще один снайпер залег на ржавом жестяном навесе, над билетными кассами. Жесть успела раскалиться на солнце, ветви нескольких берез, склонившихся над самым навесом, от жары не спасали, но полностью скрывали от любопытных глаз. Трое оперативников в оранжевых жилетах возились со шпалами. Еще двое изображали пассажиров, поджидающих электричку.
Время тянулось страшно медленно. Ничто так не расслабляет, как долгое напряженное ожидание. Начинают вдруг слипаться глаза, особенно на мягком июньском солнышке, на свежем воздухе…
— Смотри-ка, раньше приехал, на пятнадцать минут, — встрепенулся Мальцев, когда из-за поворота показалась салатовая «Шкода» Толика Чувилева.
Толик припарковал машину за магазином, посидел немного, открыл дверцу, вылез на воздух, обошел вокруг избенки, постоял у запертой на амбарный замок двери, долго изучая обрывки старых объявлений и прикнопленный тетрадный листок с жирно написанным словом «Учет». Потом тревожно огляделся по сторонам, взглянул на часы, походил туда-сюда, наконец присел на траву у дуба, того самого, на котором был снайпер. Прислонившись к широкому стволу, закурил. Еще раз посмотрел на часы.
— Прямо как девушку любимую ждет, — заметил Мальцев, — волнуется.
— Я тоже волнуюсь, — буркнул Уваров.
Прошло пятнадцать минут, потом полчаса. Толик Чувилев успел выкурить еще одну сигарету, походить, подняться на платформу, почитать расписание электричек. Потом опять вернулся и сел у того же дуба.
