– Да, я действительно так думаю.
Они снова погрузились в тишину. Потом она прошептала:
– Не надо за меня волноваться. Что должно случиться, то все равно случится.
– Я здесь, чтобы помешать этому.
Она дружески взяла его за руку.
– Нет, господин комиссар, никто не в силах остановить ход судьбы.
– Вы не думали о судьбе в тот вечер, когда ворвались ко мне в кабинет.
– Нервы сдали… Вы знаете, я изучала поведение примитивных обществ, даже жила среди них некоторое время. Их отношение к смерти намного проще нашего. Мы должны покориться.
– Никогда не подумал бы, что вы из тех, что покоряются.
– Что вы хотите?
– Я предпочитаю, чтобы меня совсем убрали, чем заперли под замок.
– Я не позволю ни того ни другого.
Она улыбнулась.
– Почему вы так обо мне заботитесь?
– Во-первых, потому, что вы позвали меня на помощь, и потом…
Он замялся; она подтолкнула его.
– Что потом?
– Если бы кто-нибудь вообще согласился бы взять меня в мужья, я счел бы за счастье видеть вас своей супругой…
– Вы очень любезны, но вы мне сейчас говорите это лишь потому, что вы одиноки. А вы не созданы для одиночества.
– Я уверяю вас…
– Господин комиссар, вы привязываетесь лишь к женщинам, которые приговорены?
Гийом Шенебур свершил невозможное: в двадцать лет он уже казался стариком, в пятьдесят два года выглядел на все семьдесят пять. Он был так же стар душой. Кроме собственной персоны, Гийом ничем не интересовался. Ему постоянно мерещилось, что все ему завидуют, что с ним непременно должно что-нибудь случиться и что самые чудовищные болезни угрожают его жизни. А необходимость принятия каких-либо решений вызывала в нем панический ужас. Он сам поражался тому, что стал полицейским. Теперь Шенсоур жил в тревожном ожидании пенсии, которая была для него той берлогой, где наконец он мог впасть в бесконечную зимнюю спячку.
Услышав, что комиссар ожидает в приемной, он почувствовал легкое недомогание.
– Здравствуйте, господин комиссар, чем могу быть полезен?
Хотя Гийом был назначен вместе с ним вести следствие, Невик не удивился нелепости его вопроса. Он хорошо знал своего коллегу.
– Вам не кажется, господин следователь, что пора бы уже поставить точку в деле Пьюбранов?
У следователя затряслись коленки.
– Видите ли, господин комиссар, я думал, дело открыто лишь формально.
– Я не совсем вас понимаю.
Испытывая невыносимые муки, Шенебур продолжал настаивать.
– Господин директор дал мне понять, что желательно ничего не предпринимать, пока не будет готово медицинское заключение о психическом состоянии мадемуазель Пьюбран.
– Мадемуазель Пьюбран боится, что ее убьют.
По выражению лица следователя можно было догадаться, что и он боится для себя такого конца.
– А если ее убьют, господин следователь, а мы ничего не сделали, чтобы предотвратить убийство?
Тут Шенебуру совсем стало не по себе. Невик добавил:
– А я не хочу брать на себя такой ответственности.
– Я… я поговорю с господином прокурором.
– Поступайте, как вам нравится. Я же намереваюсь серьезно заняться расследованием, если, конечно, еще не поздно. Буду держать вас в курсе событий. До свидания, господин следователь.
Полицейский вышел.
Тьерри почувствовал себя другим человеком.
По возвращении в комиссариат он вызвал Ратенеля.
– Фернанд, возможно, мадемуазель Пьюбран страдала манией преследования, но возможно также, что ее хотят убрать. Главное – внести ясность в этот вопрос. Вывод: мы немедленно принимаемся за работу. Но действуем по возможности незаметно. Пьюбраны – важные птицы. Если мы об этом забудем, прокуратура не замедлит нам напомнить. Отсюда следует: вы должны оперативно собрать сведения о состоянии финансов: доктора Пьюбрана, мадемуазель Пьезат – ее нотариус мэтр Посифон – и Марка Кесси. Если у них в большей или меньшей степени трудности с деньгами, мы можем серьезно отнестись к опасениям мадемуазель Пьюбран. Я жду вас в шесть часов. Выполняйте.
Невик широко распахнул дверь «Таверны». Так вступает завоеватель на покоренные им земли. Эскорбьяк находился у кассы и разговаривал по телефону. Увидев друга, он повесил трубку и спросил Тьерри, чем вызвана такая разительная смена настроений.
– Я, дружище, открываю военные действия.
– Все та же история?
– Да.
– И ты объявляешь войну собственному начальству?
– Так точно.
– Это не слишком опасно?
– Может, даже очень, но я предпочитаю поступать по совести. Кстати, я есть хочу, как собака, куда ты меня посадишь?
Указав своему гостю свободный столик, Пьер побежал к жене.
– Эрмина, по-моему, Тьерри собирается наделать глупостей.
– Какого рода?
Он в двух словах рассказал ей, в чем дело.
– Попробуй поговорить с ним, может, он тебя послушает.
Но и Эрмина не имела усмеха. Полицейский изложил ей мотивы, побуждающие его к решительным действиям: он не собирается больше жить в напряженном ожидании несчастья, которое может оказаться фатальным для Мартины. Эрмина вздохнула.
– Тебе лучше знать… Хочется верить, что движет тобой только профессиональный долг.
Колкое замечание мадам Эскорбьяк немного остудило пыл Тьерри. Эта женская прозорливость! Но что с того, что он испытывает слабость к Мартине?! Можно же в конце концов обратить внимание на симпатичную девушку, не становясь при этом ее мужем или любовником! Хорошо! Он горько сожалеет, что слишком стар и беден для того, чтобы устроить свою жизнь с Мартиной. Ну а дальше-то что?! Он был счастлив, очень счастлив с Алисой, и только болезнь… Господи! Почему все так сложно! Пусть будет, что будет, пусть над ним насмехаются, пусть угрожают, он все равно сделает все, чтобы защитить Мартину!
Разнервничавшись, он, вместо того, чтобы вернуться на работу, сел в машину и поехал в Фюмэль. Погода оставалась хорошей, и деревня окунулась в спокойную тихую дрему.
В Пюнлевек Тьерри добрался до старого кладбища, которое особенно любил. Здесь только что закончились похороны, и здоровые молодцы равнодушно засыпали яму. Слышно было, как тяжелые, слипшиеся куски глины стучат о крышку гроба. Невик сел на остатки древней стены, окруженной могилами. Перед ним возвышалась церковь. В тени Божьего храма покоились самые старые из мертвых. Если сомнения Пьера и Эрмины отрезвили комиссара, то это неожиданное соприкосновение со смертью сделало его мягче. Может, Мартина и права, нужно действительно подчиниться судьбе. Какая разница, когда уйти, если ты совершенно один в этом мире. Немного раньше, немного позже… Что значат отдельные дни по сравнению с вечностью? И как бы мы ни сопротивлялись, смерть забирает нас в молодости, как Алису, например… Она такк мало успела насладиться жизнью. Он оставался так несколько часов, погруженный в глубокие раздумья о смерти и о жизни. Когда комиссар снова сел в машину, пробило половина пятого.
Ратенель уже ждал его. Он радостно сообщил:
– У меня на руках все карты!
– Давайте.
– Для начала я пропустил стаканчик с папашей Сейяком. Это бухгалтер в «Жаворонках», клинике Пьюбрана. Мы давно уже знакомы. Он был другом моего отца. Сейяк заверил меня, что дела в «Жаворонках» идут наилучшим образом. И если доктор захочет отстраивать больницу, то без труда найдет необходимые для этого средства. Сотни людей только и ждут сигнала, чтобы доверить ему свои деньги. Теперь о мадемуазель Пьезат. Я был принял заместителем мэтра Посифока – Оноре Лагленжиолем. Мы с ним вместе учились в школе. Похоже, что у старой девы денег куры не клюют.
– Но она ведь играет?
– Да, но рисковать не любит и обычно удачно выкручивается, иногда лучше, иногда хуже.
Тьерри побледнел. Его доводы в защиту Мартины таяли на глазах.
– Продолжайте.
– Значит, остается Марк Кесси. Красавчик плевать хотел на свою жену. Этот пройдоха весело живет.
– На чьи средства?
– На приданое Софи. По словам Чарли, бармена из «Сендриллы», он тратит сумасшедшие деньги, и Симон Телю, хозяин гаража, рассказал, что наш герой думает приобрести себе «Мустанга».
– Довольно, Ратенель, уже поздно, возвращайтесь домой. Завтра увидимся.
Оставшись один, Тьерри подумал, что не может усомниться в искренности и преданности своего подчиненного. Выходит, наврала Мартина. От этой мысли ему стало невыносимо больно. Он закрыл глаза: лицо Мартины… лицо Пьюбрана… Софи… мадемуазель Пьезат… Марка Кесси. Которое из них врет? Которое говорит правду? Зачем Мартине нужно было врать? Зачем весь этот спектакль? Тайна лиц… Он вспомнил свое сочинение на выпускных экзаменах, за которое получил тогда отличную оценку. Мысль Монтеня: «У правды и у лжи одинаковые лица, форма, вкус и вид похожи. Мы смотрим на них одними и теми же глазами». Кто сорвет с лиц маску лжи, надетую на них обществом?! Первый раз за всю свою служебную карьеру Тьерри чувствовал себя абсолютно беспомощным. Его охватила ярость. И тут промелькнула догадка: а что если Ратенель попался? Комиссар на все сто доверял своему помощнику, но мальчик был еще слишком молод и наивно полагал, что люди будут с ним откровенны лишь потому, что он служит в полиции.
