– То, что он сейчас сказал: слишком длинный был день.
– Ерунда. Никогда в жизни не видел, чтобы Гарри устал.
– Теперь увидел.
– Должна же быть какая-то причина. Может, что-нибудь не так с Телмой?
– Может быть.
– Если ты меня спросишь, так я тебе скажу, что Телма – занятная бабенка.
– Мне незачем тебя об этом спрашивать, – сказал Тьюри, мрачно глядя на остывающие угли и пытаясь представить себе, что делает Телма в эту минуту. Строит планы? Рыдает? Придумывает то одно, то другое или же преспокойно спит, убежденная в том, что впервые в жизни поступила совершенно правильно?
– Я думаю, всякая женщина по-своему занятна.
– Не все. Нэнси не такая. – Тьюри верил в это и будет продолжать верить, пока они с женой в очередной раз не поцапаются.
– Ты необъективен. – Хепберн допил рюмку и поставил ее на каменную консоль камина. – Слава Богу, я не женат. Настой мажорной ноте я с тобой и распрощаюсь.
– Ступай. Свет я погашу.
– Может, оставить одну-другую лампочку на тот случай, если Рон...
– А, нуда, конечно.
– Спокойной ночи, Ральф.
– Спокойной ночи.
Хепберн помедлил, потер подбородок. Ему уже пора бриться, глаза покраснели, оттого что он мало спал и много пил, фланелевая рубашка стала грязной, на вороте не хватало одной пуговицы.
"Выглядит он как оболтус, – подумал Тьюри. – Может, таков он и есть. Может, все они оболтусы, и мне среди них не место. Я должен был остаться с семьей, а не тащиться сюда и строить из себя такого же, как они".
– Иди выспись, – резко произнес он, раздраженный собственными мыслями. – Бог ты мой, ну и ночка выдалась.
– Она еще не кончилась.
– Вот давай и завершим ее.
– О'кей, но не падай духом, старина. В этом никакого проку. Мы все влипли в это дело.
Наутро, в начале девятого Тьюри был разбужен громким стуком дверного молотка, украшенного львиной головой, и звоном старого колокольчика, какие подвязывают коровам, – он обычно служил вместо гонга, сзывающего гостей к столу. Подавая негромким ворчаньем сигналы бедствия, он нащупал ногами ботинки и надел их. На этом одеванье и закончилось, ибо Тьюри, как и все остальные, спал в одежде. Такова была одна из традиций на уик-эндах в охотничьем домике, которую много лет тому назад учредил Гарри Брим. ("От этого я ощущаю себя спортсменом, – сказал тогда Гарри. – Отсутствие привычных удобств и все такое прочее".)
Чувствуя, себя далеко не спортсменом, Тьюри вышел в переднюю, где увидел Уинслоу: вытаращив глаза и дрожа; тот подпирал стену.
– Господи, – проскрипел Уинслоу. – Я умираю. Умираю.
– В ванной есть бром.
– Бог ты мой! Этот колокольчик! Заставь его умолкнуть. Мои уши...
– Возьми себя в руки.
– Да я умираю, – повторил Уинслоу и сполз по стене на пол точно кукла, у которой полопались пружины.
Тьюри брезгливо обошел его и спустился по лестнице в общую комнату. Встреча с Уинслоу вовсе не рассеяла вчерашнего ощущения, что он, Тьюри, лишний в этом доме, среди этих людей. Хоть они и были близкими друзьями, в напряженной обстановке Тьюри воспринимал их как совершенно посторонних людей, образ жизни (в случае с Уинслоу – образ умирания) которых был глубоко чужд ему. Когда он спускался по лестнице, в нос ему ударил тяжелый дух, показавшийся чуть ли не ядовитым: пахло застоявшимся спиртным и несбывшимися надеждами.
Отодвинув толстый деревянный засов, Тьюри открыл входную дверь и был почти уверен, что перед ним предстанет Рон.
Ранним утром ветер стих и похолодало. Земля была покрыта белым инеем, сверкавшим в лучах солнца, и на его фоне лицо Эстер Гэлловей выглядело смуглым, как будто она вдруг не по сезону загорела.
Видно было, что она одевалась в спешке и не так, как обычно одевалась в дорогу. Она была без головного убора, в летних туфлях без каблуков и куталась в черное пальто из шотландки, которое было знакомо Тьюри с давних пор. Эстер обычно так заботилась о том, чтобы выглядеть элегантно, что Тьюри был поражен ее заурядным, если не затрапезным нарядом.
– Что случилось, Эстер?
– Привет, Ральф, – бодро сказала она. – Я вас удивила, удивила, да?
– Входите.
– Именно это я и собираюсь сделать.
Ральф подержал дверь, пропуская Эстер, и она вошла, стягивая на ходу перчатки и встряхивая головой, словно в волосы набился иней.
– У меня замерзли уши. Чтоб не уснуть, я ехала с открытыми окнами. Глупо, конечно. – Она положила перчатки на каминную полку между оставшихся после вчерашнего вечера пустых рюмок. Взяла одну из рюмок и состроила гримасу:
– Джин. И когда ваш Билли Уинслоу начнет хоть что-нибудь соображать?
– Трудный вопрос.
– Вы приятно провели вечер?
– Не очень.
– Рона, конечно, здесь нет?
– Нет.
– И он никак не дал о себе знать?
– Никак.
– Прах его побери.
Утром огонь в камине погас, и теперь в комнате было так холодно, что пар от дыхания выходил изо рта Эстер клубами, точно дым из пасти дракона. Тьюри подумал, что ей в данную минуту это сравнение подходит как нельзя лучше.
– Прах его побери с его маленькими глазками-бусинками, – продолжала она. – Ну что ж, начинайте его оправдывать, как всегда, что ж вы молчите?
Тьюри ничего не ответил, так как боялся сказать что-нибудь невпопад; а ничего подходящего в голову не приходило.
– Ну прямо прелесть, как вы стоите друг за друга!
– Сядьте, Эстер, а я пойду приготовлю кофе.
– Не трудитесь.
– Тут никакого тру...
– Сию минуту придет Мак-Грегор, растопит камины и приготовит завтрак. – Она обернулась и внимательно осмотрела комнату, ноздри ее слегка раздувались. – Здесь надо проветрить. Тяжелый запах.
– Я не заметил, – солгал Тьюри.
– Я, конечно, и не надеялась встретить его здесь. Не знаю даже, зачем я сюда приехала, наверно, оттого что не могла уснуть после вашего ночного звонка, терпеть не могу ждать, ждать и ничего не делать. Вот я и прикатила сюда. Сама не знаю почему, – повторила Эстер. – Просто ничего лучшего в голову не пришло в ту минуту. И вот теперь я здесь и понимаю, что ничего сделать не могу, верно? Разве что опохмелить вас. Как ваша голова?
– Она в порядке, – холодно сказал Тьюри.
– Значит, вчера вы провели время не очень приятно.
– Я уже сказал об этом.
– Что ж, сегодня можно повторить. Может, раз в жизни пригласите и меня?
– Это ваш дом.
– Прекрасно, я сама себя приглашаю. Мы усядемся вокруг стола и будем веселиться, пока Его Светлость Гулена не изволит объявиться.
– Думаете, это так просто?
Эстер повернулась к нему и медленно сказала, чеканя каждое слово, словно говорила с глухим или набитым дураком:
– У Рона в бумажнике все бумаги, удостоверяющие его личность, а регистрационный номер машины прикреплен к рулевой колонке. Если бы он попал в аварию, меня тотчас известил бы. Разве не так?
– Должно быть, так.
– Не должно быть, а наверняка. Обо всяком дорожном происшествии докладывают немедленно. Таков закон.
Тьюри подумал, но не сказал собеседнице, что закон можно и нарушить.
Из кухни доносились звяканье и треск – Мак-Грегор взялся за приготовление завтрака. Это не входило в его обязанности, и Тьюри по опыту знал, что Мак-Грегор выразит свой протест как только сможет: кофе будет горькой жижей, ветчина подгорит, а наличие яиц на сковородке можно будет определить лишь по мелким скорлупкам, которые хрустят на зубах, точно битое стекло под ногами.
– Мак-Грегор не в духе, – тихо сказал Тьюри. – Не исключено, что он нас отравит.
– В данный момент мне все равно.
– Эстер, ради Бога...
– О, я знаю, вы считаете, что я зануда и паникерша. По-вашему, я вечно хожу с вытянутым лицом и жажду с кем-нибудь сцепиться.
– Я не...
– Вы друг Рона и, разумеется, на его стороне. Я готова предположить, что Рон – хороший друг. Но он паршивый муж.
– Избавьте меня от подробностей.
– А я и не собиралась вдаваться в подробности, – ровным голосом сказала Эстер. – Я собиралась сделать обобщение.
– Валяйте.
– О, я знаю, Ральф, что вы терпеть не можете обобщений. Предпочитаете частную статистику, например, сколько тонн скумбрии было отгружено за последний месяц из Ньюфаундленда.
Тьюри вяло улыбнулся.
– Давайте перейдем к обобщениям.
– Хорошо. Некоторым мужчинам вообще не надо бы жениться, они ничего не могут дать женщине, даже крохи своего времени за весь день. О, они могут купить ей дорогие часы на драгоценных камнях, чтобы она без него знала, который час, но это не значит поделиться с ней своим временем.
Эстер присела на кожаную напольную подушку у неразожженного камина, как будто всплеск эмоций, подобно кровопусканию, лишил ее сил.
– В этот раз мне очень хотелось провести уик-энд здесь вместе с Роном. Я не увлечена ни рыбной ловлей, ни бивачной жизнью, но я думала, как приятно было бы что-нибудь состряпать и съесть у камина, погулять по лесу с Роном и мальчиками. Я сказала ему об этом, но он даже не принял меня всерьез, сама такая мысль была для него невероятной. – Она остановилась и перевела дух. – Подумать только, мальчики почти не знают здешних мест. Были здесь всего раза три. У Рона все отговорки: мальчики могут упасть со скалы, наступить на змею, утонуть при купанье и тому подобное. Но о подлинной причине он помалкивает – мальчики могут помешать ему, потребовать от него чего-нибудь, что нельзя купить за деньги, две-три унции его самого как личности. Они даже могут запустить зубы в его неприкосновенный запас, не ведая, что это нечто невкусное неудобоваримое.
