Вот в этих условиях уже через три дня они знали друг о друге больше, чем каждая сама о себе.
Родители Наташи Горенко приехали в Москву учиться. Получив дипломы, они зацепились за столицу и стали вкалывать, доказывая, что достойны быть москвичами. Сначала им давали грамоты, потом премии и, наконец, расщедрились на квартирку. Вот тут-то уже не совсем молодые специалисты вплотную занялись деторождением.
Ребенок получился поздний, любимый и единственный. После рождения Наташи родители сбавили темп в работе. А тут еще подналетели смутные времена. Одним словом, семья Горенко ютилась в малогабаритной однокомнатной.
До какого-то момента это было не так важно. В тесноте, да не в обиде. Но когда дочке стукнуло двадцать пять, а все потенциальные женихи отваливались, посетив их хоромы, родители-пенсионеры собрали вещички и укатили на свой кубанский хутор. И не зря! Почти сразу появился он, тот, которого Наташа ждала всю жизнь. Ну, это она тогда так о нем думала. Ошибалась!
Нет, по началу все было, как на последних страницах любовных романов. Было объяснение в любви, потом предложение, помолвка, свадьба, медовый месяц… Муж занимался каким-то непонятным и очень мелким бизнесом, в который надо было все время вкладывать деньги и ждать отдачи.
Наташа была так счастлива, что не замечала, как муж продал свою машину, потом гараж, мебель из своей квартиры и, наконец, саму квартиру. Все это было не одномоментно и вроде бы как временно. В интересах бизнеса!
В последний год Наташа подписала несколько бумажек, которые ей подсунул муж. И вскоре была продана ее родная однокомнатная квартирка, полученная ее родителями за ударный труд. Муж со слезами на глазах уверял, что это временно, в интересах бизнеса… А еще он сказал, что, пока у них нет своего угла, то лучше пожить отдельно. Временно! В интересах сохранения семьи.
Только тут Наталья начала суетиться и довольно быстро выяснила, что ее благоверный врал ей все время. Его бизнес – игра в казино. И долгов у него выше крыши. Но главное – у него и до нее были жены. И они тоже остались без квартир… После развода Наташа возненавидела если не весь мир, то уж сильную его половину точно.
– Ты, Верочка, не представляешь, какая у меня на них злость.
– На кого?
– На мужиков. На всех! Мстить буду до конца жизни. Уничтожать их надо. Если не физически, то морально. Каждого встречного попытаюсь увлечь, довести до экстаза, а потом предать… Это так больно, когда предают. Ты, Верочка, не представляешь, как это больно.
– Это я-то не представляю? Лев меня не хуже твоего предал. Только я надеюсь, что не все мужчины такие, как нам попались.
– Права ты, Верочка. Не все! Из тысячи найдется один нормальный. Такое исключение только подтверждает общее правило… И возраст у нас уже критический. Тридцатник! Наши мужики, которые нормальные, уже давно переженились… Пойдем на двор. Помогу тебе дрова рубить. Скоро ночи холодные пойдут. Чем печь топить будешь?
* * *
Еще в театре Аркадий понял, что без Малыша он не продвинулся бы ни на шаг. Раньше он думал, что у риэлтора и опера родственные профессии. И тот, и другой заставляют людей делать то, что те не хотят. Но риэлтор неделями кружит вокруг клиента, убеждая его дешево продать свою квартиру или дорого купить чужую. А оперу надо все и сразу. Напор, натиск и наглость…
Из театра они не сразу бросились на квартиру Бармина. Для начала Малыш куда-то позвонил и по номеру телефона узнал адрес этой самой квартиры. Потом они приблизились к дому, и Малыш начал проводить разведку, называя ее таинственным термином «установка». Он кружил вокруг подъезда, подходил ко всем лавочкам во дворе, заглянул и на площадку, где детские грибочки.
Аркадий ходил следом, но не сразу понял, что опытный опер ищет ни кого-нибудь, а старушек, у которых в глазах доверчивость и жажда общения. Такие все знают и готовы выложить любую информацию за спасибо.
Малыш со слезой в голосе пересказывал бабусям историю о пропавшей сестре, которую соблазнил коварный Лев из двадцать пятой квартиры.
Методика у Малыша была отработана идеально, и через час они с Аркадием знали все и в подробностях. Если выделить самое главное из того, что поведали разные старушки, картинка получалась интересная:
– Ходила сюда твоя сестра. Не часто, но два раза в неделю… Мы сразу поняли, что это пустые хлопоты. Этому хмырю не такая нужна. Твою сестру Верой звали? Вот она и верила. А мужикам только дай послабление… Короче, проворонила твоя сестра этого льва. Но пусть не жалеет. Последний месяц этот стервец еще одну завел. И принимал он их попеременно. Значит – через день. В молодом возрасте сил на это хватает. Хотя и не у всех… Твоя сестра пешком от него ходила, а эта новая на дорогущей машине катается. Нынче рыночные отношения – все покупается! У какой денег больше, та и мужика получше может выбрать… Уже неделю твоей сеструхи не было видно. А эта фифочка ходит. И даже промеж себя что-то о свадьбе говорили… Так она и сейчас у него.
Информация была важная, но не самая приятная. Вот если бы бабульки сообщили, что у Бармина сейчас не фифочка, а Верочка…
Звонить в дверь двадцать пятой квартиры пришлось долго. Малыш даже не выдержал и несколько раз долбанул кулаком. Разбить стальную громадину было невозможно, но грохот получился солидный. Вскоре щелкнул замок, и дверь приоткрылась на ширину цепочки.
Малыш даже обрадовался, что есть, где продемонстрировать силу. Он рванул дверь на себя, и цепь разорвалась и разлетелась, разбрасывая вокруг шурупы и другие железяки.
В коридоре стоял испуганный человек в белом и пушистом халате. Сейчас он совсем не был похож на льва, но это был Лев Бармин собственной персоной.
От страха Лев застыл, и Малышу пришлось грудью впихнуть его вглубь квартиры.
Аркадий вошел последним. Он заметно возбудился, осмелел и, схватив Льва за отвороты халата, крикнул ему в левое ухо: «Уголовный розыск! Проводим обыск… Молчать и не каких возражений!» Но послушный Бармин и без того молчал…
Малыш не собирался обыскивать квартиру, но не стал противоречить напарнику. Пришлось обходить все комнаты. В той, которая была спальней, обнаружилась та, которую старушки назвали фифочкой. Она сидела в центре широкой кровати, натягивая простынку поближе к груди.
Поскольку обыск затеял Аркадий, он попытался начать допрос:
– Попрошу ваши документы! Вы задержаны… Ваше имя, фамилия…
– Меня зовут Елизавета… Можно просто Лиза.
Аркадий хотел еще что-то спросить, но вдруг заметил, что задержанная на него даже и не смотрит. Она уставилась на Малыша, который стоял у кровати во весь свой рост и расправлял и без того широкие плечи.
Пауза затянулась. Да и Аркадий не знал, как дальше проводить допрос, о чем ему спрашивать эту женщину… В голову приходили исключительно идиотские вопросы: «Что вы здесь делали? Почему вы голая? Где та, которая была до вас?»
Но больше всего возмущало невнимание Елизаветы к лицу, проводящему допрос. Она смотрела на другого мужчину. Ее руки, держащие простынку, от волнения дрожали и опускались все ниже и ниже… Никакого стыда в людях не осталось! И никакого почтения к милиции!
Аркадий умоляюще посмотрел на Малыша, прося разрядить обстановку. Тот все понял и разрядил:
– Значит так! Вы, капитан, продолжайте здесь, а я пойду на кухню и допрошу гражданина Бармина.
Лев уже немного отошел от шока. Грехов перед законом у него не было. Кроме взяток. Но за взятки так не берут. Тут надо на месте, с поличным и с понятыми.
Первые же вопросы «товарища майора Колпакова» его совсем успокоили. Стало ясно, что милиция ищет Верку, пропади она пропадом… Лев размяк и готов был расколоться, но он действительно не знал, где она. Если ее нет в театре, нет в комнатке на Арбате и нет в его квартире, то ее вообще нет в Москве. А если ее нет в Москве, то она где?
Бармин торопливо пересказывал Малышу детали своих встреч с актрисой, и вдруг его осенило:
– Я все понял, товарищ майор! Она мечтала бросить все и поселиться в домике у Оки. У нее сейчас жизненная трагедия и она захочет именно там пережить душевную боль.
– Какая у нее трагедия?
– Так я же ее бросил и женюсь на другой. Кстати, майор, я вас очень прошу не сообщать моей невесте об этой актрисе. Она вообще ничего не знает… Обещаете?
– Я-то обещаю, но капитан у меня очень говорливый… Пойдемте в спальню, остановим его.
Аркадий стоял лицом к стене… Он так и не провел никакого допроса. Единственное, что он успел сказать за это время: «Оденьтесь. Я отвернусь».
Действительно, он же не мог с ней серьезно разговаривать, когда она возлежит под простыней, которая так подчеркивает все, что отвлекает от работы… И он отвернулся к стене, только потом заметив, что на ней большое зеркало.
Елизавета, конечно, понимала, что он ее видит, но не отошла в сторонку, где можно все делать не отражаясь. Наоборот, она одевалась медленно, со вкусом… И он мог бы зажмуриться, но не стал этого делать. Хотел, да не смог.
