— Слушаю, товарищ заместитель министра.
— Кто говорит? — басом спросили в трубке.
— Заместитель начальника уголовного розыска капитан Ерожин.
— Вам поручили расследование?
— Так точно, товарищ заместитель министра.
— Давай без субординации… Как тебя зовут, капитан?
— Петей, — растерялся Ерожин.
В трубке ухмыльнулись:
— Вот что, Петя, а меня окрестили Иваном Григорьевичем… — Отчества одинаковые, мелькнуло в голове Ерожина… В трубке продолжали басом:
— Про тебя, Петя, ваше начальство Лазаря поет. Лучший следопыт в области. Найди мне убийцу. Нужна помощь из Москвы — проси, не стесняйся. Работай без паники. Я понимаю, тебя начальство подставило… Не дрейфь. Справишься, далеко пойдешь.
Работай. Все понял?
— Так точно, Иван Григорьевич.
— Молодец. Запиши мой прямой телефон.
Возникнут вопросы, звони днем и ночью… А теперь позови дочь.
— Кого? — не понял Ерожин.
— Дочь, Соню, балда.
Соня взяла трубку в кабинете, там стоял второй аппарат. Ерожин опустил трубку на рычаг, достал из кармана платок и вытер испарину. Два парня в клеенчатых передниках ждали, пока капитан закончит говорить по телефону:
— Можем забирать? — Ерожин, еще весь в разговоре с заместителем министра, не сразу понял вопрос. Очнувшись, подумал и утвердительно кивнул.
Парни дело знали. Убитый без всяких усилий перекатился на брезент, мелькнув трусами в цветочек. Парни накрыли тело и ловко просочились с ношей через дверь спальни.
Судмедэксперт и техник уехали раньше. Ерожин остался один. Сел на краешек кровати и задумался.
Надо забыть, что Соня — дочь шишки, и спокойно доработать квартиру. Вещи, тряпки, деньги, золото. Соня может и соврать. Давить на женщину в сложившейся ситуации трудно…
Нельзя ее пока и исключить как одну из подозреваемых.
Ерожину представилась ясно, как в кино, картина смерти Кадкова. Он лежит в своей постели, смотрит фильм по видику и говорит по телефону. Кстати… Ерожин позвонил связистам и попросил установить, с кем разговаривал абонент.
— Нет, сейчас был разговор с Москвой. Мне нужен разговор перед междугородним.
— Попробуем, — чирикнул звонкий женский голос…
Ерожин задумался, кто из девочек сегодня дежурит. Голос смахивает на Галю Филиппову. Если Галя, то три майских праздничный дня с ленинградской экскурсией она должна запомнить. Ерожин улыбнулся. Куда ни ткнись — везде знакомые девчонки. — Скоро в городе делать будет нечего.
На чем остановилась мысль? Кадков смотрит видик и говорит по телефону… Допустим, с любовницей. Соня приходит из магазина и слышит этот разговор. Разговор ее бесит. Она берет дамский пистолетик и пиф-паф… Правдоподобно? Вполне.
Версия, что Кадкова застрелил человек, хорошо ему знакомый, подтверждается тем, что он дверь не открывал, а продолжал спокойно лежать в удобной позе…
Почему Всеволод Никанорович Семякин, начальник розыска большого города, поручил расследование щекотливого дела Петру Ерожину, сам Петр разобрался почти верно. Но только почти. Капитан, известный начальству своими донжуанскими наклонностями, имел настоящий сыскной талант. Ерожин распутал несколько совершенно безнадежных дел, не выходя из кабинета. То ли ему Бог дал чутье на преступление, то ли очень умную голову с криминальным уклоном. Этого и Петр не понимал. Но налицо факт: то, над чем другие пыжатся, вытаптывают кучу версий, роются в архивной пыли, Ерожин раскручивает между делом. А делом Ерожин считает вещи для него важные и приятные.
Сперва легкость, с которой молодой сыщик решал уголовные головоломки, сослуживцев бесила. Но поскольку сам Ерожин относился к своим способностям без всякого уважения, а на похвалы скалил белозубую пасть, по-котовски прижимая уши, то раздражение коллег улеглось. А анекдоты, связанные с похождениями капитана, окончательно сняли напряжение. Стоило на собрании упомянуть фамилию Ерожина, все начинали улыбаться…
Соня вошла в спальню и, увидев капитана, вздрогнула.
— Вы еще здесь?
— Мы же договорились. Осмотрите квартиру. Скажите, что пропало. Составим список.
Вещи могут сильно помочь следствию. — Ерожин положил руку на плечо Сони. — Куда ты положила пистолет?
— В ящик… — ответила Соня и побледнела.
— Понятно, — сказал Ерожин. — Что будем делать?
— Не знаю… — На глазах Сони наконец появились запоздалые слезы, плечи женщины затряслись, она обмякла и прислонилась к Ерожину. Ерожин так постоял некоторое время, затем взял голову Сони за щеки и поднял вверх.
Через минуту он почувствовал вкус теплых соленых от слез губ. Рука капитана автоматически опустилась ниже. Соня, не сопротивляясь, повалилась на кровать и, всхлипывая, не шевелясь, ждала, пока Ерожин ее разденет.
Черные колготки никак не хотели отпускать крутые упругие бедра, но опыт капитана сделал свое дело. Аккуратно снять трусы Ерожин уже не мог, он сорвал клочок легкого трикотажа и, отбросив одеяло, сжал податливое тело женщины. Соня перестала всхлипывать и потихоньку начала отвечать на страсть Ерожина. Приподняв Соню в последнем объятии, Петр Григорьевич заметил на подушке два небольших красных пятнышка.
«Недолго пустовала кровать», — подумал он, укладывая голову на гладкий живот вдовы…
Уже на кухне, уплетая так и не распробованную покойным Кадковым солянку, Ерожин повторил вопрос:
— Что будем делать?
— Не знаю, — снова ответила Соня и виновато улыбнулась.
— Как это произошло? — спросил Ерожин.
— Он со вчерашнего дня был злой. Меня обругал. А чем я виновата?
Ерожин слушал и думал, что предпринять.
Иван Григорьевич, папаша Сони, не слишком правильно поступил, доверив ему дело… Хотя поглядим…
— Я не виновата, — продолжала Соня. — Как я могу не пустить в квартиру его сына?
— Ну и что? — заинтересовался Ерожин.
— Эдик приперся пьяный. Клянчил денег.
А утром выяснилось, что он упер у отца золотой портсигар и часы. Швейцарские, муж их очень любил… Они и там стоят кучу денег…
— Понятно. Сейчас же дай мне пистолет.
Откуда он у тебя?
— Папа подарил…
— Зачем?
— На всякий случай, когда поздно возвращаюсь… И вообще, — ответила Соня, и слезы снова закапали из ее темных глаз.
— Давай дальше, по порядку. — Ерожин приготовился слушать, но решение уже созрело.
— Я днем пошла в магазин за сметаной, возвращаюсь — он по телефону говорит.
Я стою, он меня не видит. — Соня всхлипнула, Ерожин достал платок и вытер Соне нос и глаза.
— С кем говорил муж?
— С этой ленинградской певичкой. Я слышу — он ей квартиру обещает купить! Во мне все поднялось. Я в ванную, пистолет у меня там в шкафу. Ну и все…
Зазвонил телефон. Соня, всхлипывая, сняла трубку.
— Это тебя… Вас.
Звонили Ерожину связисты. Дежурила сегодня Галя. Ерожин не стал вспоминать свое знакомство, а строго выслушал информацию.
Кадков говорил с Ленинградом…
— Принял, — ответил Ерожин и набрал райотдел. — Всеволод Никанорович, вы меня слышите? Я дело распутал. — Соня побледнела и вжалась в стул. — Мне нужен ордер на обыск, — продолжал Ерожин. — Записывайте, Кадков Эдуард Михайлович. У него надо отыскать золотой портсигар, швейцарские часы и дамский пистолет, принадлежавший супруге убитого. Все эти вещи исчезли. Сына Кадкова супруга убитого видела, когда возвращалась из магазина. Все.
В тот же вечер Эдика арестовали. Часы он успел продать, а золотой портсигар сохранил.
Портсигар нашли. Нашли и покупателя швейцарских часов. Вот только дамский пистолет Эдик успел выбросить. На следующее утро Соня на «Волге» мужа уехала в Москву.
Через неделю Ерожина вызвали в обком партии. Секретарь вручил ему грамоту, а коллеги Ерожина поздравили с повышением. Еще через неделю из министерства пришел запрос.
Майора Ерожина переводили в столицу.
День перед отъездом на новое место службы Ерожин провел с Ларисой. Девушка была так же хороша, но меньше шутила. Прощание с возлюбленным наводило на нее грусть…
Фатима лежала в темной комнате с закрытыми глазами, но уснуть не могла. После того, как ей исполнилось пятнадцать, Фатима боялась спать дома. На другой вечер после дня рождения, в тот вечер, когда ее в подъезде зажал Колька Скворцов, она пришла в свою комнату, что-то буркнув отцу, разделась и легла на розовую курпачу. Проснулась от ужаса.
В проеме двери в темноте кто-то стоял. Она не видела, но чувствовала тяжелый, страшный взгляд. Фатима закричала, закуталась в курпачу. Этот кто-то исчез. Она встала, зажгла свет. Дрожа от страха, оделась, закрыла дверь.
Приперла ее стулом. Так и просидела до утра, забившись в стеганную шелком вату. Наутро отец спросил:
— Ты что ночью кричала?
— Кто-то в дверях стоял. Я испугалась.
— Ты, случайно, дрянь, курить не начала?
