— Позволь узнать, что тебя так рассмешило?
— Мне смешно, потому что со вчерашнего вечера, не говоря уже о сегодняшнем утре, каждый считает своим долгом подойти ко мне и с таинственным видом сообщить, что у дона Антонио есть невеста.
— В таком случае тебе, наверное, известно, кто она?
— Да, еще со вчерашнего вечера.
— Что ж, комиссар, просим прощения за наше скромное желание помочь муниципальной гвардии, — вмешалась в разговор Росио, услышав последние слова Плиния, и, став по стойке «смирно», вытянула руки по швам.
— Пожалуйста, не обижайтесь на меня. Я сейчас вам все объясню. Большое спасибо за информацию, но как тут не рассмеяться, если по меньшей мере три человека подряд в течение получаса, — сказал Мануэль, взглянув на свои наручные часы, — подходят ко мне и сообщают одно и то же.
— Можете пытать меня на медленном огне, Мануэль, но я вам ни за что не скажу, кто она, — заявила Росио.
— Да я уже все знаю в мельчайших подробностях, — ответил ей Плиний, приняв серьезный вид.
— Интересно, кто же третий? — поинтересовался дон Лотарио.
— Доминго Паскуаль, тот, который шаркает ногами. Ему и это известно.
Они уже расплачивались, когда в кондитерскую вошел Мансилья, только что прибывший из Алькасара.
Росио тихонько засмеялась и с плохо скрытой издевкой проговорила:
— Наверное, Мануэль, он явился сюда с той же новостью.
Плиний, улыбаясь, выждал несколько минут, но ни о чем не подозревавший Мансилья преспокойно помешивал сахар в кофе.
Когда с завтраком было покончено, они втроем направились к выходу. Росио крикнула им вдогонку:
— Бог в помощь, сеньоры! А вам, Мануэль, желаю смеяться сегодня до позднего вечера!
Уже у себя в кабинете, в спокойной обстановке, Плиний, как всегда, очень обстоятельно рассказал дону Лотарио и Мансилье о вчерашнем визите к нему Сары — невесты дона Антонио.
— Выходит, только мы одни ничего не знали о ней, — заключил он, — остальным уже было известно об этом... Или стало известно в последние дни, после исчезновения бедняги.
— Ничего удивительного. В таком маленьком городке, как Томельосо, невозможно скрыть от жителей, что доктор ухаживал за учительницей, даже если они встречались по ночам, — категорично заявил дон Лотарио.
— От жителей, разумеется, нет. А вот от начальника муниципальной гвардии и его друга дона Лотарио можно.
— Потому что, Мануэль, мы с тобой давно вышли из того возраста, когда интересуются чужими романами. Мы заняты более важными делами.
— ...Само собой... Странно только, почему вся эта история всплыла наружу в последние дни, после исчезновения доктора.
— Итак, — вмешался в разговор Мансилья, поскребывая свои бакенбарды, — для нас остается тайной, что произошло с доном Антонио после того, как он вышел из казино и, распрощавшись с нотариусом, отправился к учительнице.
— Нет, — с довольным видом возразил Мануэль, стряхивая пепел с сигареты, — для нас остается тайной, что стало с доном Антонио после того, как, возвратившись домой от учительницы, он зашел в ванную комнату, умылся, почистил зубы и снова куда-то ушел... или его увели.
— Признаться, Мануэль, вы уложили меня на обе лопатки. Не тем, что он возвращался домой, а тем, что заходил в ванную комнату и прочими подробностями...
— Так, значит, Мансилья, вам тоже известно, что он возвращался домой?
— Да, вчера, уже к вечеру, ко мне в полицейский участок явился один субъект, который работает в Алькасаре, а живет здесь, и сообщил, что после трех ночи видел, как дон Антонио вместе с каким-то мужчиной выходил из автомобиля на улице Толедо.
— Так, так... — подхватил Плиний, — кое-что начинает проясняться... Дон Антонио уходит от своей невесты около половины третьего, возвращается к себе домой, и тут кто-то заезжает за ним на своей машине и увозит на улицу Толедо. Вот отсюда и начинается тайна.
— Но прежде чем вы продолжите свои рассуждения, Мануэль, объясните, откуда вам известны все эти подробности насчет ванной комнаты и прочее?
— Дело в том, Мансилья, что его сосед Алиага, который живет прямо под ним, страдает бессонницей и каждую ночь слышит, как дон Антонио в определенный час идет в ванную комнату и умывается перед сном.
— Не иначе, Мануэль, вам помогает само провидение, а всеми вашими поступками руководит пресвятая дева Магдалена, — полушутливо заявил Мансилья и при этом почесал шею под высоким воротом своего свитера.
— Что ж, вам виднее. Как бы там ни было, но, если не возражаете, мы можем поговорить с этим Алиагой. А кто видел доктора выходящим в ту ночь из машины?
— Бернардино Лопес, железнодорожный служащий.
— Пожалуй, его тоже можно вызвать, если вы ничего не имеете против.
— Делайте как считаете нужным, Мануэль.
— Не как я считаю, а как считаете нужным вы, вернее, «полицейские силы, призванные заниматься уголовными делами», как говорит губернатор.
— Не придавайте его словам слишком серьезного значения, Мануэль. Губернатор, да, впрочем, и все они — перелетные птицы, а вы останетесь и будете здесь жить всегда.
— Легко сказать! Во всяком случае, я не намерен с ним связываться... Уйдет он или не уйдет, еще неизвестно, а пока что он меня доконает.
— Не делайте из этого трагедии.
— Тут уж ничего не попишешь, сие от меня не зависит... Да, простите, я вспомнил одну немаловажную деталь.
— Какую?
— Улица Толедо, где Бернардино Лопес видел доктора выходящим с кем-то из машины, пересекает улицу Сервера, где живет учительница Сара.
— Скорее всего это случайное совпадение, — заявил Мансилья.
— Вполне возможно, ведь наш городок небольшой.
— Достаточно большой, дон Лотарио. Во всяком случае, не следует сбрасывать со счетов данное обстоятельство.
Спустя полчаса после того, как Малесу послали за Алиагой, соседом дона Антонио, он явился в кабинет Плиния.
Алиаге давно уже перевалило за семьдесят, и был он настолько худ, — впрочем, таким он был всю свою жизнь, — что одежда висела на нем как на вешалке, а когда он садился, брюки вздувались колоколом, обнажая ужасающе тощие лодыжки. Бледность его остроконечного, как клин, лица и непомерная худоба компенсировались живостью его характера, хотя говорил он всегда очень тихо и вид у него был довольно унылый.
Мансилья в отличие от Плиния и дона Лотарио, давно уже привыкших к худобе Алиаги, откровенно таращился на него, не скрывая своего изумления.
Ответив на предварительные вопросы Плиния, Алиага на свой лад объяснил, откуда ему известны привычки доктора.
— Я, как вам известно, всю жизнь сплю не больше трех-четырех часов. А потом отсыпаюсь по утрам. Ночью же я бодрствую, лежа в постели, и, разумеется, прислушиваюсь к звукам, которые доносятся до меня из соседних квартир... Дон Антонио живет прямо надо мной. Каждую ночь около трех часов он идет перед сном в ванную комнату и, судя по журчанию воды, умывается и чистит зубы. Затем укладывается спать, и до меня доносится стук падающих на пол ботинок, когда он разувается, и даже скрип кровати, когда он ворочается.
— Над вашей спальней находится его ванная комната или тоже спальня?
— Половина на половину, судя по звукам, которые до меня доносятся.
— Значит, в ту ночь все было как обычно: он пошел в ванную комнату, пустил воду из крана, умылся, почистил зубы и снял ботинки?
— Нет, сеньор, я этого не говорил. Я слышал только, как он пошел в ванную комнату, умылся, почистил зубы... Но я абсолютно уверен, что он не снимал с себя ботинок, если, конечно, не переобулся в домашние туфли раньше.
— Ясно. А вы не слышали приблизительно в это же время чьих-нибудь шагов на лестнице или как спускался или поднимался лифт?
— Нет, лестница находится довольно далеко от моей спальни. Я слышал только то, о чем сказал.
— А шум отъезжающей машины или что-нибудь похожее на это?
— Видите ли, — ответил он, поглаживая лысину, венчавшую его белое как мел чело, — я не обращаю внимания на уличные звуки.
— И пока вы не заснули, наверху не раздавались больше шаги?
— Нет.
— Как вы думаете, что могло случиться с доном Антонио?
— Представления не имею. Но вряд ли кто-то мог совершить насилие над таким человеком, как он.
Прощаясь, Алиага застегнул пиджак на все пуговицы, и его страшная худоба стала еще очевиднее.
— До чего же он тощ! — сказал Мансилья, когда тот вышел.
— Самый худой в нашем городе.
— И с женитьбой ему не повезло. Сразу же после свадьбы его жена заболела и спустя несколько дней умерла, — заметил дон Лотарио.
— Отчего?
— Наверное, увидела, какой он тощий, и не вынесла такого удара, — ответил Плиний.
— Ее можно понять, — согласился Мансилья.
Бернардино Лопес явился в кабинет Плиния только во второй половине дня.
— Прошу извинить меня за опоздание, но, когда за мной пришли, я был в кооперативе. Теперь я всецело в вашем распоряжении.
Бернардино всегда улыбался, во всяком случае, создавалось именно такое впечатление. В данный момент улыбка его была несколько натянутой и печальной. Обычно же он просто улыбался. А если был доволен, громко хохотал. Впрочем, мать его тоже отличалась веселым нравом.
