— Разве? — удивилась Эмили. — Грейс Дилбридж всегда выглядит такой приветливой.
— Она такая, — нетерпеливо сказала Веспасия. — Никогда не составляет список гостей. Я не думаю, что она была бы против этого. Грейс — одна из тех женщин, которые любят страдать. Она сделала себе карьеру на этом. Если бы Фредерик вел себя нормально, ей было бы не о чем разговаривать. Это единственное, что придает ей значительность, и она кичится этим.
— Это ужасно, — воскликнула Эмили.
— Напротив, — возразила Веспасия. — Грейс наслаждается такими разговорами, а другим это ужасно скучно. — Она повернулась к Питту. — Я уверена, что там вы и найдете вашего убийцу — либо среди гостей Фредерика Дилбриджа, либо среди их слуг. Некоторые из самых недостойных людей могут отлично управлять парой лошадей и экипажем… — Веспасия вздохнула. — Я припоминаю, что у моего отца был кучер, отчаянный пьяница и бабник, переспавший с каждой женщиной в деревне; так вот, он управлял лошадьми, как бог, — самые умелые руки в Южной Англии. А закончил он тем, что на охоте его застрелил лесник. Никто до сих пор не знает, был ли это несчастный случай или нет.
Эмили беспомощно смотрела на Питта. Ее обычно смешливый взгляд теперь стал встревоженным.
— Вот где вы найдете его, Томас, — убежденно сказала она. — Никто с Парагон-уок не мог сделать этого.
У Томаса еще оставалось время для того, чтобы встретиться с Фулбертом Нэшем, последним братом из этого семейства, — и ему повезло. Фулберт вернулся домой около пяти. Судя по его лицу, он ждал Питта.
— Так вы и есть тот полицейский… — Фулберт осмотрел его снизу доверху с нескрываемым любопытством, как рассматривают новый товар, не имея желания купить его.
— Добрый вечер, сэр, — сказал Питт несколько жестче, чем намеревался.
— О, добрый вечер, инспектор, — Фулберт слегка изменил тон. — Очевидно, что вы пришли сюда из-за Фанни, маленького, бедного создания… Вы хотели бы узнать историю ее жизни. Она была трогательно юна. В ее жизни не происходило ничего примечательного, и я не думаю, что когда-нибудь произошло бы. Самое заметное событие в ее жизни — это ее смерть.
Питта раздражало легкомыслие собеседника, хотя он знал, как часто люди прикрывают свое горе, которое они не могут вынести, очевидным безразличием или даже насмешкой.
— У меня еще нет причин, сэр, рассматривать это дело иначе как трагическую случайность, и поэтому история ее жизни пока не требуется. Возможно, вы могли бы сказать мне, где вы были в тот вечер? Может быть, вы слышали или видели что-то, что могло бы нам помочь?
— Я был здесь, — ответил Фулберт, слегка приподняв брови. Он больше напоминал Афтона, чем Диггори: такое же, как у первого, слегка презрительное выражение лица, а также черты, которые должны были украшать его, но не украшали. Диггори, с другой стороны, был не так правильно сложен, но в его неправильности чувствовалась приятность, черные брови выдавали характер, а все вместе производило впечатление теплоты и мягкости.
— Весь вечер, — добавил Фулберт.
— В компании с кем-то или один? — спросил Питт.
Фулберт улыбнулся.
— Разве Афтон не сказал вам, что я был с ним? Играл в бильярд.
— Вы играли, сэр?
— Нет, в действительности я не играл. Как вы, наверное, заметили, Афтон на несколько дюймов выше, чем я. Его раздражает, что он не может выиграть у меня, а я не хочу испытывать в очередной раз его дурной характер.
— Почему он не может выиграть у вас?
Ответ казался очевидным. Фулберт широко открыл свои голубые глаза и улыбнулся. У него были слишком мелкие для мужчины зубы.
— Потому что я обманываю его, мошенничаю, а он не способен понять, как мне это удается. Вот одна из немногих вещей, которые я делаю лучше, чем он.
Питт немного растерялся. Он не мог себе представить радость от победы в соревновании обманщиков. Впрочем, ни одна из игр не приносила Томасу удовольствия. В юности у него попросту не было свободного времени, которое он мог бы посвятить играм. А уж теперь и подавно.
— Вы были в бильярдной комнате весь вечер, сэр?
— Нет. Мне кажется, я сказал вам об этом… Я немного побродил по дому, зашел в библиотеку, поднялся наверх, зашел в кладовку дворецкого, выпил стакан портвейна… или два… — Он снова засмеялся. — Отсутствовал довольно долго. За это время Афтон мог выскользнуть из дома и изнасиловать бедняжку Фанни. А так как она была его сестрой, вы можете добавить кровосмешение к статьям обвинения… — Он увидел, как изменилось лицо Питта. — О! Я обидел ваши чувства? Я забыл, насколько пуританскими являются нравы нижних классов. Только аристократия и отбросы общества могут прямо и открыто говорить обо всем. И по размышлении получается, что только одни мы можем позволить себе существовать. Мы настолько самонадеянны, что уверены: никто не может заменить нас. А отбросам общества нечего терять. Вы действительно вообразили себе, что мой болезненно самодовольный братец прополз между бильярдными шарами и изнасиловал свою сестрицу в саду? Она ведь не была заколота бильярдным кием, ведь так?
— Нет, мистер Нэш, — ясно и четко произнес Питт. — Она была убита длинным ножом, остроконечным и, вероятно, заточенным с одной стороны.
Фулберт закрыл глаза, и Питт был доволен, что наконец-то причинил ему боль.
— Как отвратительно, — тихо произнес Нэш. — Я не выходил из дома, и это то, что вы хотели знать. Я также не видел и не слышал ничего странного. Но вы можете быть чертовски уверены, что, если я увижу что-то, я обращу на это внимание. Я полагаю, вы работаете над гипотезой, что это был какой-то безумец? Вы знаете, что такое гипотеза?
— Да, сэр. Но сейчас я просто собираю свидетельства. Для гипотез еще не настало время. — Томас специально использовал слово «гипотезы» во множественном числе, чтобы показать Фулберту, что он знал это слово.
Тот понял и улыбнулся.
— Ставлю два против одного, что это не так! Бьюсь об заклад, что это один из наших — какой-нибудь грубый, отвратительный тип, упорно скрывавший свою сущность; но в тот вечер она прорвалась сквозь тонкую оболочку, и вот… насилие! Ищите в этом квартале, инспектор. Смотрите на нас очень, очень тщательно, просейте нас через тончайшее сито, расчешите нас самой густой гребенкой — и вы увидите, каких паразитов и каких вшей вы натрясете. — Он весело засмеялся, затем поймал гневный взгляд Питта. — Поверьте мне, вы будете изумлены, увидев, кто попадется вам на пути.
Шарлотта с тревогой ждала Питта весь вечер. После того как она уложила наверху Джемайму на дневной сон, она вдруг заметила, что постоянно смотрит на старые часы на полке в столовой, то и дело подходя к ним и прислушиваясь к их тиканью, чтобы проверить, не остановились ли они. Хотя Шарлотта отлично знала, что это глупо — муж не мог вернуться раньше пяти, а то и шести.
Причина, по которой она так волновалась, заключалась, конечно, в Эмили. Сестра ждала своего первого ребенка, и, как хорошо помнила сама Шарлотта, ранние месяцы беременности могли стать нелегким испытанием: Эмили могла страдать не только из-за естественной неуверенности в своем новом состоянии, но и из-за тошноты, а иногда под воздействием беспричинной депрессии…
Шарлотта никогда не бывала на Парагон-уок. Конечно, Эмили приглашала ее, но Шарлотта не была уверена, действительно ли та хотела, чтобы она пришла. Еще с тех пор как они были девочками, когда была жива Сара и они жили на Кейтер-стрит с мамой и папой, прямолинейность Шарлотты сильно мешала ей в жизни. Мама находила для нее много выгодных женихов, но Шарлотта, не будучи расчетливой, подобно многим другим девушкам, не желала укорачивать свой язык и не искала способы очаровать кого-нибудь из кандидатов. Конечно, Эмили любила ее, но она также сознавала, что Шарлотте будет некомфортно в обществе на Парагон-уок. Старшая сестра не могла позволить себе соответствующую одежду, да и трудно ей было выкроить свободное время, отвлечься от ведения хозяйства. Шарлотта уже давно не была в курсе последних сплетен и все дальше отдалялась от круга, в котором вращалась Эмили.
Теперь Шарлотта страстно желала сама прийти и убедиться, что с Эмили все в порядке, что нет нужды бояться за нее из-за этого чудовищного преступления. Конечно, ее сестра могла оставаться дома, а выходить лишь со служанкой и только в дневное время, но это было ужасно. Шарлотта не хотела вспоминать или думать о том, как это уже случалось с ними когда-то.
Уже шел седьмой час, когда Шарлотта, наконец, услышала Питта за дверью. Она бросила кастрюлю с картошкой, которую в тот момент сливала, в раковину, опрокинув солонку с перечницей, и заспешила навстречу ему.
— Как Эмили? — спросила она с ходу. — Ты ее видел? Ты узнал, кто убил эту девочку?
Томас прекратил это излияние вопросов крепкими объятиями.
