Ничего этого Скорик, родившийся и выросший в других местах – в Донецкой области – не знал, и сейчас, сидя в кабинете местного следователя в ожидании приглашенного зама главного технолога завода, разглядывая гравюру с изображением Богдановска в древности, слушал рассказ о нем своего коллеги…
– Ну что же он так долго? – Скорик взглянул на часы.
– Сейчас еще раз позвоню, – следователь взялся за трубку.
Но в этот момент раскрылась дверь.
– Извините, товарищи, еле вырвался, – невысокий, плотный, с круглым щекастым лицом человек вытирал лоб сложенным вчетверо платком, шумно выдвигал стул и, наконец, уселся. Следователь представил ему Скорика:
– Это товарищ Скорик из прокуратуры области. К вам несколько вопросов.
– Да я мало что знаю, – начал было технолог, но Скорик перебил его:
– Как вы считаете, Кубракова приезжала в Богдановск именно к вам на завод?
– К нам, конечно, к нам!
– А почему вы так уверены?
– У нас с нею, как говорится, давняя и постоянная любовь. Мы выполняем ее заказы. Правда, все штучные. На этот раз даже позвонила накануне, в понедельник, что назавтра прибудет. Честно говоря, не очень обрадовала.
– Почему?
– Характер у нее… пусть простит покойница… неуживчивый. Каждая встреча обязательно со скандалом. И в нынешний раз тоже.
– В связи с чем? – спросил Скорик.
– Мы ей уплотнители делали. Нестандартные. Не понравились, вроде жесткие получились, не эластичные.
– Накануне, в понедельник, Кубракова лично вам звонила?
– Нет, директору. А потом уж, когда прибыла, мы и занимались делом.
– Одна она была?
– Да вроде одна. Случалось, кого-нибудь из подчиненных присылала. А когда что-нибудь важное или срочное, сама наведывалась.
– Сколько же вы с нею общались?
– Во вторник после обеда, так, часов с двух до четырех.
– А на следующий день, в среду?
– Нет. Во вторник мы с нею все решили.
– Значит вы считаете, что утонувшая женщина безусловно Кубракова?
– Что значит "считаю"? – он развел руками, как бы опешив от нелепости вопроса. – Я достаточно хорошо ее знал! Да и кофта на ней вязанная та же, что и во вторник была!
Они умолкли. Скорик думал, о чем бы надо еще спросить. Хозяин кабинета деликатно молчал, он уже догадывался, что дело у него заберут в область и в душе был рад этому…
Войцеховский ждал: приближалось время встречи с директором завода Омеляном, а Скорика все не было. К Омеляну они должны были идти вдвоем. Подождав еще минут пятнадцать, мысленно ругнув Скорика, Войцеховский вышел из гостиницы…
Возле черной "Волги", стоявшей у райотдела милиции, прощались двое: заместитель начальника управления угрозыска области подполковник Проценко и начальник отделения Богдановского угрозыска майор Мотрич. Проценко взялся было за ручку дверцы, но, заметив приближающего Войцеховского, остановился:
– Уезжаешь? – подошел Войцеховский.
– Надо. В три часа коллегия. Начальство вызвало.
– Есть что-нибудь новое? – Войцеховский адресовал вопрос обоим.
– Пока ничего, – ответил Мотрич. – Работаем.
– Пытаемся установить тех, кто часто бывает на реке – владельцев лодок, заядлых купальщиков, рыбаков, торговцев раками на рынке… ну, кто там еще?.. – сказал Проценко таким тоном, будто сам этим только и занят.
– Одежда Кубраковой высохла? – поинтересовался Войцеховский.
– Да. Упаковали в бумажный мешок, – ответил Мотрич.
– Пусть положат в мою машину. Труп надо бы отправить в морг областной больницы. Там уж родственники заберут. Транспорт найдете?
– Постараюсь, – ответил Мотрич. – А вы к нам шли, что ли?
– Что же мне делать? Вы люди опытные, только мешать буду, – засмеялся Войцеховский. – Я на завод к Омеляну.
– Садись, Адам Генрихович, подвезу, мне по дороге, – предложил Проценко. Войцеховский сел, машина тронулась.
– Что думаешь, Адам Генрихович, самоубийство, несчастный случай или убийство? – грузный Проценко, сидевший на переднем сидении, тяжко поерзав, повернулся к Войцеховскому.
– А ты как считаешь? – спросил Войцеховский.
– Черт его знает… похоже… – он не закончил, отвернулся.
Войцеховский знал эту манеру Проценко: вроде что-то и сказать хотел, а в сущности – ничего.
– Вот и я так думаю, – внутренне усмехаясь, ответил Войцеховский.
Они миновали переезд, дальше шло загородное шоссе, справа виднелись заводские корпуса.
– Все! Я приехал, у того киоска тормозни, – попросил Войцеховский. Он вышел из машины. – Счастливо! – хлопнул дверцей.
– Жми! – приказал Проценко водителю. Машина рванулась по шоссе, удаляясь от Богдановска.
Директор завода резиновых изделий Лев Иванович Омелян ждал. Секретарша внесла на подносе чайник с кипятком, банку растворимого кофе, сахар, небольшие чашечки и на тарелке сушки.
– Я отниму у вас немного времени, Лев Иванович, – Войцеховский зачерпнул ложечку кофе. – Вы хорошо знали Кубракову?
– Что значит хорошо? Институт их – наш постоянный заказчик. Польза от них копеечная, не те объемы. Так, походя, кое-что делаем им, как говорится, по старой дружбе.
– Одним словом, снисходите.
– Пожалуй. Хлопот больше, чем выгоды. Но куда же их гнать в наше-то время? Никто не захочет с такой мелкотой возиться… Выполняем иногда заказы для лаборатории Кубраковой. Лет десять, как знаком с нею. В особых случаях наведывалась лично.
– Что за особые случаи?
– Если уж что-то больно хитрое, а подчиненным не доверяла.
– А в этот раз?
– Мы ей сделали уплотнители, – не понравились, забраковала. Вот и приехала вправлять мозги, – Омелян покачал головой. – С ней непросто, ей бы мужиком родиться, – он отхлебнул кофе, утер губы. – Дело свое знает, дерется за него со всеми, иногда без правил.
– В каком смысле?
– Не стесняется в словах, иногда забывая, что не все у нее в подчинении и не все обязаны выслушивать. Так сказать, на повышенных регистрах.
– Ну а вы?
– Терпел. Женщина все-таки. Уважал и за одержимость. Хотя в этот раз не сдержался, поругались. Она без моего разрешения пошла в цех и устроила мастеру разнос. Ну, тут я и не стерпел, высказался.
– Так и не помирились?
– Помирились. На следующий день. Что с ней поделать?
– Когда Кубракова приехала к вам?
– Во вторник, пятнадцатого.
– Неожиданно для вас?
– Нет, почему же? Накануне позвонила, договорились, попросила заказать на сутки гостиницу.
– Каким транспортом она приехала?
– Вот этого не знаю. Возможно рейсовым автобусом, а может быть и машиной. Я видел ее в машине на следующий день.
– Тогда давайте по-порядку, Лев Иванович, сначала. В котором часу во вторник она появилась у вас?
– В начале десятого утра. Просидели почти до двенадцати. В перерыв я ее видел в заводской столовой. После двух ею занимался мой зам главного технолога. А после него до конца дня она пробыла у наших химиков в лаборатории.
– А на следующий день?
– Чтоб все подытожить, накануне мы договорились встретиться у меня в 8 утра. Рабочий день у нас начинается в 8.30, но я обычно в 8 уже у себя. До 8.30 мы все решили и она ушла. Через час я уехал в райисполком. Переезд был закрыт и перед шлагбаумом с обеих сторон было полно машин. Когда открыли, все медленно поползли. И во встречном потоке в конце этого хвоста я увидел Кубракову. На выезде из города. Я еще подумал: "Ну, слава Богу, отбыла". Глянул на часы, было 10 утра.
– Вы не помните, какая машина?
– Помню, что красные "Жигули".
– А модель или номер?
– Где там! После стояния у шлагбаума все ринулись, сигналят, спешат. Да и к чему мне это было?
– Она сидела рядом с водителем?
– Нет, на заднем сидении.
– Водителя не запомнили?
– Видел, что мужик. Единственно, что отпечаталось в памяти, это каскетка на нем, белая с зелеными клиньями и светозащитным пластиковым козырьком. Он ее почти на глаза надвинул.
– Солнце было?
Омелян словно споткнулся об этот вопрос, задумался, затем сказал:
– Нет. В эту пору оно еще на Востоке, значит мне в глаза, а встречным в затылок.
– И больше вы Кубракову не видели?
– Нет.
– Лев Иванович, все-таки она, пусть не часто, но приезжала сюда много лет. Не упоминала хоть раз за эти годы, что у нее есть здесь родственники или знакомые?
– Никогда.
– Ну что ж, – Войцеховский поднялся, бросил взгляд за окно. Там вдалеке виднелось шоссе, сталью блестел на солнце асфальт, беззвучно неслись машины. "По этой дороге в то утро она уехала из Богдановска, а домой не прибыла. С кем и куда?", – подумал он…
Гостиница была плохонькая, серое двухэтажное здание, облупившееся крыльцо, проржавевшая, в дырах водосточная труба. Из нее вода, видимо, попадала на стену, и она промокла на всю глубину, отчего синюшное пятно на вздувшихся обоях в номере казалось мокрым.