– Это правда?
– А ты думаешь, я шучу? – съязвила сестрица.
– Надеюсь, что нет. Иначе по тебе психушка плачет.
– Психушка плачет по твоей невестушке.
– Феня, – Славка коснулся моего плеча. – Почему ты мне ничего не сказала? Ты понимаешь, что могла погибнуть? Ты…
– Блин, – не выдержала я. – Третья часть Марлезонского балета. Двигайте отсюда… – Само собой, мое предложение осталось без внимания.
– Что с головой? – спросил Славка заботливо.
– По башке ей задвинули будь здоров, но так как мозгов в ней никогда не было, то особого урона не нанесли.
– Агата Константиновна, я знаю вас как исключительно деловую женщину, может, вы своими делами и займетесь, а мы как-нибудь…
– Много от тебя толку! – съязвила она. Села рядом со мной и вдруг заревела, обняв меня за плечи. Я уткнулась носом ей в грудь, и слезы потекли из глаз ручьем. Через некоторое время Агата, вздохнув, сказала: – Ну, что теперь. Милку не вернешь. И себя винить не смей. Ты бы не поехала, так она бы другую дуру нашла.
– Чтоб я еще раз позволил тебе… – начал Славка, но сестрица тут же на него шикнула.
– Дай хоть нареветься вдоволь. Все лучше, чем чуркой сидеть. Иди пожрать приготовь, она весь день ничего не ела.
Славка удалился на кухню, где тут же загрохотал кастрюлями.
Через полчаса мы сидели за столом. Не скажу, что мне полегчало. На смену гнетущей тоске пришло некое оцепенение, мысли были вялыми, вид пищи вызывал тошноту, но я старательно запихивала ее в рот, жевала, глотала и терялась в догадках, зачем это делаю. Наверное, затем, чтоб не гневить сестру и не расстраивать Славку. Сидя рядом, он смотрел на меня так, точно в любой момент ожидал, что я развалюсь на части и собрать меня будет проблематично.
– Славка, – позвала Агата. – Ты с Берсеньевым знаком?
– С Сергеем Львовичем? Да.
– Что он за человек?
– Ну… – Славка пожал плечами. – Нормальный мужик. Толковый. Дела у него идут прекрасно. Ничего больше сказать не могу, видимся мы от случая к случаю… Почему ты вдруг спросила?
– Так… мысли разные.
– Говорят, после аварии он изменился. Не только внешне. Жестче стал, что ли… Зато на благотворительность денег дает весьма охотно, а раньше жмотничал. Я его видел на прошлой неделе. Поболтали немного ни о чем. Мне он всегда нравился. Есть люди, которые вызывают безотчетную симпатию. Вот он из таких.
– А про аварию что скажешь?
– Знаю то же, что и все. Парню здорово досталось, говорят, вытащили с того света.
– А про его прежнюю пассию что говорят? Про ту, ради которой он чуть Милку не бросил?
– Я, знаешь ли, сплетнями не увлекаюсь, – недовольно ответил Славка.
– Похвально. Но не в этом случае. Хотелось бы знать, что там за девица. На что способна и вообще…
– Ты думаешь… – Славка замолчал и немного посидел истуканом. – Если надо, то поспрашиваю, – кивнул он.
Милку хоронили в пятницу. Часов в десять утра я отправилась к ее матери. Еще два дня назад я, собравшись с силами, навестила ее и рассказала о происшедшем в ту памятную ночь, стараясь щадить родительские чувства. Оттого о фотографии промолчала. Конечно, меня подробнейшим образом расспросили о шантажисте, я бубнила в ответ, что сама ничего толком не знаю. Милке позвонил некто и предложил заплатить за молчание тысячу долларов. Кстати сказать, денег в Милкиной сумочке, которая лежала в машине, не обнаружили, выходит, убийца их забрал.
– В милиции тоже ничего не говорят, – посетовала мать Милки. – Кто мог ее шантажировать? Она что, на оборонном заводе работала? Чепуха какая-то. Тебе-то она должна была рассказать.
– Я спрашивала, она отнекивалась. Но вряд ли чего-то боялась по-настоящему. Была уверена – заплатит, и от нее отстанут.
Я не сомневалась, что и в этот раз мне зададут те же вопросы, и прикидывала, как на них ответить. Оказалось, что Милкина мать уже все знает, должно быть, следователь постарался. Эмма Григорьевна сидела на кухне в компании трех пожилых женщин. Во всем черном, нахохлившиеся, они походили на замерзших ворон. Эмма Григорьевна вытирала глаза платочком, бессмысленно повторяя:
– Как же так…
Когда не можешь помочь чужому горю, поневоле чувствуешь себя виноватой. Я почувствовала себя виноватой вдвойне. Увидев меня, Эмма Григорьевна поднялась, молча взяла меня за руку и повела в спальню. Там двое мужчин сидели возле окна, тихо разговаривая. При нашем появлении поспешно покинули комнату. Эмма Григорьевна тяжело опустилась на стул и сказала, глядя мне в глаза:
– Это правда? Ты видела фотографию?
– Нет, – вздохнула я.
– Но она тебе рассказывала? – Я кивнула. – И об этом парне тоже?
– Сказала, что его зовут Михаил, что встречались они всего пару раз…
– И у них… что-то было?
– По словам Милки, фотография весьма откровенная.
Эмма Григорьевна покачала головой.
– Не знаю, зачем она тебя обманула.
– Эмма Григорьевна… – начала я, но женщина меня перебила:
– Она не могла, Милка не такая. Она порядочная девушка… и она так любила Сергея. Мне ли не знать? Когда они поссорились, она места себе не находила. Все мысли только о нем. Плакала ночами напролет. Да где она могла с этим парнем познакомиться, если все вечера дома сидела? С работы, на работу… Никто, кроме Сергея, ей не был нужен. Я ей говорила: забудь его, если он так с тобой поступил, скатертью дорога, а она мне: «Мама, мне без него белый свет не мил». И вдруг какой-то парень. У нее от меня секретов не было. Когда начались отношения с Сережей… так она мне первым делом о нем рассказала. Как он смотрел, что говорил, что она отвечала… все-все рассказывала. И здесь бы ничего скрывать не стала… тем более что знала, как я за нее переживаю.
– Вдруг она не считала, что это серьезно?
– Но ведь не на работе же она с ним встречалась? А она в шесть уже дома и отсюда никуда. Все звонка ждала, возле телефона маялась. И где этот Миша? Если б было что, уж на похороны пришел бы, как считаешь?
– Может, он не знает, что случилось?
– Феня, скажи мне правду, – взмолилась она. – Что тебе Мила рассказала? Не верю я следователю.
– Следователь знает о нашем разговоре с моих слов, – с трудом произнесла я. – А я рассказала только то, что узнала от Милы.
– Не могу поверить. Что хочешь делай – не могу. Материнское сердце не обманешь. Она ж его так любила, и вдруг какой-то парень. Должно быть, я совсем отстала от жизни, у вас, молодых, теперь все не так. Тебя Милка очень ценила, считала лучшей подругой, и ты об этом парне тоже ничего не знаешь?
– Эмма Григорьевна, я уверена, его найдут. Их наверняка кто-то видел, а может, он сам объявится…
Мне очень хотелось верить, что так оно и будет, только вряд ли я смогла убедить в этом Милкину мать. «А если парня не найдут?» – с тоской подумала я. Тогда останется мой рассказ, ничем не подтвержденный. Не было парня, не было шантажа. И что мы делали вдвоем ночью в Загородном парке? Нет, не вдвоем. Был кто-то третий. По крайней мере, его следы обнаружили. Хорошо хоть, Эмма Григорьевна меня не подозревает… впрочем, кто сказал, что так оно и есть? С ее точки зрения, мое поведение должно выглядеть подозрительно. Да и не только с ее… Тяжелый для меня разговор был прерван одним из родственников. Мужчина заглянул в комнату и сказал неуверенно:
– Эмма, пора ехать…
– Да-да… – Женщина как-то суетливо поднялась, стиснула мою руку и направилась к двери, но вдруг остановилась. – Феня, надо Сергею позвонить. Он в ресторан поехал насчет поминок. Милкина тетка с мужем приехать не смогли, и двоюродная сестра тоже… Пусть лишнего не заказывает, не тридцать пять человек, а тридцать всего… Позвони, номер телефона на тумбочке в прихожей.
Родственники потянулись к входной двери, я вышла из квартиры вместе со всеми, прихватив листок бумаги с номером телефона, который лежал на тумбочке. Пока все рассаживались по машинам, позвонила Сергею. Два гудка, и красивый мужской голос:
– Слушаю вас.
В первое мгновение я растерялась. Причина была вовсе не в том, что голос с хрипотцой звучал волнующе, будоража фантазию, хотя этого не отнимешь. У нормальной женщины, к которым я и себя относила, сердце бы непременно забилось чаще, да вот случай был самый неподходящий. И все-таки толчок в сердце имел место, потому что голос я, безусловно, слышала раньше. И это притом, что с Сергеем ни разу не разговаривала и видела его лишь на фотографии. Парень он занятой, у него и на встречи с Милкой времени не хватало, а уж на ее подруг он тратить его и вовсе не желал. Так что, хотя с Милкой они в общей сложности встречались больше года, я с ним свести знакомство не успела.
– Слушаю вас, – повторил Сергей, а я, вспомнив, зачем набрала его номер, поспешно заговорила:
– Сергей Львович, я звоню по просьбе Эммы Григорьевны…
Разговаривали мы не больше полминуты, но и этого времени хватило, чтобы убедиться: мне действительно знаком этот голос. Гадая, как такое может быть, я села в ожидавшую меня машину. Обстановка к размышлениям не располагала, и я оставила свои догадки на потом. Вскоре вереница машин замерла возле серого двухэтажного здания, которое одним своим видом нагоняло тоску. На первом этаже был зал прощания, с торца – дверь в похоронное бюро. В нескольких метрах от двери стояли наши с Милкой общие подруги и ее сослуживцы, всего человек десять. Я направилась к ним. Мы кивком поздоровались, разговаривать никому не хотелось. Ленка, которая в принципе молчать не умела, через пару минут произнесла:
