— И что же вам нужно о Татулина?
— Я бы хотел видеть Григория Сергеевича… Мне надо поговорить с ним.
— На Бутырке Григорий Сергеевич! — вдруг тонко выкрикнула женщина. — Надеюсь, следователи знают, что это такое?! Они должны знать, что Бутырка — это не Сочи!
— Он на Бутырке?! — ужаснулся Демин и понял, что это получилось у него неплохо, потому что Татулина, поколебавшись, все же открыла дверь и пропустила его в квартиру.
Демин снял заснеженный берет, отряхнул его и повесил на вешалку. Затем как бы в растерянности прошел в переднюю и, продолжая отступать, пятиться, оказался в большой комнате. Он сразу понял, что здесь совсем недавно произошли большие перемены. Светлые квадраты на стенах ясно говорили о том, что мебели в комнате было гораздо больше. Светлые квадраты поменьше, в полутора метрах от пола, свидетельствовали: здесь висели картины, и уж если сочли за лучшее их убрать, это были вовсе не репродукции, очевидно, висели подлинники. А на одной стене он заметил целую россыпь небольших прямоугольников. Иконками, видно, тоже баловался Григорий Сергеевич.
— Вот мои документы. — Демин показал удостоверение. — Но я к вам совсем по другому делу… Понимаете, у одной девушки большие неприятности, а она знала Григория Сергеевича… Вот и хотелось бы поговорить с ним…
— Ах, вот оно что! — Татулина медленно поднялась со стула, тяжело распрямилась. Видно было, что слова Демина всколыхнули в ней что-то болезненно уязвимое. — Так, говорите, у вашей девушки неприятности? И вы сразу к Григорию Сергеевичу? Так? Помогите, мол, Григорий Сергеевич, у моей девушки неприятности, да?
Вначале Демин растерялся, не поняв возмущения Татулиной. Но когда она закончила фразу, он облегченно вздохнул — все встало на свои места.
— Я вовсе не хотел сказать, что речь идет о моей девушке… Дело в том, что я до недавнего времени не знал даже о ее существовании…
Но Татулина его не слышала.
— Вот так всегда! — проговорила она, подняв голову к потолку и закрыв глаза, словно бы взывая к каким-то высшим силам, к высшей справедливости. — Вот так всегда! — четко повторила она, и Демин увидел, что на него в упор смотрят два маленьких, горящих ненавистью глаза. — Вот так всегда! — в третий раз повторила Татулина. — Когда у кого-то неприятности, все бегут к Григорию Сергеевичу! А когда неприятности у Григория Сергеевича, все бегут от него как от заразы! Вот вы! У какой-то девушки неприятности, а вы уже здесь… И правильно. Все так делали. И никто не уходил из этого дома не утешившись, никто не уходил без помощи!
— А что с ним случилось? — спросил Демин. — За что его арестовали?
— За то, что добрый! За то, что всегда стремился помочь каждому, кто нуждался в его помощи! За то, что не было для него плохих людей, он всех считал хорошими и всем помогал. Нет, он не был богатым человеком, и, судя по всему, ему никогда не быть богатым, но если у него заводилась лишняя копейка, всегда находился прощелыга, который приходил за этой копейкой и уносил ее с собой. А теперь, когда Гриша на Бутырке… — последнее слово Татулина произнесла с неподдельной дрожью в голосе, чувствовалось, что само слово «Бутырка» олицетворяет для нее предел несчастья, которое только может случиться с человеком, — теперь, когда он на Бутырке, эти прощелыги сидят дома, среди хрусталя и ковров и смотрят цветные передачи о фигурном катании… И смеются над ним, потешаются над его доверчивостью… Если только они его вспомнят, конечно… — Татулина всхлипнула и посмотрела на Демина сквозь выступившие слезы. Она их не смахивала, не вытирала, она хотела, чтобы он видел горе.
— Ну что вы, вряд ли можно смеяться над такими вещами, — неуверенно проговорил Демин. — Все-таки друзья… За что же все-таки арестовали вашего сына?
— А! — Татулина досадливо махнула рукой. — За валюту замели!
Демин не мог не заметить, что Татулина не чурается жаргонных словечек и знает, очевидно, не только это «замели».
— Валюта? — переспросил он, сразу вспомнив синий прямоугольничек итальянской лиры, который выпал из книжки Селивановой.
— А! Попросила его одна, прости господи, дама продать несколько долларов, потому что ей, видите ли, кушать нечего! Представляете себе даму, которая продает доллары, потому что ей кушать нечего? — Татулина презрительно хмыкнула. — И он согласился. А теперь, когда она уже имеет что кушать, имеет на чем спать и с кем спать, хотя в этом у нее никогда недостатка не было, он сидит на Бутырке и размачивает сухари в железной кружке.
— А эту женщину тоже задержали?
— Не смешите меня! — поморщилась Татулина. — Ведь он из порядочности даже назвать ее не решается. Она доверилась ему, и Гриша не хочет обмануть ее доверие. Скажите, разве он не святой человек?
— А кто эта женщина? — наивно спросил Демин. Он даже не надеялся на успех, прекрасно понимая, что все сказанное «прокручено» не один раз, не одному слушателю, и толстуха не так проста, как хочет показаться. Действительно, поняв, что сболтнула лишнее, Татулина сразу замкнулась, подобралась, искоса, недобро глянула на Демина и промолчала. Сделала вид, что вообще не слышала его вопроса. — Ведь так нельзя, — продолжал Демин. — Насколько я понимаю, ваш сын может получить пять лет, во всяком случае, это не исключено…
— Пять?! — ужаснулась Татулина.
— Да… Если это действительно задержали с валютой… И конфискация имущества не исключена.
Демин с удовлетворением отметил, как метнулся по опустевшей квартире взгляд Татулиной. Она словно бы еще раз проверила, не забыла ли чего, не оставила ли впопыхах.
— А эта женщина… — начал было Демин, но Татулина перебила его.
— Да не знаю я ее, господи ты боже мой! Если бы знала, за шиворот приволокла бы эту дрянь и без расписки сдала бы первому милиционеру! Тьфу! — Она плюнула на пол, не в силах сдержать презрение к неизвестной даме.
Знает, — подумал Демин. — Прекрасно знает. И не выдаст. Будет молчать. Видно, уже побегала по юристам, консультантам… Понимает, что второй участник только усугубит вину Гриши — групповщиной запахнет. И Гриша, разумеется, тоже молчит, иначе мамаша вела бы себя по-другому… Ха, да ведь она и диван куда-то свезла! На чем же бедолага спит? Никак на раскладушке? Ну-ну…
Демин надел берет.
— Прошу простить за беспокойство… Я не знал, что ваш сын задержан. Я, очевидно, его увижу… Может быть, передать что?
Татулина резко повернулась к Демину и в упор, испытующе посмотрела на него. Потом вся как-то обмякла, ее тяжелые руки повисли, плечи, еще минуту назад напряженно приподнятые, опустились. Теперь она смотрела на Демина почти с полной беспомощностью.
— Скажите Грише… Скажите ему, чтоб он не беспокоился. У меня все в порядке. Пусть ведет себя так, как подсказывает ему совесть, — медленно проговорила Татулина.
Неплохо, подумал Демин. Вполне грамотно. Он мог поклясться, что в ее голосе явственно прозвучала ирония.
— Ваш сын женат?
— Был. Очень неудачная женщина попалась ему… Чистоплюйка. Пришлось развестись.
— Где он работает?
— Знаете, последнее время он подыскивал себе место… Кажется, что-то нашел. Но история с долларами…
— Эта квартира кооперативная?
— Да. У нас были сбережения…
— Хорошая квартира, — сказал на прощанье Демин.
Татулина проводила его в прихожую, пожелала всего доброго и, не скрывая облегчения, плотно закрыла дверь. Поправляя берет, Демин оглянулся. Глазок в двери был тусклым. Значит, толстуха все еще внимательно разглядывала его. И опять Демин с трудом удержался, чтобы не подмигнуть ей.
Несмотря на обеденное время, начальник следственного отдела Рожнов был на месте. Обычно обедать он никуда не ходил, довольствуясь бутербродами с домашними котлетами и чаем, который заваривал здесь же, у себя в кабинете. Демин застал своего начальника в чисто купеческой позе — тот прихлебывал чай из блюдца, поднятого высоко, к самому лицу. Чай Рожнов пил вприкуску, раздобывая неизвестно где головки рафинада.
— Садись, Валя, вместе чаевничать будем. — Рожнова слегка разморило, и он более обычного был красен и доброжелателен.
— Может, у тебя и котлета осталась? — спросил Демин, присаживаясь поближе к батарее.
— Котлета? — Рожнов помолчал, прихлебывая чай, вздохнул. — Ладно, отдам тебе котлету. Я ее на вечер берег, но тебе отдам. Чувствую — заслужил ты сегодня котлету. А?
— Не исключено, — усмехнулся Демин.
— Смотри оправдай мое доверие, окупи мои жертвы. — Рожнов благодушно развернул целлофановый мешочек и вынул из него громадную, в ладонь величиной, котлету. — Лопай. И рассказывай.
— Валютой запахло, Иван Константинович.
— Ишь ты! — В глазах Рожнова сверкнуло любопытство.
— Надо бы выяснить по городу, кто занимается подобными делами.
