Я осторожно заглянула в открытое окно сауны, затянутое сеткой от комаров. Внутри никого не было. Деревянный предбанник был выдержан в лучших традициях русской старины: длинный стол на двух резных опорах, по обеим сторонам узкие лавки.
Звон разбившейся бутылки ударил по моим натянутым нервам, словно смычок по струнам, расколов ночной воздух и на миг заставив смолкнуть радостные голоса пирующих сатрапов. И вдруг совсем близко я услышала знакомый, властный голос, прозвучавший сдержанно и веско:
— Пузырь! — Скорее всего он обращался к толстяку.
Потом я снова услышала голос Горюнова, прозвучавший менее громко, и поэтому слов я разобрать не смогла, но его реплика заставила веселящихся умерить свой пыл.
Дверь в сауну распахнулась. Затаив дыхание и вжав голову в плечи, я присела под окном в позе зародыша, плотно прижимаясь к стене. Время от времени я приподнималась на цыпочках и заглядывала в окно. Выпив по рюмке (мне был слышен звон бокалов), компания направилась в парную, но я не смела пошевелиться, опасаясь, что кто-то еще остался за столом. Я терпеливо ждала, и, как оказалось, не напрасно.
— Если я правильно понял, — я узнала голос Горюнова, — наш приятель хочет уменьшить размер нашего гонорара?
— Да, в связи с кризисом. Он говорит, что платит в долларах, а наш рублевый доход из-за обвала увеличился в несколько раз.
— Это не его дело. Пусть исправно поставляет капусту. Вы не договаривались о расчетах в банках.
— В том-то и заключается разница между немцами, которые держат слово в любых обстоятельствах, и восточными хитрожопыми дельцами. Те норовят выкружить копейку при любом удобном случае.
— Этого допускать нельзя. Ни в коем случае. А если будет артачиться, найдем другого.
— Леонид Максимович, предоставьте уж мне с ним общаться, мы ведем дела почти четыре года, здесь нужна гибкость. Уж не глупее мы этих турок. Давайте-ка лучше пивка глотнем да ополоснемся в бассейне. Гость-то наш не спекся там? А вот и он.
Пыхтя и отдуваясь, из парной вывалился Камаль. Мешая русский с английским, он радостно восклицал:
— О-о-о, russian банья, very good.
Венедиктов предложил с шутливой фамильярностью:
— Ну-ка, very good, пивка отведай, и пойдем в бассейн.
Камаль рассмеялся:
— Hot water, cool beer. It’s all, that you need.[2]
Не давая гостю опомниться, Горюнов и Венедиктов потеснили его к выходу.
Горюнов нырнул первым, поднимая снопы брызг. Отфыркиваясь, он выплыл к кромке бассейна и, издав радостный вопль, крикнул:
— Ну, вы что, долго телиться будете?
Венедиктов поскользнулся и тяжело плюхнулся в воду. Камаль же, попробовав воду ногой и спустившись по лесенке, без излишней аффектации погрузился в прохладную воду. Невозмутимый переводчик наблюдал это омовение, стоя на бортике в ожидании первой же реплики, которую он должен быстро и точно перевести.
— Нет, Камаль, здесь ты не прав, — крикнул Горюнов. — Нужно прыгать, чтобы что-то почувствовать. — И повернулся к Венедиктову. — Осторожничает, султан гребаный, что в бизнесе, что в жизни. — Упреждая профессиональный пыл переводчика, добавил: — Это не переводи.
Вволю поплескавшись, Камаль и хозяева вернулись за стол. Я опять вся превратилась в слух. С первой же фразы я поняла, что разговор пойдет серьезный и в конце концов оправдаются затраченные усилия и время. Наплевав на осторожность, я откровенно заглянула в окно.
Венедиктов взял инициативу в свои руки, пользуясь положением делового партнера Камаля, пытаясь хоть как-то упредить и снивелировать возможное вмешательство Горюнова. Вся группа, за исключением переводчика, была навеселе, но в той кондиции, когда определенная толика алкоголя не затемняет мысли, а провоцирует на более смелые решения и поступки. Здесь собственная раскованность и непринужденность собеседников на руку оратору.
— Камаль, я уважаю твои интересы и со своей стороны делаю все возможное, чтобы сохранить и расширить наше сотрудничество. Марк Земович, включайтесь, — кинул он в сторону переводчика, и, продолжая промывать мозги Камалю, пошел дальше: — Была у нас недавно одна неувязочка, но, я думаю, на твоих доходах это не отразится, а если и затронет твои интересы, то я готов компенсировать убытки.
Настороженный вначале Камаль слегка расслабился. Тень подозрительности в его черных глазах медленно таяла, уступая место слабому огоньку благожелательности. Толмач лихо переводил, практически не задумываясь, а Камаль кивал ему в такт.
— Но твое предложение, — осторожно, точно ступая по минному полю, продолжал Игорь Сергеевич, — скорее всего для нас будет неприемлемым… Учитывая, что бизнес у нас с тобой специфический и держится исключительно на слове, я не вижу причин для одностороннего изменения условий, а конкретно — условий оплаты за товар, даже в связи с падением курса рубля и финансовым кризисом.
Камаль с притворным удивлением округлил густые брови. По всей видимости, он не собирался сдавать позиции без боя.
— Но ведь ваши доходы увеличились более чем в два раза!
— Может, ты что-то не так посчитал? Скорее мы на этом обвале потеряли. Билеты на самолет — в валюте, взятки — в валюте, да и вообще все подорожало. Хотим мы или нет, вся наша экономика привязана к доллару, и я думаю, что как платил ты по десять штук за единицу отличного товара, так и в дальнейшем мы будем иметь в виду именно эту сумму.
Турок неопределенно пожимал плечами, уже согласившись с доводами Игоря Сергеевича, но желая продемонстрировать, что его вялая уступчивость является лишь результатом его снисходительности и дружеской благосклонности.
— Хорошо, будем считать, что этот вопрос мы урегулировали, но есть еще одна проблема. У нас появились конкуренты.
— Ну, со своими конкурентами вы должны разбираться сами. — Глухой голос Венедиктова зазвучал более уверенно. Он явно осмелел, ободренный благополучным улаживанием вопроса с оплатой.
— Дело в том, — начал разъяснять Камаль, — что наши конкуренты получают товар из вашего города. Мне кажется, вы должны быть в курсе. Или я ошибаюсь?
— Нет, Камаль, не ошибаешься, ситуация, как говорится, под контролем, но это компетенция Леонида Максимовича, и я думаю, что он разрешит задачу к нашему обоюдному удовольствию.
Подобное ручательство за способности Леонида Максимовича скрывало в себе язвительное желание принизить Горюнова, отвести ему вполне определенную нишу. Сознавая свое внутреннее превосходство, Венедиктов, разогретый алкоголем и сауной, решился на такое рискованное высказывание, давая понять, что хотя он и вынужден платить Горюнову дань, но имеет свое собственное представление о ценностях.
Леонид Максимович либо не понял затаенного смысла этой фразы, либо, что скорее всего, дипломатически промолчал, давая пищу своему холодному злопамятству. Вслух же он промолвил:
— Игорь Сергеевич у нас оптимист, но в данном случае я с ним согласен и могу заверить тебя, Камаль, что я обо всем позабочусь. — И, показав этим, что официальная часть закончена, сам разлил пиво, с удовольствием осушил свой бокал. Бросив в рот кусочек омара, добавил: — Ну, пошли погреемся.
Я двинулась в сторону и медленно распрямила затекшее тело. Во рту пересохло, и я сделала глотательное движение, чтобы вызвать слюноотделение и хоть как-то смочить шершавый язык. Бутылочка охлажденного пива сейчас бы не повредила. Стараясь не производить ни малейшего шума, я пошевелила пальцами ног, разгоняя застоявшуюся кровь, и, почувствовав уколы тысяч иголочек в стопах, перекатилась несколько раз с пяток на носки. Жизнь — это движение в прямом и фигуральном смысле.
Голоса Горюнова, Венедиктова и Камаля, шумно вывалившихся из парной, заставили меня занять исходную позицию.
— А Георгий Яковлевич что же отлынивает? Боится равновесие потерять или развлечения такого рода не по нему?! — Горюнов откровенно смеялся, избрав мишенью чопорного, затянутого в корсет безразличия «итальянца».
Я скорее почувствовала, чем увидела, как что-то изменилось вокруг. Повернув голову, я едва не вскрикнула от неожиданности и досады. Какой-то дьявольски отлаженный механизм в мозгу, сродни древнему инстинкту самосохранения, удержал меня от громкого возгласа. В двух шагах от себя, на мягкой траве газона, я увидела пару мужских туфель. Рассеянный свет из окна сауны желтой пылью ложился на их кожаный верх, захватывая нижнюю часть темных брюк. Я медленно поднимала взгляд вверх, нанизывая на его невидимую ось ползущие вниз куски силуэта.
В застоявшемся знойном воздухе жаркой летней ночи, над самым моим ухом грянул динамит угрозы:
— Иванова, падла, сама пришла… Щас я те сикель вырву!
Моя голова, словно торпеда, вошла в мерзко нависающее над пахом брюхо Пузыря. Продолжая движение вперед, я повалила его навзничь, слыша, как он судорожно хватает ртом воздух.
