Рог принадлежал к числу людей, считающих, что чем меньше голова, тем шире плечи, он хоть и приподнялся немного над рядовыми "братками", над "шестерками", а был похож на самого обыкновенного низколобого рядового "братка", которому нет разницы, кого убивать, людей или комаров...
- Во вторник, значит, - повторил Рог, поднялся и вышел из комнаты, оставив после себя ощущение тревоги, какого-то странного тумана - словно бы дым вполз: легкий, неприметный, но очень вредный.
- Во вторник, - запоздало подтвердил Каукалов. - Через два дня.
Сидеть в шахбазовской тюрьме было тошно. Скорее бы на волю, на Минское шоссе.
Стефанович злился: сколько ни ходили они к Каукалову и Аронову, так ни разу и не застали их. Как сквозь землю провалились.
- Может, все-таки твоего приятеля обманывают? - раздраженно растирая рукой лицо, - кожу на щеках тревожили мелкие электрические уколы, это было нервное, - спросил Стефанович у Егорова. - Может, их нет в Москве?
- Они в Москве, - твердо ответил Егоров.
- Не могли же они раствориться в воздухе! Не духи все же!
- Их надо искать.
- Где? Как? Вслепую в таком огромном городе?
- На Минском шоссе.
- Минское шоссе - тоже большое.
- Давай поломаем голову, - предложил Егоров; он к месту вспомнил, что голову его одно время почтительно величали генеральской, - вдруг что-нибудь придумаем?
Вместо ответа Стефанович вздохнул и отвел глаза: увидел, что на него смотрит Настя. Ее взгляда - пронзительного, горького - он уже не мог выдерживать. Вытянул перед собой правую руку, которая в Москве начала отекать, и пошевелил пальцами. Заметил небритого, заросшего щетиной по самые скулы Рашпиля и раздраженно сплюнул.
- Ты хотя бы побрился, Фидель Кастро, - бросил он в сердцах. - Зарос, словно абрек. Кинжала на поясе только не хватает. - Он усмехнулся. - Лицо кавказской национальности!
- Старшой, вы же знаете, в рейсах я не бреюсь, - необыкновенно вежливо, на "вы", проговорил Рашпиль.
- Но мы же не в рейсе. У нас совсем другое... Святое.
- Ладно, - подумав, ответил Рашпиль, - побреюсь. Хотя бритвы у меня с собой нет. Специально не беру.
- Че Гевара! - Стефанович фыркнул. - Возьми мою бритву.
Но верная мысль пришла не в "генеральскую" голову Егорова, не в больные от бессонной ночи мозги Стефановича, - пришла Рашпилю во время бритья.
У него все-таки нашлась своя бритва, - хотя он и не врал: действительно, в рейсы не брал "цирульничьи принадлежности"; в машине, в огромном, как чемодан, бардачке у него неожиданно обнаружился желтый "биковский" пакетик с одноразовыми бритвенными станками - пакетик туда специально сунула жена.
Они сняли три комнаты в мрачноватом сером мотеле на Минском шоссе, прямо за Кольцевой дорогой: два трехместных номера для мужчин и один одноместный - для Насти. Рашпиль стоял в тесном туалетном отсеке перед зеркалом, скреб по щекам невесомо легким, каким-то несерьезным пластмассовым станком и, отчаянно фальшивя, напевал песенку из репертуара Пугачевой про красотку Мэри. Потом вдруг оборвал пение и высунул голову в тесный обшарпанный коридорчик с темным затоптанным полом.
- Мужики, а в какие дни недели происходят разбои, а? Не каждый же день они берут на абордаж фуры?
- Верно. В конце недели и в выходные дни не берут - это бесполезно, отозвался Стефанович. - Берут в основном в начале недели. - Он поморщился от боли, натекшей ему в голову, от усталости и какой-то незнакомой слабости, будто подхватил простуду и теперь заболевал гриппом. - В начале недели... - повторил он и снова поморщился.
Егоров торопливо развернул бумажки, которые успел собрать, пока готовился к поездке в Москву, карандашом поставил галочку в одной из них, потом в другой, в третьей, пометил что-то в четвертой.
- У тебя есть все данные по Минскому шоссе? - перестав морщиться, спросил Стефанович.
- За последние три месяца - все. Вот смотри. Рогожкин погиб... Егоров умолк, скосил глаза на Леонтия, проверяя, как тот себя поведет, но на похудевшем, с запавшими глазами лице Леонтия ничего не отразилось, и Егоров осторожно продолжил: - ...погиб во вторник. Совсем недавно пропали два напарника - молдаванин по кличке Цыган и узбек по кличке Халява. Машину их нашли, а Халяву с Цыганом нет... Это также произошло во вторник. Груз хрусталя и фарфора вез в Москву смоленский водитель-одиночка Кочегаров. Груз Кочегаров не довез - пропал... И тоже во вторник. Интересная петрушка в таком разе у нас, мужики, получается. Похоже, что эти бандиты предпочитают выходить на промысел в счастливый для себя день - во вторник.
- А сегодня у нас что? - Стефанович машинально сдвинул рукав куртки, обнажая запястье, на котором вольно болтался браслет часов, глянул в маленький, обведенный алой линейкой квадратик дней недели. - Сегодня у нас воскресенье.
- Воскресенье, - подтвердил Егоров. - И вообще сегодня большой церковный праздник.
- Какой?
- Не знаю. Но я слышал, как звонили колокола на церкви в Переделкино. Так что не мешало бы сходить помолиться. Перед вторником... Чтобы нам повезло в поиске.
- Бог в таких делах, Михалыч, не помощник.
- Не уверен, что в этом деле Бог возьмет сторону разбойников. Он нашу сторону возьмет, на-шу, - ласково улыбаясь, проговорил Егоров мягким опасным голосом.
Стефанович не стал с ним спорить, лишь крикнул Рашпилю, который под фальшивое мычание добривал себе щеки:
- А ты молодец, парень!
Во вторник Каукалов выехал на трассу в прескверном состоянии. Ночью он часто просыпался от чьих-то странных шаркающих шагов, ему все время казалось, что к кровати кто-то подходит, стоит, наклонившись над ним в тяжелом раздумье, сопит, чмокает губами, замедленное дыхание грузного невидимки здорово отдает луком. Каукалов открывал глаза, но никого не видел. Он тяжело вздыхал и засыпал вновь.
Это была тяжелая, какая-то колдовская ночь. Утром Каукалов встал с гудящей головой и сизыми мешками под глазами. Когда умывались, спросил у напарника:
- Как тебе спалось?
- Нормально, - спокойно ответил тот, и это спокойствие Аронова заставило Каукалова внутренне сжаться, сгруппироваться, словно при приближении опасности.
- В этой тюрьме запросто можно окочуриться, - проговорил он. Входишь сюда здоровым, выходишь больным.
Илюшка лишь покосился на него, но ничего не сказал: он продолжал старательно драить зубы. Каукалов хотел было по привычке обозлиться на него, но сил на это не было.
Когда они завтракали, дверь в комнату неслышно отворилась и в проеме возник Армен Шахбазов. Аронов первым увидел его и вскочил с переполненным ртом, помахал перед губами ладонью, словно пытался проглотить что-то горячее.
И так низкорослый, сегодня Шахбазов был ещё ниже ростом, чем обычно. Тяжелые руки с пудовыми кулаками болтались на уровне колен, седой ежик устало топорщился над головой.
- Сиди! - приказал он Аронову и добавил с заботливой, какой-то отцовской интонацией в голосе: - Ешь, ешь! - Потом бросил фразу, от которой Илье сразу стало холодно: - Только смотри, не подавись!
Аронов по-птичьи часто покивал головой, с трудом проглотил кусок и выдохнул вместе с горячим паром:
- Уф!
Шахбазов внимально оглядел Аронова, ещё более внимательно Каукалова, буквально растворив его в своих жгучих антрацитовых глазах и, не сказав больше ни слова, положил на стол две обоймы от пистолета Макарова. Затем исчез, добавив в душу Каукалова ещё больше сумятицы и тревоги.
Каукалов все порывался выяснить у кого-нибудь из шахбазовских ребят, как и где похоронили Сашку Арнаутова, что произошло с самим стариком, где он сейчас - может, отдыхает, может, лечится? - но, чувствуя, что вопросы его повиснут в воздухе, не задавал их. Вспомнился Санька Арнаутов Каукалову и сейчас, когда Шахбазов изучающе разглядывал их. Кто убил Сашку, при каких обстоятельствах? Командир ликвидаторов, конечно, знает на них ответ, но молчит.
- Чего это он? - шепотом спросил Аронов.
- Не знаю.
- А ведь армяшка этот - очень крупная шишка, - Илья провел ладонью у себя над головой, - в воровском мире. Прозвище у него - Шах. Входит в число десяти самых крупных авторитетов в Москве.
Каукалов промолчал, он не любил разговоры на эту тему, считая их опасными. И правильно делал.
Через десять минут они выехали на Минское шоссе.
Группа Стефановича тоже выехала в это время на Минское шоссе - на всех трех фурах, пустых, без товара, способных порожняком развивать огромную скорость, - и наладилась в свободный "полет".
В передней фуре за рулем сидел Стефанович, рядом с ним молчаливый, с обострившимся лицом, Левченко, второй машиной управлял Рашпиль, на длинном пассажирском сиденье просторной кабины, похожей на малогабаритную квартиру, расположились Егоров и Настя...
Хоть Рашпиль и побрился вчера очень тщательно, сегодня утром щетины на его лице стало гораздо больше, чем до бритья.
Рашпиль озадаченно поскреб щеки ногтями.
