Какое-то время я не видел ничего, кроме маркировки, уже исчезающей вдали.
Я ступил на тротуар, прошел мимо двора и не оглядывался, пока не дошел до станции. А там прислонился спиной к плитке цвета имбирных пряников и глубоко задумался. Если верить этикетке, ящик направлялся в Неаполь.
В тот же день после обеда я стоял на пирсе мрачного причала в Ист-Энде. Было по-прежнему невыносимо душно, и черные просмоленные склады нависали надо мной, как великаны в темных пальто. Пока я смотрел, из маленькой гребной шлюпки подняли еще один ящик.
Сцена не имела ничего общего с сонными речными пейзажами старика Моне. Над Темзой плыл ядовитый туман, дымом вползавший в ближайший дверной проем, куда три здоровенных парня и еще более здоровенная Далила теперь затаскивали ящик. Я шел чуть поодаль, сняв шляпу. Дань уважения мертвым. Дело в том, что в этом узком ящике из необструганных досок находились останки бедолаги Джослина Дурэ, который мечтал стать львом министерства иностранных дел, а превратился всего-навсего в десять стоунов быстро разлагающейся плоти.
На складе было темно. Я отошел в тошнотворный зеленый свет газовых фонарей, а Далила с фомкой в руке, упершись ногами в пол, начала отрывать доски от импровизированного гроба.
– Черз мынутку дыстаньм, сыр, – прокряхтела она, кидая назад сломанную доску. Три ее коренастые коллеги между тем готовили разделочный стол, на который нужно будет переложить Дурэ.
Таявший лед уже высыпался ей на сапоги, и, когда эта звероподобная женщина стала вытаскивать за плечи тело Дурэ, захрустел у нее под ногами, как в стакане с джином.
– Пырклятье, ну и вынища! – воскликнула Далила. – Ыни даж пыкывать не могыт, ытыльяшки эть, ы, сыр?
Я прикрыл перчаткой рот и помотал головой. Вонь была ужасной, и казалось, что она повсюду. Я быстро сделал знак Домработникам, чтобы они приступали к делу, и уже через пару мгновений мертвец лежал передо мной – восковая кожа, ткань льняного костюма, обложенного пакетами льда, вся промокла. Больше о более-менее сохранном туловище сказать было нечего. А вот голова Дурэ – совсем другой коленкор. В ней имелась вмятина – размером чуть меньше футбольного мяча, черная от засохшей крови и слегка прикрытая жидкими волосами.
Осторожно сделав шаг вперед, я посмотрел на это кровавое месиво и рискнул убрать перчатку от рта.
– Далила, личные вещи, – рявкнул я.
– Мымент, сыр.
Она вернулась к причалу, чтобы забрать остальное. Я кивнул Домработникам.
– Дайте мне кувшин воды и щетку.
Один с готовностью кивнул. Когда Далила вернулась с маленьким кожаным ранцем, я уже кое-как очистил разбитую голову Дурэ, явив свету крючковатый нос и на редкость мерзкие усы. Все, что находилось над носом, было вмято внутрь черепа.
– Это была не просто дубинка, – задумчиво сказал я себе. Взяв кувшин, я вылил воду на рану. Частички кожи и мозга стекли по щекам Дурэ жуткими ручейками, как загустевшая масляная краска.
Я наклонился поближе, задержав дыхание, чтобы избежать запаха гниения. Поняв, что мне нужно, Далила подошла ко мне и протянула газовый фонарь, который я взял из ее толстой руки. В ране на голове Дурэ было что-то очень странное.
Я поковырялся в ней пальцами еще немного, задумчиво цыкая зубом, потом отошел от трупа и сложил руки на груди.
– Далила, я буду тебе очень благодарен, если ты сможешь добыть мне немного гипса.
– Гипса, сыр?
– Да. Хотя, не очень понятно, где здесь можно его раздобыть…
Она наградила меня своей ужасающей улыбкой и слегка поклонилась. Вернулась Далила через двадцать минут. Как я уже говорил, Домработникам не было равных.
Пока остальные готовили смесь, окружив себя пыльным облаком, я достал из сумки личные вещи Дурэ, которые были извлечены из его карманов и предусмотрительно описаны полицией Неаполя. Весьма печальный узелок получился. Дагерротип какой-то уродливой женщины – вероятно, его невесты, – два билета на «Навуходоносора» – как раз на тот вечер, когда он исчез, – и прорва скучных бумаг, удручающе бытовых. Я безуспешно искал какое-нибудь упоминание о К.В. Как там было в записке? Н. в К.В.? Похоже на ход в шахматной партии. Люди иногда разыгрывают эти смертельно затяжные партии через континенты и десятилетия. Допустим, Н. – обозначение клетки, но что тогда К.В.? Может, это обмен медалями? Нефрит в Крест Виктории? Нет, бред. Может, связано с билетами в оперу? «Корсар» Верди? Связано ли это как-то со знаменитым композитором и его «Навуходоносором»? Может, Дурэ забил до смерти какой-нибудь мстительный горбатый карлик?
Я решил больше не думать об этом (вы, наверное, согласитесь, что это была хорошая идея) и повернулся к ведру с раствором гипса, которое приготовили для меня Домработники. Я снял пальто, засучил рукава и перенес смесь на стол. Далила и один из ее приятелей держали голову Дурэ, а я аккуратно накладывал гипс в огромную открытую рану. Опустошив ведро, я закурил сигару и подождал, пока гипс застынет.
Разумеется, не очень приятно делать форму для гипса из проломленного черепа мертвеца, но мы все же умудрились вытащить застывший гипс из вязкой жижи. Я перевернул отпечаток и посветил на него фонарем.
– Ага! – воскликнул я. – Вы это видите? Видите? Далила подошла ближе и уставилась на гипсовый слепок предмета, который некогда так некрасиво прошиб голову Джослину Дурэ.
– Будь я прокльта! – выдохнула женщина. – Эт ж лицо!
Это и правда было лицо. Можно было различить волнистые волосы над благородным лбом и пустые глазницы, орлиный нос и довершающий картину намек на изгиб губ. Это был либо самый сильный удар головой в истории человечества, либо отпечаток какого-то бюста или статуи. Я предположил, что Дурэ ударили одним из исторических памятников, на которые так щедр город Рим, хотя точный возраст скульптуры я определить не смог. Я отправил гипсовый слепок с Домработниками, будучи уверен в том, что один из агентов Джошуа Рейнолдса быстро определит, что это за статуя, а кроме того, написал карлику записку, в которой рекомендовал установить слежку за странным похоронным бюро мистера Тома Котелокса.
Для меня же наступило время выполнить данное себе обещание и отправиться на поиски «чего к чему».
Вернувшись на Даунинг-стрит, чтобы переодеться, я обнаружил, что получил очаровательную записку от Беллы Пок.
С нетерпением жду нашей следующей встречи, было написано там. Я чувствую, мы можем очень многое сделать вместе.
Еще бы!
Я надел темный костюм и легкие туфли, скатал остальную одежду в тугой ком и подождал, пока подъедет экипаж с Далилой.
Понимаете, количество информации, которую можно добыть с помощью того, что желтая пресса так любит величать «надежными источниками», весьма ограничено. Как вы наверняка можете себе представить, настоящий интерес представляют лишь «ненадежные источники». Поскольку мне не удалось провести полноценный осмотр, я, как и обещал себе, приготовился еще раз взглянуть на дом профессора Фредерика Саша изнутри.
Я – опытный взломщик и сделал все возможное, чтобы изучить планировку дома пропавшего ученого при беседе с его женой. Я высадился в нескольких улицах от резиденции Саша и залег в зарослях гортензии, пока не погасли все огни.
Стояла еще одна душная ночь; клочья нездорового тумана делали кусты похожими на мерцающую паутину. Я надел полумаску и, взяв в одну руку тяжелую фомку, а в другую – потайной фонарь, начал красться по газону к зданию. Я шел пригнувшись, пока не оказался под прикрытием дома. Там я прижался к кирпичной стене и остановился перевести дыхание.
Как мне казалось, проще всего было проникнуть в дом через маленькое застекленное окошко на крыльце. Я двигался вдоль стены, пока не добрался до этого окна, после чего начал его изучать. Затем собрался было оторвать деревянную раму при помощи фомки, но заметил, что окно и так приоткрыто, без сомнения – из-за жары. Я аккуратно распахнул его и протиснул внутрь свое невероятно гибкое и ловкое тело.
Крыльцо вело прямо в огромный холл – крыша была практически полностью застеклена.
Я тихо прошел мимо горшков из майолики, в которых росли экзотические растения, и мимо шкафов орехового дерева, более-менее заставленных голубым фарфором.
Я изучил каждый шкаф, но был совершенно уверен в том, что мне нужен кабинет профессора Саша. Достигнув широкой лестницы, я взбежал по ней наверх – мои туфли на каучуковой подошве позволяли мне передвигаться совершенно бесшумно. В галерею, открытую с одной стороны в нижний холл, выходило какое-то количество комнат.
Я с величайшей осторожностью пробирался к первой двери, когда услышал скрип паркета.
Я застыл. Через мгновение медленно и осторожно вернулся к стене, обшитой панелями, спрятавшись в тени очередного шкафа. Я посмотрел вперед, пытаясь разглядеть в темноте хотя бы что-то. И – да, там что-то было! Фигура, несомненно – человеческая, осторожно поднималась по лестнице, где только что прошел я.
