В каждый из этих клубов меня пускают безо всяких формальностей, и везде меня называют "мистер Питер", и я убеждаюсь, что никому и ничем не могу быть полезен, а персонал заведений уверен, что я зашел просто так, поглядеть на программу. Если это кого и удивляет, то только потому, что программа во всех трех клубах одинаково скверная, и смотреть ее станет разве что заблудший турист.
Так проходит день. Он не приносит ничего интересного, кроме одной подробности, тоже малоинтересной: за мной следят. Не очень настойчиво и не очень грубо, но следят. К вечеру, когда я, нарушив инструкцию, покидаю Дрейк-стрит и сворачиваю на широкую улицу, идущий за мной тип ускоряет шаги и даже, кажется, собирается преградить мне путь. Но я вхожу в ближайшую кондитерскую, покупаю коробку конфет и возвращаюсь на Дрейк-стрит. Мой незнакомец успокаивается. Впрочем, мы не так уж и незнакомы; если мне не изменяет память, это - тот самый Том, который так щедро угощал меня пинками в комнате Кейт.
- Меня кто-нибудь спрашивал? - интересуюсь я на всякий случай, вернувшись в гостиницу.
- Нет, мистер Питер, никто, - отвечает брат мисс Дорис. Это рослый добряк, очень похожий на сестру; но боже упаси наткнуться на его кулак. Сегодня его очередь стоять на вахте - Дорис убирает комнаты наверху.
- Я позволил себе... говорю я и подаю ей большую коробку шоколадных конфет - самую большую, какая только нашлась в магазине.
- О, вы слишком щедры, - восклицает она. - Это чересчур дорогой подарок даже для дня рождения.
- На день рождения я подарю вам что-нибудь получше.
- Он уже прошел, - смеется Дорис.
"А к следующему дню рождения меня тут не будет", - мысленно добавляю я.
Вторник проходит так же, как и понедельник. А среда - как вторник. Единственная разница в том, что, успокоенные моим примерным поведением, соглядатаи вроде Тома перестали ходить за мной по пятам. Может, именно поэтому в четверг состоится неожиданная встреча.
Я стою после завтрака на углу и с тоской смотрю, как течет жизнь на широкой улице, которая по сравнению с узким желобом Дрейк-стрит кажется мне заветной дорогой в широкий мир. В этот утренний час прохожих совсем немного, потому что служилый люд уже разошелся по конторам и канцеляриям, а домашние хозяйки с большими кошелками сюда не заглядывают - им тут нечего делать. Перед рестораном итальянца стоит грузовик-рефрижератор; здоровяк в белом санитарном халате сгружает ларь с кусками говядины. По другую сторону, у зеленной лавки, я вижу еще один грузовик - с апельсинами. А чуть ближе, на тротуаре, торчит худой человек в черном костюме и черном котелке и не сводит с меня глаз. Поймав мой взгляд, он делает мне заговорщический знак, потом сворачивает на широкую улицу, снова поворачивает в первый же переулок и смотрит через плечо, иду я следом или нет.
Все эти дни я умираю от скуки и поэтому решаю последовать за незнакомцем - просто так, чтобы узнать, что ему надо. Я вхожу в небольшую кондитерскую, зал которой по старой моде разделен перегородками на отсеки, и через минуту оказываюсь в последнем отделении, лицом к лицу с незнакомцем.
- Два чая, пожалуйста, - заявляет этот человек официантке, даже не дав себе труда поинтересоваться, что я предпочитаю, чай или кофе.
Он уже успел снять котелок и даже вытереть платком потную лысину. Покончив с заботами о собственной персоне, человек переключает все свое внимание на мою особу, испытующе и недоверчиво сверлит меня прищуренными глазами. И только после того как девушка приносит чай и покидает нас, он благоволит произнести:
- Будьте добры, ваши документы!
- Сначала покажите ваши, - отвечаю я.
Разница между мной и им та, что у меня документов нет, а у него они есть, и его служебное удостоверение ясно свидетельствует, что мой незнакомец служит в Скотленд-ярде.
- Боюсь, что не смогу удовлетворить ваше любопытство, - заявляю я. Совсем недавно у меня украли бумажник вместе с паспортом.
- Знаю, - сухо отвечает полицейский чиновник. - Я просто хотел напомнить вам об этом.
Он кладет в чашку два куска сахару и принимается помешивать ложкой. Я ограничиваюсь наблюдением, потому что не питаю слабости к растительным отварам.
- Следовательно, вы не в состоянии удостоверить свою личность, - с ненужным педантизмом заявляет мой собеседник, упорно продолжая вертеть ложкой. - А такие лица, разрешите поставить вас в известность, подлежат задержанию.
Решив, что сахар наконец растворился, он подносит чашку к узким бескровным губам, потом опять ставит на стол и добавляет:
- Я уже несколько дней наблюдаю за вами и все время колеблюсь, должен ли я вас задержать, согласно букве закона, или поступить иначе, соблюдая дух закона.
- Это ваше дело, - бормочу я.
- Естественно. Это моя работа, за нее мне платят. Но вот в чем вопрос: буква или смысл?
Мой собеседник умолкает, чтобы отхлебнуть еще глоток чая, должно быть, он решил как следует согреться в это теплое утро, - и продолжает:
- Будь я моложе, я, вероятно, ухватился бы за букву закона. Но в моем возрасте человек более склонен к поискам смысла. Что толку, если я вас задержу? Ну сделаем проверку, ну вышлем вас из страны - и только! Если же я решу закрыть глаза на кое-какие факты, это может принести куда большую пользу. Вы догадываетесь, конечно?
- Вовсе нет.
- И в жизни даже не слышали слова "индикатор"? - с легкой улыбкой осведомляется полицейский.
- Ну и что, если слышал?
- А именно то, что вы станете индикатором. Вы будете мне помогать. У меня такое чувство, что там, на вашей улочке, кое-что не вполне отвечает требованиям законопорядка. Может, не бог весть насколько, но не отвечает. От вас требуется только сигнализировать, ничего больше.
- Да, после чего меня снова изобьют до полусмерти или просто пристукнут.
- Британская полиция, уважаемый сэр, - заявляет он, торжественно подняв в воздух чайную ложку, - достаточно сильна, чтобы защищать тех, кто ей служит. Избить человека не так просто. Меня, например, еще никто не избил.
- Вы забываете, что я - человек без паспорта.
- Вы получите паспорт. Как только его заслужите.
- Значит, паспорт на тот свет?
- Отнюдь. Британский паспорт, - поправляет меня собеседник, который явно не ценит плоских шуток.
Он отпивает еще глоток чая и поясняет:
- Как служитель закона, я, разумеется, не склонен прибегать к насилию. Мы вербуем своих помощников на условиях полной добровольности. Но вы, конечно, понимаете, что в случае отказа я буду вынужден применить к вам букву закона.
- Да, - соглашаюсь я, - положение у вас действительно деликатное.
Он молча пьет чай. А когда молчание чересчур затягивается, напоминает:
- Жду вашего ответа.
- Если вы в самом деле можете гарантировать мне известную безопасность...
- Полную! - заявляет он.
- В таком случае я постараюсь быть вам полезным.
- Это и требовалось услышать! - с важностью произносит мой собеседник.
Затем мы обсуждаем технические детали того, чем и как я буду ему полезен.
- Каждое утро в десять часов можете застать меня здесь, - говорит в заключение служитель Скотленд-ярда. - А в спешных случаях звоните вот по этому телефону. Нет, не берите, просто запомните.
А когда я подтверждаю, что запомнил номер телефона, он приказывает:
- А теперь выходите. Один. Я останусь здесь.
Наверное, он решил допить и мой чай.
Не успев свернуть на Дрейк-стрит, я натыкаюсь на Тома. Однако Том из чувства душевной деликатности делает вид, что его здесь нет, и, повернувшись ко мне спиной, принимается рассматривать колбасы в витрине итальянца. Я иду дальше и вступаю в святилище шефа, где на меня налетают Боб и Ал.
- Назад! - приказывает Ал.
- Вас никто не звал! - уточняет Боб.
- Мне надо к Дрейку, - заявляю я.
- Назад! - твердит свое Ал.
- Вас никто не звал! - вторит ему Боб.
Мне стоит немалых усилий убедить эту пару, что не мне, а им достанется, если они тут же не доложат шефу, чтобы он принял меня по срочному делу. Бросив на меня еще один враждебный взгляд, горилла пониже враскачку поднимается по лестнице. Через две минуты сверху доносится ее рев:
- Поднимайтесь!
Оказывается, Дрейк не один. Возле его стола стоит стройный джентльмен лет сорока, бегло знакомый мне по личным впечатлениям и более подробно по фотоматериалам Центра. Это любитель лыжного спорта Джон Райт, недавно посетивший Болгарию. Еще одно лицо - другого пола и гораздо моложе грациозно расположилось на диване.
- А, вы еще живы! - радушно восклицает шеф. - И физиономия в порядке!
Он жестом указывает на кресло, что означает "садитесь", и добавляет:
- Жаль, что я уже окрестил вас Питером. Надо было назвать вас "мистер Феникс". Просто удивительно, как вы умеете воскресать из пепла!
После этих теплых слов Дрейк тут же забывает о моем присутствии и погружается в документы, которые принес ему, вероятно, Райт. Райт мог бы считаться красивым мужчиной, если бы не дефицит как раз мужских черт в его облике. Я ничего не хочу этим сказать, тем более что внешность бывает обманчива. Но у него слишком белая кожа, слишком большие темные глаза, слишком длинные черные волосы. Словом, черты лица почти нежные, если не считать рта, в складках которого есть что-то болезненное, пожалуй, даже жестокое.
