Антон чуть помолчал:
— Не только.
— Да?.. — Мохов глубоко затянулся сигаретой. — Что касается других поводов, не знаю, но Суржиков не виноват в наезде на дом Исакова. Потому и я посоветовал к вам обратиться. Тут в общем… Филиппенко на Виктора Андреича ополчился. Физиономия ему показалась подозрительной, а у Суржикова лицо всегда красное, будто свеклой натертое.
— Тебе, вероятно, известно, что работники ГАИ не только по цвету лица трезвость определяют…
— Ну, запашок у Андреича, скрывать нечего, имелся. Тут никуда не попрешь. Но ведь надо по-человечески разбираться. Разве шофер с двадцатилетним стажем, если нормально держится на ногах, в угол дома заедет?
— Тебе откуда известно, что Суржиков нормально держался на ногах? — спросил Антон.
— Видел всю комедию, когда инспектора ГАИ разбираться приехали. Со смены как раз домой шел.
— В какое время это случилось?
— В двенадцатом часу ночи. В одиннадцать я Сергею Тюменцеву молоковоз передал. Минут двадцать автобуса на остановке дожидался, потом примерно столько же ехал. Вот, считайте сами…
— Кто же, по-твоему, это сделал?
— Недоростки малолетние. — Мохов стряхнул с сигареты пепел. — У меня у самого на днях чуть не случилось подобное. Остановился в сумерках у дома, чтобы перекусить. Минут через пятнадцать выхожу — пацан с соседней улицы в замке зажигания проволокой ковыряет. Надрал ему уши — на том дело кончилось. А если бы я по оплошности ключ в замке зажигания оставил? Тоже бы сопляк в первый же угол въехал.
— Чей подросток?
— С соседней улицы, говорю, с Заводской. Борька Муранкин. Мать его на вокзале мороженое продает, крикливая женщина.
— Ты на Садовой, что ли, живешь?
— Ну… В мамашином доме пока обитаю.
— Не женился?
— Не-е… С кем попало не хочу судьбу связывать, а порядочные от меня шарахаются после колонии. Теперь мне долго придется авторитет зарабатывать.
— Тюменцева адрес знаешь?
— Угу. К родителям Серега от Галки перебрался. Наверное, по поводу угона мотоцикла им заинтересовались?
— Ты догадлив.
— Опыт общения с угрозыском подсказывает. — Мохов покосился на сиденье рядом с собой. — Садитесь, подвезу до Сергея. Мне все равно в ту сторону ехать.
Бирюков поднялся в кабину. Молоковоз рыкнул мотором, миновал заводские ворота и покатил по райцентру. Мохов выбросил в открытое окно сигаретный окурок. Недолго помолчав, заговорил:
— Про угон мотоцикла у Галки Тюменцевой мне Исаков рассказывал сегодня у озера, когда там доставали труп фартовой молодки…
— Не знаешь ее?
— Не-е, не знаю. Сергей Тюменцев, железно скажу, не виноват в угоне Галкиного мотоцикла. Это малолетки развлекаются. Схватят, дураки, срок — слезы лить будут…
— Первое наказание ты, кажется, за угоны мотоциклов отбывал? — вспоминая прошлые грешки Мохова, спросил Бирюков.
— По совокупности. Вдобавок к угонам детали откручивал. Хотел «Урал» по частям собрать. Фару да карбюратор только и успел в заначке припрятать.
— Любопытна логика несовершеннолетних угонщиков… — начал Антон, но Мохов не дал ему договорить:
— На арапа все делается, без логики. Помню первый свой угон. Сидели ночью на лавочке. Десятый раз старые анекдоты пересказали, а спать не хочется — днем выспались. Кто-то из пацанов вякнул: «На мото бы покататься?» — «В чем дело?.. — говорю. — Кругом гаражи, хозяева дрыхнут». — «Слабо, Пашк!» — «Бутылку ставишь?» — «Ставлю!» Ударили по рукам и… на соседском мотоцикле весь бензин, что в бачке был, прокатали. А выигранная по спору бутылка водки в ту пору мне была нужна как собаке пятая нога. От одной рюмки целый день тошнило…
Бирюкову не хотелось касаться прошлого Мохова, но Павел сам начал. Видно, сидела в нем боль за некогда совершенное преступление, и некому было ее излить. А Бирюков все знал, и это побуждало Павла к откровенности.
— Многое, конечно, от подстрекателя зависит, — продолжал Мохов. — В мое время табунил Пшендя — мелкий щипач, выдававший себя за урку. У таких, как Пшендя, подлый закон: сам замаран — другого замарай. Потом тверди недоростку, пугай его: назад дороги нет — заметут, жить хочешь — держись за меня, сопляк, одна у нас теперь дорожка… Ну и лопухи, конечно, верят гадам, пятки им лижут…
Еще и потому, может быть, вспомнил Павел Мохов свое безрассудное и горькое прошлое, что теперь-то мог гордиться собой. Бирюков не перебивал, чувствовал — надо человеку выговориться. Не столь часто, к сожалению, приходится работникам милиции вот так — уже на равных — беседовать с бывшими их подопечными. Лишь после того, как Мохов, тяжело вздохнув, замолчал, Антон спросил:
— А куда подевался этот Пшендя?
— Водкой, паразит, захлебнулся.
Такой вопрос Антон задал не случайно. Павел натолкнул: довольно часто на первое преступление сбивает подростков опытный уголовник. Поэтому и «вдохновителем» угона мотоцикла у Тюменцевой мог быть кто-то постарше. Бирюков попробовал выяснить взаимоотношения Сергея Тюменцева с бывшей женой, но Мохов демонстративно уклонился от ответа:
— В семейном деле Серега пусть сам исповедуется. — И затормозил у домика с расписными наличниками. — Вот как раз его резиденция…
Бирюков открыл скрипнувшую калитку и вошел в просторную ограду, похожую на оранжерейный цветник. На скрип калитки из-за угла небольшой веранды выбежала лохматая болонка, залилась звонким беззлобным лаем. В ту же минуту показался обнаженный по пояс загорелый парень в спортивных брюках.
— Чапа, не пустозвонь! — прикрикнул он.
Собачка послушно умолкла. Бирюков назвал свою должность и спросил:
— Вы Сергей Тюменцев?
— Да, — спокойно ответил парень. На его лице при этом не появилось ни малейшего оттенка удивления, как будто он давно ждал сотрудника уголовного розыска. — Проходите в тень, там прохладней. — И, пошаркивая спадающими шлепанцами, направился за веранду.
В тени навеса стояла старая тахта. На ней обложкой кверху лежал развернутый учебник физики за десятый класс, а рядом — школьная тетрадка с заложенным в нее карандашом.
— Садитесь, — показывая на тахту, предложил Тюменцев и сам пристроился на краешек.
Бирюков сел. Стараясь исподволь подойти к интересующей его теме, показал на книгу:
— Занимаетесь?
— Нынче хочу в автодорожный институт на заочное поступить. Надо учиться, пока годы молодые да память свежая.
Тюменцев ладонью поправил волнистые русые волосы. Он производил впечатление уравновешенного человека, чуточку ироничного. В отличие от некоторых «обиженных» мужей не стремился поливать свою бывшую жену грязью. Напротив, даже в чем-то сочувствовал ей, старался основную вину в неудавшейся семейной жизни взять на себя. А жизнь эта, по словам Тюменцева, и не могла состояться.
За месяц до призыва в армию Сергей познакомился на танцах с Галиной, и сразу — заявление в загс. Кое-как дождались регистрации, отгуляли свадьбу, и он уехал на два года служить. Когда вернулся со службы, не узнал Галину — так она изменилась. Каждую субботу к ней приходили подруги из общепита с мужьями. Играли допоздна в карты. Ну а где карты, там и выпивка. Сам Тюменцев в этих развлечениях не участвовал: и презирал такой отдых, и работа не позволяла — с похмельной головой до аварии один шаг…
— Обычно при разводах какая-то причина бывает, — с намеком сказал Бирюков.
— С Галиной рано или поздно мы все равно бы разошлись. Между нами ничего общего нет: ее к роскоши тянет, а мне роскошь — до лампочки. Загорелось ей «Жигули» купить. Спрашиваю: «Зачем нам машина? Хватит мотоцикла». — «На мотоцикле ездить уже не престижно», — отвечает. «Да разве в этом престиж заключается?» — «А в чем? Надо мной подруги хихикают за то, что машины нет». — «Да кто они, твои подруги? Обывательницы районного пошиба». — «Дурак идейный!»… Вот поговорили, называется…
— После этого вы и ушли?
— Нет… Ушел, можно сказать, по своей вине: невпопад обидное Галине ляпнул. На прошлой неделе, значит, прихожу домой после ночной смены уставший, как черт. Смотрю, на диван-кровати в зале парочка спит. Тихонько спрашиваю Галину: «Кто такие?» — «Подруга, которая мне импортные вещи достает, из Новосибирска приехала отдохнуть с мужем». Сразу-то я поверил, но, когда пригляделся, вижу, что этому «муженьку» — и «подруге» тоже — лет семнадцать… Злость меня взяла, говорю: «Ты что, дом свиданий организовала?» Ну тут Галина и спустила на меня всех собак, аж «муж с женой» проснулись. Попробовал скандал на тормоза перевести — еще сильнее по кочкам понесла, бельишко мое из шифоньера вышвырнула. Собрал я вгорячах, что под руки подвернулось, сунул в солдатский рюкзак, и прощай, золотая рыбка.
— Что за гости у Галины ночевали? — спросил Бирюков.
— Кто их знает. Парня того больше не видел.
