Даниэль сел за стол лицом к туалету, а я — лицом ко входу. На столе стояла корзиночка с аппетитными хлебными палочками и оливки в блюдце. Я налила себе воды. Она была прохладная и вкусная. Вскоре нам принесли дымящийся овощной суп.
— Когда закончим есть, поговорим. Суп пойдет тебе на пользу.
Я принялась за еду, получая удовольствие от каждой ложки. Быть свободной — это, оказывается, так просто…
— Думаю, это Вероника втянула тебя в такую историю.
— Это не просто история. Вся моя жизнь полетела вверх тормашками.
Даниэль, наверное, не мог себе даже представить, как я обычно выгляжу. Мне никогда — никогда! — не приходило в голову, что я могу оказаться в ресторане в таком виде. То, что сейчас происходило, напоминало один из моих кошмарных снов, в которых я бегала по перрону метро голая ниже пояса.
— Вы, наверное, думаете, что я сумасшедшая, да?
— Не знаю. Считаешь, в твоих действиях есть какая-то логика?
— Логики нет ни в чем. Ее нет и в том, что в один прекрасный день в моей жизни появилась Вероника, которая заявила, что я живу в чужой для меня семье и что меня обманывали вплоть до девятнадцати лет.
— А раньше ты никогда не выбегала на улицу в пижаме?
Он, произнеся это, улыбнулся, а я вообще засмеялась.
— Мне кажется, я раньше никогда не осмеливалась быть взрослой девушкой.
Съев второе блюдо, я почувствовала себя намного лучше. Я полностью слопала рыбу и салат и не оставила от хлеба даже крошки. Мне и самой было неясно, почему я так поступила: то ли от голода, то ли из чувства самосохранения. Я ведь не знала, что будет со мной в оставшуюся часть дня, а потому не следовало разбрасываться едой.
— Я сбежала, — сказала я, с удовольствием жуя клубничное пирожное. — И мне самой непонятно, от кого я сбежала — от них или от себя.
— Они, наверное, тебя разыскивают.
— Они собирались увезти меня из Мадрида. Думаю, куда-нибудь в глушь, в санаторий для людей с психическими расстройствами. Но я решила не дожидаться этого и удрала.
— А ты не сгущаешь краски?
— В данном случае — нет. Они уже собрали багаж, и оставалось только дождаться, пока придет доктор Монтальво.
Я заметила, что мои слова вызвали у него удивление, и решила кое-что пояснить по поводу врача.
— Этот доктор Монтальво — психиатр. Именно ему пришла в голову идея упрятать меня в какой-нибудь санаторий. Маме и бабушке эта идея понравилась. Единственный человек, кому она пришлась не по душе, — это я.
Даниэль задумался. Во время нашего разговора он то приподнимал, то опускал очки, проводя ладонью по лицу.
— У вас есть подруга, которую зовут Анна?
Я кивнула.
— И у нее есть собака, которую зовут Гус?
Я опять кивнула.
— А чем ты занималась до того, как стала бродягой?
Мы оба тихонько засмеялись.
— Я заведовала магазином. Это обувной магазин, он находится на улице Гойи и называется…
Даниэль энергично закивал головой — так, как будто со всем тем, о чем я сейчас говорила, он уже сталкивался.
— А еще я преподаю балет, — сказала я, мысленно спрашивая себя, смогу ли я когда-нибудь вернуться в хореографическое училище. Там я, по крайней мере, зарабатывала деньги, которыми не распоряжалась Лили.
Посмотрев на Даниэля, я увидела, что он внимательно разглядывает мои волосы и уши. Он поспешно опустил взгляд на свою чашку кофе. Я выпила аж две чашки: мне нужно было окончательно избавиться от сонливости.
Когда мы вышли на улицу, мне было уже не так холодно. Мне показалось, что я только что родилась на свет. А еще — что я впервые вдохнула свежий воздух и впервые подставила лицо солнцу, не чувствуя на себе тени от белых шалей Лили. Теперь я была такой же, как все девушки моего возраста. Такой же, как все.
— Я отвезу тебя к себе домой. Мне еще нужно работать. Возможно, там будет Анхель, хотя вообще-то он в это время должен находиться на занятиях.
Даниэль посмотрел на меня и улыбнулся.
Анхель пришел домой в то же время, когда туда приехали мы. Он тащил за собой Дона, которому хотелось еще немного поиграть и который, завидев нас, бросился ко мне. Анхель остановился как вкопанный. Он ничего не понимал. И ничего не сказал. Он просто посмотрел на отца.
— Пусть Лаура примет душ и располагается. Приготовь для нее комнату для гостей.
— В комнате для гостей сейчас живу я.
— Тогда диван. У нас ведь хватит места еще для одного человека, разве не так?
В любой другой ситуации я почувствовала бы себя неловко, почувствовала бы себя незваной гостьей, однако в этот день я думала только о том, как бы поспать в тепле и в безопасности, без необходимости прятать во рту какие-то таблетки.
44
Веронике нужно действовать
Неполную четверть часа спустя дверь подземного гаража, находящегося под этим зданием, открылась, и из нее выехал «мерседес», за рулем которого сидел босниец. На переднем пассажирском сиденье устроилась Лили, а на заднем — Грета, доктор Монтальво и Анна. Врач расположился в центре, а Грета и Анна — возле окошек. Мне показалось, что мы с Анной встретились на мгновение взглядом, затем она отвела свой в сторону. Наверное, всего лишь показалось. Я никак не ожидала, что они появятся на автомобиле из подземного гаража, а не выйдут из подъезда, и что с ними не будет Лауры. Что с ней могло произойти? Было бы нелогично оставлять ее одну. У них у всех было такое выражение лица, как будто произошло какое-то чрезвычайное событие. Какой бы больной ни была Лаура, они вполне могли спуститься вместе с ней в подземный гараж и усадить ее в автомобиль. У меня задрожали коленки. За всю жизнь они дрожали у меня четыре раза: когда в детстве куда-то пропал Анхель, когда мою маму положили в больницу, когда мама умерла и вот сейчас. На экзаменах конкурсного отбора в выпускном классе школы у меня подступал ком к горлу, но коленки так и не задрожали. Сигнал настоящей тревоги мой мозг, наверное, посылал прежде всего в колени.
И вот этот сигнал принят. Лауре угрожала опасность — если с ней вообще еще не покончили. В полицию я позвонить не могла: у меня не было никаких доказательств. Я подняла рюкзак с земли, надела его на спину и вошла в подъезд. Под потолком висела хрустальная — большая, как во дворцах, — люстра, пол был покрыт белым в черную крапинку мрамором, перила из полированного дерева двухсотлетней давности хорошо гармонировали с изящной решеткой из кованого железа, служащей ограждением лифту.
На этот раз консьерж поспешно вышел из-за своей перегородки, тоже сделанной из полированного дерева двухсотлетней давности.
— Я к стоматологу, — сказала я, не останавливаясь и не глядя на консьержа.
Он преградил мне путь.
— Стой! — рявкнул он. — Никуда ты не пойдешь.
Меня, видимо, уже «засекли» и соответствующим образом проинструктировали местный персонал. Я, долго не раздумывая, резко отпихнула консьержа в сторону — так, как намеревалась отпихнуть доктора Монтальво. Вот уж никогда бы не подумала, что мне придется напасть на этого мужчину в униформе цвета морской волны, способного восемь часов подряд сидеть и глазеть на входную дверь.
— Дайте мне пройти! — крикнула я.
Он был сильнее меня, но охватившая меня ярость и огромное желание побыстрее покончить со всей этой возней придали мне дополнительных сил.
Я поднялась по лестнице так быстро, как только могла. В рюкзаке за моей спиной бились друг о друга баночки, коробочки и флаконы. Подойдя к двери, я надавила на кнопку звонка и, не отпуская ее, принялась кричать:
— Лаура! Лаура! Лаура!
Консьерж тоже поднялся по лестнице вслед за мной — покрасневший и злой. Он схватил меня за руку.
— Не трогайте меня! — крикнула я.
— Я сейчас вызову полицию.
— Очень хорошо. Вот мы и посмотрим, что произошло с Лаурой. Сообщник!
Открылась дверь соседней квартиры, и из нее выглянул мужчина.
— Что случилось, Браулио? Что-то произошло с доньей Лили?
Консьерж с неприязнью посмотрел на меня.
— Что ты болтаешь насчет Лауры? Она выбежала из дому сломя голову — как будто сошла с ума — еще… еще часа четыре назад.
— Бедная Лили… — сокрушенно покачал головой сосед.
Я быстренько спустилась вниз по лестнице, перескакивая через две ступеньки, под дурацкие звуки, издаваемые стукающимися друг о друга в рюкзаке баночками, коробочками и флаконами, и гулкий топот моих сапожек по мрамору. Выйдя на улицу, я засомневалась, в какую сторону идти. Куда могла пойти Лаура? Ну конечно же, к площади Колумба, потому что в этом направлении улица шла под уклон и идти было легче. Так на ее месте поступил бы любой человек, который решился пуститься в бега, а особенно если бы этот человек был ослабленным, как она. Лаура, по-видимому, узнала, что ее хотят куда-то увезти, и решила бежать. Лили со своими прихвостнями теперь ее, наверное, ищут. Лаура впервые в жизни не позволила собой командовать и стала действовать самостоятельно. Даже если — хотя и вряд ли — все мамины и мои предположения относительно Лауры окажутся ошибкой и я сейчас занимаюсь лишь тем, что понапрасну ломаю жизнь ей самой и ее родственникам, Лаура, по крайней мере, научилась не подчиняться и противостоять произволу других людей. Она, получается, в глубине души была более строптивой, чем я, потому что я всего лишь делала то, что хотела бы мама, пусть даже она и не просила меня об этом. Не знаю, почему я считала, что я лучше, чем Лаура. У каждого человека такая жизнь, какая у него есть.
