И теперь толпы недовольных людей повели себя точно так же. Они с горящими от злобы глазами вышли на улицы, выкрикивая оскорбительные для правителя лозунги. Зачинщики беспорядков пытаются доказать другим, что, покончив с многовековыми обычаями в стране, отказавшись от всеобщего обожания и поклонения государственному и религиозному лидеру, они, насадив в стране чуждую всем философию, базирующуюся на основах диалектического материализма, которые отрицали существование самого Всевышнего, устроят для своего народа гораздо лучшую жизнь. Однако известно, что в тех странах, где подобные смутьяны уже сменили существовавший до этого строй, люди жить лучше не стали.
Конечно, во время своего правления он допускал ошибки. А кто их не допускает? Да, им в стране установлена диктатура, но она не деспотична. Он, Али Саркати, ввел в стране ряд прогрессивных реформ и сам их финансировал.
Услышав, как в его комнате сначала открылась, а потом закрылась дверь, Саркати внутренне напрягся и, не услышав голоса вошедшего, с проворностью тигра схватил с пола винтовку; встав на ноги, нацелил ее на слабо освещенный силуэт застывшей на фоне закрытых дверей фигуры.
Распознав в ней женщину, он облегченно вздохнул и сразу успокоился. Приглядевшись, Саркати понял, что это черноволосая девушка, возраст которой не достиг еще и двадцати лет, с бриллиантовой серьгой в левой ноздре, в короткой красной жилетке, чуть выше которой розовели тугие соски, прикрытые прозрачной тканью. Свет от горевших за ее спиной светильников, проникавший сквозь столь же невесомую ткань ее белых шаровар, позволял видеть все, что под ними скрывалось.
Саркати в удивлении присел на кушетку и положил винтовку на пол. Ему казалось, что он видит сон. Что он с Хирой Сингхом и другими гвардейцами только что отразил атаку на дворец сторонников Хассана Хафиза, пытавшегося силой захватить власть в стране.
"Нет, наверное, я все же мертв, так как по-другому и быть не должно, — подумал Саркати. — Да, конечно же я нахожусь в раю, а эта девушка — прекрасная гурия, которую Магомет обещал каждому правоверному, до конца своих дней сохранившему веру в Аллаха”.
Шаровары такого фасона, какие были на гурии, носили почти тридцать лет назад, в пору его юности, когда он вместе с такими же молодыми и сгорающими от страстного вожделения принцами мог за одну только ночь лишить девственности несчетное число непорочных девиц.
Под воздействием алкогольно-наркотического дурмана мозг Саркати продолжал лихорадочно работать. Теперь он был твердо уверен, кто стоял перед ним. Конечно же это была Роксанна, танцовщица-черкешенка, купленная им за пятьсот фунтов, на которой он впоследствии женился, единственная из его многочисленных жен, не считая Анжелики, любовью которой он никогда не мог насытиться. Однако это совсем не означало, что Саркати отказывался от услуг остальных своих жен и наложниц, — в противном случае недовольство на женской половине его дворца вылилось бы в открытый бунт. Можно легко представить, что стало бы с тридцатью — сорока женщинами, лишенными мужских ласк! Любой мужчина должен исполнять то, на что подвигнул его Аллах.
Неожиданно Саркати почувствовал к себе жалость, чувство, которое не понял бы ни один европеец или американец, включая таких знатоков Востока, какими оказались Торк и Делани. Эти сотрудники ЦРУ, похоже, так и не смогли осознать, что не Саркати устанавливал мусульманские обычаи — он и сам являлся их рабом, — что добрая половина жен и наложниц досталась ему от отца, тогда как ему самому вполне хватило бы и четырех или, максимум, шести.
Себя Саркати считал прогрессивным монархом. Он предпринимал активные действия по сохранению мира в его бурлящем событиями регионе, устанавливал и крепил дружеские отношения с соседними странами.
Принц перевернул на табурете стакан, стоявший вверх дном, плеснул в него остатки виски и выпил. Теперь его смущало одно обстоятельство: если они оба с Роксанной в раю, то почему Магомет, обещавший каждому умершему по несколько гурий, даровал ему только одну Роксанну? Кроме того, как Пророк допустил, что он, Саркати, пьет виски? Неужели теперь в раю и это разрешено?
Тут Саркати вспомнил, что уже давно не обращался к мулле и не держал в руках Корана.
Когда вошедшая в его комнату девушка подошла ближе к кушетке и улыбнулась ему, Саркати, наконец, понял, что перед ним Гамила. Как это он раньше ее не узнал? Если это не Роксанна, то это значило, что он жив. Да-да, это была Гамила, которая из малышки превратилась теперь в очаровательную молодую женщину. Но как она оказалась в его покоях? Нет, такое невозможно — Гамила сейчас в Швейцарии и учится в школе.
Саркати вспомнил, что сам подписал банковский чек и передал его Абу аль-Хассану. Он даже вспомнил, сколько стоило в год ее обучение в школе, и сумму, которую он добавил, чтобы Гамила купила себе новый спортивный автомобиль, тот самый, на который она намекала в своем последнем письме.
— Гамила? — неуверенно произнес Саркати.
— Да, это я, мой повелитель, — шагнув к нему, ответила девушка.
Он заставил себя сдвинуть брови.
— Хорошо. Пусть так. А что ты здесь делаешь? Почему вернулась домой? — сурово спросил правитель страны.
— Чтобы быть с вами, мой повелитель, — ответила Гамила. Саркати, задумавшись над ее словами, поставил на табурет пустой стакан.
— Что ж, похвально. Хорошо, что ты не приехала часом раньше, когда разъяренная толпа еще пыталась спалить дворец, а меня убить, — сказал он по-английски. — Беспорядки в городе продолжаются вот уже три дня.
Гамила присела на кушетку. Ее глаза горели от негодования.
— Они вас ранили? Абу аль-Хассан мне не солгал? На этих белых брюках не ваша кровь? — с тревогой в голосе спросила она.
— Нет, — успокоил ее Саркати.
— Я очень рада. — Вздох облегчения вырвался из ее груди. Теперь, оказавшись дома и увидев, что сидит рядом с ним, прикрывшим свои мужские достоинства одними белыми обмотками, Гамила почувствовала легкое замешательство. Ей вдруг показалась, что она решается на что-то очень и очень непотребное. Но, поборов себя, в надежде, что Саркати на нее смотрит, подняла руку и медленно провела ладонью по своим еще непросохшим волосам. Сделала она это намеренно, чтобы открыть его взору свои поднявшиеся над жилеткой груди. Пусть тот, кого она так страстно желала, видит ее прелести. Девушка знала, как важно в нужный момент показать мужчине свою грудь. Во всяком случае, так считали все, кто обитал на женской половине дворца.
— Как только радио сообщило о начавшихся в стране беспорядках, я сразу собралась в дорогу, — продолжала Гамила. — Прилетела бы и раньше, если бы не потратила время на поиски пилота, который согласился преодолеть со мной оставшиеся двести миль.
— Так ты прорвалась сквозь жуткий муссон только для того, чтобы оказаться рядом со мной? — удивленно спросил Саркати.
— Да.
— Тогда я просто поражен! — сухо ответил он. — А теперь ответь мне: зачем тебе это и почему на тебе такое одеяние?
— Надеялась сделать вам приятное.
Сидя очень близко к Гамиле, Саркати сквозь запах духов, которыми она обильно пропитала свое тело, не мог не почувствовать естественного аромата, исходившего от ее кожи. Чтобы не встречаться с ней взглядом, он опустил глаза и уставился себе под ноги.
— И ошиблась, — ответил он. — Прежде всего ты должна помнить, что станешь исламской принцессой, а в этой одежде и косметике, уж не говоря о твоих духах, по европейским понятиям ты выглядишь как базарная проститутка, предлагающая свои услуги за пару рупий.
Гамила опять ладонью провела по своим волосам.
— Благодарю вас, мой властелин. Я рада, что вы дали мне такую высокую оценку. И очень обрадовалась, услышав от вас, что цена мне всего-то сорок два цента.
Саркати понял, что девушка обиделась, однако темы разговора не сменил.
— Послушай, Гамила, перестань называть меня “мой властелин”. Иди немедленно к себе в комнату и смой с лица всю краску. Сними с себя эти дурацкие шаровары с жилеткой и оденься во что-то приличное.
Гамила, вместо того чтобы броситься исполнять то, что велел ей Саркати, взяла с кушетки его руку и приложила ее к своей обнаженной груди. Затем, как учила ее Мерит, наложница из Тебеса, девушка, сильно прижав влажную ладонь Саркати к себе и проведя ею по обнаженной груди и животу, завела ее под пояс, на котором едва держались ее полупрозрачные шаровары.
— Я думала, вам понравится, — тихо произнесла она.
— Это безумие! — возмутился Саркати. — Гамила, ты сама не знаешь, что творишь!
— Знаю, — стараясь сдержать охватившее ее волнение, спокойно ответила девушка. — Я точно знаю, чего хочу. — Она всем телом подалась к Саркати и едва прикоснулась губами к его губам. — Будем откровенны, мой повелитель, — продолжила Гамила. — Такое происходит у вас со мной не в первый и не в последний раз. Mashal'lah! Пусть будет, как угодно Аллаху! — Она сунула руку ему между ног и, нащупав то, чего годами мечтала хотя бы коснуться, неожиданно для себя подумала: “Народ мой будет благодарен мне за то, что я принесу его правителю наследника”. — Прошу, мой повелитель, возьмите меня! — умоляюще прошептала Гамила.
