— Вот это подойдет, — Андрей с одобрением покрутил в пальцах серую упаковку и достал из нее маленький шприц с иглой в прозрачном пластмассовом наконечнике. — Антибиотик. Для начала хватит. Не разболеешься, не беспокойся. А через пару дней, когда все кончится, не забудь обратиться к врачам. Где бензедрин? У-у! — поразился он. — Да это почти наркотик! Молодец Артюха, не пожалел дефицита!
Вместо хорошо знакомого бензедрина Гром предложил мне кроваво-красную капсулу. Проглотила я ее, укололась и выбросила опорожненный шприц в окно. Андрей, достав из-за пазухи, протянул мне плоскую, обтянутую тисненой коричневой кожей фляжку с крошечной крышкой.
— Нет, не спиртное, что ты! — рассмеялся он в ответ на мой настороженный взгляд. — Очень крепкий чай. В дополнение к стимулятору. Прими, хуже не будет.
Подчиняясь, я сделала пару глотков и определила напиток не как чай, а как чайную горечь в ее чистом виде. Стимулятор уже начал оказывать свое действие — в голове прояснилось, и тело начало наливаться бодростью, какая обычно приходит во время утреннего душа, когда в меру выспишься и хорошо разомнешься гимнастикой. Перестало ломить запястья, исчезло противное, подсасывающее ощущение в желудке.
— Ну как? — поинтересовался ощущениями Андрей. — Пей все, — оттолкнул возвращаемую фляжку, — тут меньше стакана. Со стимулятором хорошо сочетается, проверено.
— Спасибо, Андрей Леонидович, — поблагодарила я его, чувствуя, как ежесекундно прибывает во мне энергии, а впечатления от перенесенного отступают в небытие, — через полчаса стану дикой кошкой.
— Баги-ирой! — улыбнулся он и, как маленькую, погладил меня по голове. — Приятно помочь хорошему человеку. Предложил бы еще хорошую сигарету, да ты не куришь. Ну, ладно, — вздохнул, закуривая сам, — потягивай чаек да рассказывай помаленьку. Начни с самого для меня интересного. Все, что знаешь о личностях наших противников. Судя по виду, тебе повезло столкнуться с ними вплотную.
«Повезло! — усмехнулась я. — По собственной дурной неосторожности».
Я вздохнула и на секунду закрыла глаза, настраиваясь с переживательного на деловой лад. А когда решила, что теперь — все в порядке, оказалось, что Суров смотрит на меня, приподняв брови, настороженно и сочувственно одновременно.
Я кратко, как это положено в донесениях, описала внешность Андрея Семеновича Скопцова и Сергея. Повторила номер машины, стоящей в гараже, в двух шагах отсюда и похвалилась видеофильмом, снятым в электроподстанции информационно-вычислительного центра.
— У нас есть имя, отчество и номер машины Скопцова. А от Сергея — одно имя, — перебил меня Андрей, довольный до озорного блеска в глазах. — Зато он теперь, благодаря тебе, киногероем стал. Юля, эта пленка дорогого стоит. На ней можно построить такую комбинацию! Береги оригинал.
О самом, на мой взгляд, главном, что составляло основную часть задания, я не упомянула. Не спросил Гром о трупе, забыл будто. Но такой его забывчивости нельзя доверять, это я знала по опыту.
— Хорошо, Юленька. За половину дня ты достигла результатов, на которые какому-нибудь оперу со стажем потребовалось бы время… Да еще и события потекли в направлении, неожиданном для негодяев, а значит, мы имеем возможность сшить события по-своему. Теперь давай о степени твоей «засветки». Я не имею в виду этих двух, ты понимаешь.
Я его понимала. От степени моей «засветки» зависит характер следующих инструкций по этому делу. В Сурове живет талант великого комбинатора. Варианты возможных событий и их развитие рождаются в его голове десятками. Он выбирает из них наилучшие, определяет, что необходимо для их осуществления, и предлагает к исполнению. А нередко бывает и так, что при постановке задачи он ограничивается самым общим, полностью отдавая инициативу исполнителю. Это называется доверием. Когда случается оправдать его не полностью, становится обидно.
Я глотнула чайку, содрогнулась от горечи и приготовилась оправдываться. Аргументы в свою защиту у меня были.
— Когда я пришла к выводу, что тело Роминой скорее всего спрятано не в главном корпусе вычислительного центра, а где-нибудь во вспомогательных службах, и узнала, что на территории находится посторонняя машина с людьми, интересующимися электроподстанцией, пришлось нагло «ломиться» через охрану, чтобы не упустить возможность квалифицированно пообщаться с приезжими. Тем самым в глазах охраны я накрепко связала себя с этими людьми. Труп Роминой, Андрей Леонидович, так и остался в подстанции, не получилось у них его вывезти. Правда, попал он под напряжение и теперь сильно обезображен. Возможно, его уже нашли, потому что сообщила я о нем самому Степанову, но через модулятор, мужским голосом. Стоит Степанову подключить к делу связиста, станет очевидно, что звонили из главного корпуса. Таким образом, создается впечатление, что в центре к моменту аутодафе находилась целая шайка — двое на машине, женщина без пропуска и мужчина, сообщивший Степанову последние новости. Столько неожиданностей собьет с толку любого следователя, а, значит, пока можно продолжать работать спокойно.
Гром сухой, горячей ладонью накрыл мою руку, пожал легонько и, втянув сквозь зубы воздух, успокоил:
— Можно продолжать, да. Нет никакого следователя по этому делу и не будет. А останки Роминой без огласки и шума через несколько часов предадут земле. Все уже организовано.
Я разинула от удивления рот. С Громом можно было позволить себе такое. Когда он вмешивался в события, то всегда был на полкорпуса впереди всех участников.
— А как же родные, близкие Тамары? — задала я глупый, необязательный вопрос, и Андрей его не проигнорировал, но ответил на сей раз неожиданно жестко.
— Это как раз тот случай, когда родным и близким придется удовольствоваться милицейским розыском и уведомлением о пропаже без вести.
Его тон рекомендовал и мне удовольствоваться сказанным, но я чувствовала себя уже достаточно пострадавшей, чтобы иметь право на открытое недовольство.
— Ради чего все это, Андрей Леонидович? — спросила я с задумчивой осторожностью.
— Что за вопросы, Юлия?
Дождалась-таки я от Сурова сурового обращения. Не по заслу-угам! Не сдержалась и ответила тоже жестко:
— Не скажу, что имею богатый опыт оперативной работы или что дарование у меня к ней особое, нет. Но смею надеяться, что достаточно разумна и сдержанна для того, чтобы избыток информации не помешал действиям.
Когда у Сурова делается такое лицо, как сейчас, а в особенности, когда он так вот смотрит и молчит, я невольно начинаю чувствовать себя желторотой пигалицей.
— Ты пей, пей. Он полезный, чаек-то, — посоветовал Гром, и в зрачках его запрыгали веселые чертенята. Но только на несколько секунд дал он им волю. Отвернулся, неодобрительно причмокнул губами, а когда глянул снова, глаза были уже холодными, как смысл того, что он изложил дальше: — То, что я сейчас скажу, — непросто, так сказать, в моральном отношении. Надо, Юлия, создать условия, при которых шантажисты Степанова не смогут не отказаться от своих планов. Это как в шахматной партии. Нужно или укрывать короля под надежной защитой, или нападать самим — да так, чтобы противник едва успевал уворачиваться, а о своем нападении не мог и думать за неимением сил и времени. Уяснила? Повторю еще раз. Надо любыми средствами и в кратчайшие сроки обеспечить прекращение деятельности Скопцова и Сергея, направленной против Степанова. Такова формулировка. И мы с тобой понимаем ее правильно. Не так ли?
Мы… Он сказал — «мы понимаем». Я пока сомневаюсь.
— Формулировка не одновариантна, Андрей Леонидович, — возразила я.
— Разумеется, — согласился он, не раздумывая. — Если есть время на организацию и осуществление вариантов. Его нет.
Вот это меня уже почти взбесило, и я задала свой следующий вопрос.
— В таком случае почему я одна страдаю? Почему не поступить проще? Не устроить Скопцову и его «братку» ДТП или не послать к ним киллера? Слава богу, они определены, и найти их большого труда не составит.
— Ты умная, Багира, ты понимаешь, что мы не сможем порекомендовать органам следствия не обращать внимания на трупы. С какой, позволь спросить, это стати? И не можем допустить расследования. Оно при первых же шагах выйдет на Степанова.
— Да кто он такой, в конце концов, что ты, Гром, так печешься о его благополучии? — взорвалась я, не выдержав недомолвок, а он неожиданно весело рассмеялся, откинув голову назад.
— Ты очаровательна, Юленька, особенно когда злишься. И если не злишь при этом меня, в такие моменты я готов для тебя на что угодно. Считай, что уговорила выложить все, что мне известно. Или почти все.
Мы отметили примирение чаем, передавая фляжку из рук в руки. А когда она опустела, Андрей прикурил и, выпустив дым в приоткрытое окно, приступил к делу.
