— Вот это да! — воскликнул Гарик. — Не поездка, а сплошные приключения! Хорошо хоть никто не утонул.
— А мне говорили, там двое сверзились? — снова подал голос Либерман.
— Да нет, — со знанием дела ответил Калошин. — Свалилась одна, а другой сам прыгнул. Помочь хотел.
— Поди, тоже не соображал, — предположил Гарик. — Это ж сколько вылакать надо, чтобы в ноябре в речку сигануть?
Я прокашлялся.
— Вообще-то я не пью, — сказал я сухо.
— А ты тут при чем? — уставился на меня Либерман. До него, как и до остальных, смысл моих слов дошел не сразу.
Я сердито молчал.
— Так это были вы? — первым догадался Калошин. — Вы за ней прыгнули?!
Другие тоже были поражены.
— Сумасшедший! — ахнул эмоциональный Гарик.
— Тетка-то хотя бы симпатичная была? — интимно осведомился Либерман. Он уже успел прийти в себя.
— Очень! — буркнул я, вспоминая перекошенное лицо Татьяны Стуколовой и ее истошные крики.
— Да какая разница, симпатичная или нет! — не мог успокоиться Гарик. — В проруби на любовь как-то не больно тянет!
— Смотря какая любовь, — возразил Либерман. — У них, говорят, такие страсти кипели, что вода кругом бурлила! Волны ходили, как на картинах Айвазовского.
Все вновь рассмеялись, разумеется, кроме меня.
— Эх, бессовестные вы люди, — хихикая, корил их Калошин. — Человек, можно сказать, геройский поступок совершил, женщину спас, а вы над ним издеваетесь!
— Это еще неизвестно, спасал он ее или что другое с ней делал! — завелся Гарик. Он видел, что всю компанию, включая Калошина, тема речной любви ужасно забавляет, и, не смущаясь моим присутствием, принялся ее развивать: — Орала девка дуром, это факт. А уж что там под водой творилось, кто нам теперь расскажет? Да, попала она в переплет! Защитить себя не может — руки заняты, барахтается из последних сил. Уже захлебывается. А он, так злодейски ухмыляясь, к ней приближается — Гарик показал, как я ухмылялся. Вышло у него отвратительно, не говоря уже о том, что в его интерпретации я приближался стилем по-собачьи. — Она ему: «Караул! Помогите!» А он поднырнул, юбку ей...
С вашего позволения я не стану пересказывать, как, по мнению Гарика, я пользовался беспомощностью Татьяны Стуколовой и в какой последовательности. Расходясь, Гарик в лицах изображал то меня, то Татьяну, добавляя все новые невообразимые подробности, от которых меня то бросало в жар, то мутило. Хохот вокруг стоял гомерический. Я тоже изо всех сил старался улыбаться, но, как легко догадаться, у меня получалось довольно натужно. В глубине души смешной я эту историю не находил.
Наконец, Калошин решил, что с меня достаточно.
— Не обращайте на них внимания, — все еще всхлипывая от смеха и вытирая выступившие слезы, заметил он мне почти по-приятельски. — У них одни деньги на уме, вот они и завидуют тем, кто еще на что-то способен. Я, между прочим, в молодости и сам отчаянный был. Да! Не верите? И дрался, и в школе хулиганил. Бедовый! — он выставил кулаки и выпятил впалую грудь, с вызовом глядя на собравшихся, будто приглашая их к единоборству.
Желающих, конечно же, не нашлось.
— А чем вы вообще занимаетесь? — поинтересовался он у меня. — Когда за борт не прыгаете?
Я на секунду замялся, и Либерман ответил за меня:
— Он в нефтяном холдинге работает. Правая рука у Володи Храповицкого. Есть там такой олигарх местный, хороший парень, умница, но налоговая полиция его почему-то невзлюбила. Взяли да и арестовали среди бела дня.
Симпатия мигом слетела с лица Калошина. Он сразу вновь одеревенел и ушел в себя, как в раковину.
— Что ж, он, выходит, совсем налогов не платил, этот ваш олигарх? — колко осведомился Калошин, кося на меня недобрым глазом. — Если полиция на такие крайние меры пошла?
— Налоги тут ни при чем, — возразил я. Его неприязненная реакция меня поразила, я не знал, как его разубедить и оттого начал волноваться. — Это заказное дело. Я как раз хотел обратиться к вам за помощью.
— И правильно сделали, что не обратились, — холодно прервал меня Калошин. — Мы в такие дела не вмешиваемся. Пусть этим правоохранительные органы занимаются. Вы представляете себе, какой бардак в стране начнется, если администрация президента будет еще со всякой уголовщиной разбираться?
В его голосе послышалось раздражение, и чуткий Гарик предостерегающе зашипел на меня из-за его плеча. Либерман тоже подавал мне знаки, призывая к отступлению. Я понимал, что продолжать дискуссию бесполезно, но остановиться не мог.
— Это не обычная уголовщина, — тихо, но настойчиво проговорил я. — вы же знаете. Ведь Храповицкий был в администрации, — я хотел сказать «у вас», но в последнюю секунду успел поправиться: — и ему обещали.
— Ничего я не обещал! — взвизгнул Калошин, выдавая себя с головой. — Вы за кого вообще меня принимаете?! Идите в налоговую полицию и там выясняйте, кто кому обещал!
Он резко отвернулся, давая понять, что не желает больше меня видеть. Гарик, кажется, готов был на меня наброситься. Его гости, еще минуту назад заливавшиеся беспечным смехом, теперь смотрели на меня как на врага. Кто-то даже поинтересовался свистящим шепотом, почему охрана пускает сюда кого попало. Либерман подхватил меня под руку и потащил в сторону.
5— Пойдем отсюда, пойдем, — шептал он. — Хватит уже безумствовать. А то видишь, как он рассвирепел? Того и гляди, покусает!
Я упирался и что-то бормотал, еще не в силах смириться с тем, что все пропало.
— Идем же, упрямый! — уговаривал он. — Давай погуляем, остынем немного. Эх, погубил ты мою блестящую карьеру! Калошин мне этого никогда не простит. Что тебе было не подойти к Гарику? Обнялся бы с ним, расцеловался. Какая тебе разница? А теперь все запомнили, что ты мой лучший друг и худший враг Калошина. Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Из-за тебя я президентом не стану. А ведь я уже жене обещал.
— Перестань, — попросил я. Мне было не до шуток.
— Ну, хорошо, хорошо, не буду. Черт с ней, с моей выдающейся карьерой. Пусть человечество плачет. Останусь мелким торгашом, зато галстук таскать не придется. Ты расскажи мне толком, что там у вас стряслось? А то ведь я одними слухами питаюсь.
— Да я сам ничего не знаю! — взорвался я. — Все прячутся от меня, крутятся, виляют! Какой-то замкнутый круг! Прокуратура кивает на администрацию президента, те — на налоговую полицию! Калошин — сам видишь, как взбеленился!
— А Егорушка наш что говорит? Егорушка-то хоть обещает помочь? Ведь они с Володей близкие друзья были. Везде в обнимку появлялись. Партнеры по бизнесу как-никак! Он-то что думает?
— Откуда мне знать, что он думает? Я сунулся к нему, а он на меня так разорался, будто я томатный соус ему на пиджак пролил. Я уже перестал различать, где друзья, где враги, к кому бежать, с кем договариваться? У меня руки опускаются!
Я и впрямь был в полном отчаянии. Либерман сочувственно покивал.
— Да, — протянул он. — Как говорят у нас в таких случаях, и рад бы занести, да непонятно кому. Брать готовы все, а реально помогать желающих нет. Скверная ситуация. Так что же вы, и заказчика еще не вычислили?
— Заказчика как раз вычислили, — отмахнулся я. — Здесь особого ума не потребовалось. Он и не скрывался. Ефим Гозданкер, да ты, наверное, и сам в курсе.
— Ефимушка? — переспросил Либерман, не отрицая своей осведомленности. — Толстячок наш? Слышал я, как же! Да только разве ж он в одиночку такой воз потянет? Это же как потрудиться надо, чтобы сам Калошин на дыбы вставал! Между нами, кому Ефимушка здесь, в Москве, нужен? Таких, как он, тут пруд пруди. Только успевай их дустом посыпать, чтоб не размножались. Нет, ему кто-то помогал, серьезные, должно быть, люди.
Он проговорил это задумчиво, словно рассуждая вслух. Я высвободил руку и посмотрел на него в упор.
— Я слышал, что он к тебе обращался, — произнес я с нажимом, пытаясь прочесть в его глазах правду.
Он не стал запираться.
— Обращался, — легко признал Либерман, отвечая мне ясным взглядом. — Несколько раз приезжал, просил свести его кое с кем в налоговой полиции.
— Ты свел?
Либерман рассмеялся.
— Зачем же я буду это делать? Свои контакты глупо кому-то отдавать, в следующий раз без тебя обойдутся. Да и какой мне резон, скажи, в ваши местные дрязги встревать? Себе дороже. Ефимушка, конечно, милый человек, нашим совместным банком в Уральске управляет, ворует в меру, лишнего не берет, с праздниками поздравляет. Но ведь и Храповицкий мне нравится. Умный парень, деловой. Самонадеянный, правда, немного, но по неопытности это случается. Плохого он мне ничего не делал, наоборот, завод у меня хотел купить, цену давал очень даже хорошую. Значит, уважает он меня, желает дружить. Зачем же я такого человека в тюрьму отправлю?
Я слышал иронию в его голосе, он явно потешался над нами и нашими проблемами, представлявшимися ему несерьезными. Но сейчас он был моей соломинкой, последней надеждой, и я цеплялся за него изо всех сил.
