Луиджи обернулся.
— Я так и думал, что вы находитесь где-нибудь поблизости. Видели?
— Да.
— Ну и что же вы скажете?
— Я скажу, что ты — гениальный малый! Ты выкинул первостатейную штуку!
Лицо оружейника сияло радостью и чувством внутреннего торжества.
— У меня в запасе двадцать таких фокусов, один лучше другого! — с гордостью проговорил он. — Весь к вашим услугам, патрон.
— Может быть, нам и еще представится случай пустить в ход твои таланты!
— Тем лучше! Вы узнали стекольщика?
— Это твой вчерашний собеседник? — Да, Донато. Славный малый.
— Ты не боишься его нескромности?
— Я ручаюсь за него, как за самого себя. Нем как рыба мой Донато! Преданный, как пудель, и умен ровно настолько, чтобы исполнять без всяких комментариев даваемые ему поручения. Когда мне бывает нужен помощник, я не обращаюсь ни к кому, кроме него. Книжечка из слоновой кости у него в кармане, и я вам ручаюсь, что уж он сумеет засунуть ее куда следует, пока будет вставлять стекло.
— Я доволен тобой. Что, ты уже начал лечение?
— Начал сегодня утром.
— И хорошее действие моего лекарства не заставит себя ждать. Я решил, что бесполезно и, может быть, даже опасно ходить к тебе в «Веселые стекольщики», где мое присутствие в конце концов может быть замечено.
— А как же вы сможете судить о действии прописанных лекарств, если не будете меня видеть?
— Ты сам придешь ко мне.
— О, значит, вы мне доверяете?
— Почему бы и нет? Я отлично знаю, что мне тебя нечего бояться!
— О, конечно! Вам меня нечего бояться! Земляк! Сын Италии! Лицо для меня вполне священное! Вы отлично знаете, что я скорее позволю повесить себя за язык, чем произнесу хоть одно слово, которое могло бы принести вам вред. Ваш адрес?
— Улица Sante. Лечебница доктора Грийского. Ты спросишь доктора Пароли. Каждый день, от одиннадцати до двенадцати часов утра, ты можешь найти меня в моем кабинете. Я берусь лечить тебя и живо вылечу.
— И тогда, конечно, доктор, я буду благодарен и обязан вам всю жизнь.
Они разошлись.
В этот день Анджело обещал быть у де Жеврэ.
Поэтому, не теряя ни минуты, он отправился на улицу Вьель-дю-Тампль к полировщику хрусталя Тоннели.
Стекла были готовы.
Итальянец убедился, что его приказания были в точноста поняты и выполнены, и затем отправился на набережную Ювелиров, где в одном из магазинов велел вставить стекла в пенсне, в легкую черепаховую оправу. После этого он немедленно поехал к судебному следователю.
Monsieur де Жеврэ, который только что вернулся домой, немедленно принял посетителя, и следователь, которому поручено было дело об убийстве Жака Бернье, с искренней, сердечной теплотой и радушием протянул руку его убийце.
— Вы держите свое слово, дорогой доктор, и я душевно благодарю вас. Мне нет надобности говорить, что моя мать ожидает вас с нетерпением, которое можно сравнить только с чувством преступника, обреченного на казнь и ожидающего помилования.
— Потрудитесь провести меня к вашей матушке. Я действительно несу ей помилование и спасение, потому что возвращаю ей зрение.
Бедная слепая сидела в гостиной, в лихорадке страха и надежды. Когда отворилась дверь, она с живостью повернула голову по направлению к тем, чьи шаги она слышала, но кого, к несчастью, не могла видеть.
— Матушка, — проговорил судебный следователь, — вот доктор Пароли. Как видите, он не заставил вас дожидаться и мучиться нетерпением.
Лицо madame де Жеврэ просияло.
— Что бы ни случилось, сударь, — воскликнула она, — милости просим! А если вы принесли мне зрение и свет, да будет благословен ваш приход!
— Я надеюсь заслужить ваше благословение! — ответил Пароли, вынимая из бокового кармана сюртука только что изготовленное пенсне. — Я заказал комбинированные стекла, с помощью которых вы будете в состоянии не только свободно ходить и видеть все, но даже читать без труда и усталости. Они вставлены в легкую черепаховую оправу.
Она протянула руку, чтобы взять предмет, власть и могущество которого она так страстно жаждала испытать.
Пароли осторожно вложил пакет в ее прозрачные пальцы.
Она поднесла пенсне к глазам. Не успели хрустальные диски коснуться глаз madame де Жеврэ, как она радостно вскрикнула:
— Я вижу! Я тебя вижу, сын мой!! Обними меня! Обними меня поскорее!
Судебный следователь крепко прижал к груди плачущую от радости мать.
Пароли взял со стола какую-то книгу, открыл ее и, подавая madame де Жеврэ, сказал:
— Потрудитесь почитать.
Старушка схватила книгу и принялась бегло читать.
— Да ведь это чудо!! Это настоящее чудо! — воскликнул судебный следователь. — О, дорогой доктор! Как я вам благодарен! И чем я могу когда-нибудь отплатить вам за такое благодеяние?
— Пожалуйста, не будем говорить об этом! Я слишком счастлив тем счастьем, которое я вам дал! Позвольте мне теперь дать вашей матушке несколько наставлений относительно употребления этих стекол.
— Пожалуйста, доктор, сделайте одолжение. Я буду строго следовать вашим советам.
— Прежде всего необходимо избегать усталости, и поэтому в течение первых дней я попрошу вас пользоваться как можно умереннее вашим вновь возвращенным зрением. Не читайте вовсе или же читайте как можно меньше, пока.
— Я начну читать только тогда, когда получу на это ваше позволение.
— В продолжение двух недель по крайней мере, считая от сегодняшнего дня, избегайте слишком яркого света. Впрочем, через две недели, а может быть и раньше, я буду иметь честь снова посетить вас.
— Ради Бога, приходите почаще, доктор. Ваши визиты для меня настоящее счастье, — говорила madame де Жеврэ, крепко сжимая в обеих руках руки, обагренные кровью Жака Бернье. — Для меня всегда будет большой радостью принимать вас и видеть. Моей жизни не хватит для того, чтобы выразить вам признательность!
Пароли поклонился и почтительно прижал к губам еще красивые руки своей пациентки.
— Дорогой доктор, — обратился к Анджело судебный следователь, — я попрошу вас теперь последовать за мной в кабинет. Я хотел бы поговорить с вами.
— К вашим услугам.
Новые друзья вошли в кабинет и уселись.
— Нам нужно поговорить о весьма важных делах, доктор, — заговорил де Жеврэ. — Но прежде всего, какую сумму я должен вам? Какая бы ни была эта сумма, она, конечно, никогда не окупит услугу, которую вы нам оказали.
— Прошу вас, сударь, вовсе не думать об этом! — возразил Пароли.
— Однако…
— Прошу вас, не настаивайте! Ваша настойчивость была бы мне крайне тяжела. Вы мне ничего не должны, и я ровно ничего от вас не возьму. Я очень рад, что нас свело обстоятельство, в котором я мог быть вам полезен. Должен сказать, что питаю к вам глубочайшее уважение, и поэтому, в вознаграждение за оказанную услугу — я говорю вашими словами, — я прошу у вас одного только — вашей дружбы… если, разумеется, вы считаете меня достойным ее.
— Да, доктор, милый мой, она всецело принадлежит вам! — порывисто воскликнул судебный следователь.
— Значит, я должен быть благодарен вам, а не вы, теперь вы сами видите это! — сказал Пароли, горячо пожимая протянутые руки Ришара де Жеврэ. — А теперь поговорим о том, что вы хотели мне сказать.
— Прежде всего, один вопрос…
— Какой именно?
— Устроили ли вы у себя в доме mademoiselle Сесиль Бернье?
— Да, со вчерашнего вечера она занимает там маленькую комфортабельную квартирку. Она переехала вместе со своей старой служанкой, у которой родилась на руках и которая к ней страстно привязана. Mademoiselle Сесиль не может обойтись без нее.
— Тем лучше! Я был вместе с господином Вениамином Леройе у председателя суда первой инстанции. Завещание несчастного Жака Бернье было вскрыто.
— Оно то же, что и черновик?
То же самое. Оно положено пока в конторе нотариуса Мегрэ, в Париже. Я официально занялся учреждением и составом опеки над mademoiselle Бернье. Да, забыл сказать, что нотариус Мегрэ — корреспондент дижонского нотариуса. Затем я виделся с мировым судьей. Он немедленно позаботится о созыве семейного совета. Формальности будут сокращены и упрощены настолько, насколько это возможно. Расположены ли вы продолжать ваше доброе дело и заботиться об этой девушке, так рано осиротевшей из-за жестокости судьбы?
— На этот вопрос я вам отвечу, а пока мне нужно сообщить вам нечто очень, очень для меня важное.
— Говорите, милый друг. Вы ведь позволили мне называть вас этим именем?
— Оно глубоко радует меня, я горжусь им!
— В чем же дело?
— Вчера, после нашего визита к вам, я имел продолжительный разговор с mademoiselle Бернье, разговор интимный, вроде исповеди. Он был совершенно необходим, так как одно обстоятельство, незаметное для судьи, не могло ускользнуть от моих глаз.
— Серьезное обстоятельство? Какое же?
