– И вы, Зоя, не видели?
– Нет. Только Артур.
– А сегодня?
– И сегодня тоже только Артур…, – Зоя поежилась. – Жуть какая. А рассказывать кому-то – вроде бы и несерьезно.
Я покачал головой:
– Все это серьезно, Зоя. Но не бойтесь. Я буду рядом и, по крайней мере, сегодня ночью вас никто не побеспокоит.
Она вздохнула:
– Хорошо бы…
– Спокойной ночи.
– Спокойной…
У входной двери снова стоял стул. И полный термос чая. И «История Московского университета»:
«В 1760 году на казенном коште в университете состояло студентов 30 и учеников гимназии 100… Некоторые из Профессоров приватными уроками довольно скоро нажили себе состояние: так особенно Рост и Дильтей, который имел свой дом на Козьем болоте. Дильтей брал за частные уроки по 12 р. в год с ученика за каждый предмет. Эти занятия отвлекали его часто от публичных лекций; он справедливо подвергся нареканию от товарищей в нехождении на лекции и должен был выдержать процесс с Университетом. Рейхель не имел его средств. Он, до получения места Профессора, должен был жить учителем частного дома и терпел горькую нужду. Лекции ему назначены были после обеда, от 4-х до 6-ти часов. Все утро посвящал урокам в доме, где жил. По обычаю Русских бар поздно обедать, весьма часто на тощий желудок отправлялся он в Университет на лекцию; а зимою возвращаться после 6-ти часов домой, в ночной темноте, была новая для него неприятность! Профессор опасался сделаться жертвой множества собак, бегавших по улицам…»
Собаки – это неприятно…
«Иностранцы, в начале по необходимости призванные в Университет, живучи в Москве, все более и более применяются к духу и потребностям нашей жизни и, наконец, по большей части, уступают место Русским Профессорам, уже собственным воспитанникам Университета, довершившим свое образование за границею. Наука, до сих пор не знавшая иного языка кроме Латинского, в устах нового Русского поколения ученых открывает для себя народный орган – Русский язык…»
Латинский был не самым любимым у студентов, и медики в своих работах нередко „нечаянно” делали ошибки – вместо venenum (яд) писали venerum (венерический).
В 1761 году Декабря 25, Московский Университет лишился своей Августейшей Основательницы, Императрицы Елизаветы Петровны. На престол взошел император Петр III. Его беспорядочные, плохо продуманные действия во внешней и внутренней политике не нашли поддержки у русского общества. В результате переворота 28 июня 1762 императрицей была провозглашена Екатерина II. Позже она издала указ о ежегодных отчетах об успехах гимназистов и студентов. Куратор Адодуров, следуя тому указу, приказал провести первую в истории университета „общую сессию” – экзамены всех студентов по преподаваемым им предметам.
„Студенты и ученики Гимназии помещались в здании у Воскресенских ворот; сторонние приходили на уроки до обеда и после обеда. В 1763 году, в конце Октября, когда уже ночь наступала в пять часов, Конференция просила у Куратора согласия не продолжать уроков после обеда более часу, потому что ученики, приходившие в Университет, подвергались опасности быть или съеденными собаками, или ограбленными ворами”…»
Я подумал о том, что по сравнению с восемнадцатым веком ныне с собаками в Москве проблем стало намного меньше. А вот с грабителями никак ситуация не улучшается. Каждый день читаю сводки происшествий и ничего не меняется. Двести с лишним лет подряд криминальная обстановка практически одна и та же. Или по-другому и быть не может в большом городе? И сам себе возразил – может. Я, например, видел два Нью-Йорка: первый в начале 90-х годов двадцатого века, второй – пятнадцать лет спустя. Первый Нью-Йорк был грязный и даже днем пугающий недобрыми лицами обитателей местных улиц. Второй же заполонили веселые туристы. Они теперь даже среди ночи без какого-либо страха расхаживают по улицам многомиллионного города, который никогда не спит. Значит, можно вычистить город? Можно, если захотеть. А значит ли это, что кто-то у нас традиционно не хочет? Двести с лишним лет подряд…
Я почесал затылок и снова взялся за книжку:
«В 1766 г. университетская конференция постановила, чтобы профессора ежемесячно подавали рапорты о посещаемости студентами лекций. Непосещающие лекции студенты „должны были без промедления” вызываться для выговора.
В следующем году прибывшей в Москву Екатерине II был поднесен подписанный профессорами проект устава, под заглавием „Мнение об учреждении и содержании университета и гимназии в Москве”. В нем содержались новые положения, направленные на развитие университета. Во главе факультетов должны были стать деканы, которые бы ежегодно избирались из числа профессоров. В „Мнении” оговаривалось предоставление университету права производить „в академическое достоинство” и запрещение изымать из университета студентов до окончания ими срока обучения. По неясным причинам проект устава так и не был утвержден императрицей.
„Число студентов в иные годы не доходило и до сотни; иногда на всем юридическом, как и на всем медицинском, факультете оставалось по одному студенту и по одному профессору, который читал все науки своего факультета; студенты занимались в университете не более 100 дней в году; родной речи почти не слышно было с кафедр; люди хорошего общества еще побаивались пускать в университет своих сыновей…”
В начале 1768 г. „Московские новости” объявили, что „для лучшего распространения в России наук начались лекции во всех трех факультетах природными россиянами на российском языке”. На следующий год университетская конференция определила период обучения студентов на юридическом факультете в три года, на медицинском – в четыре. Так, минимальный срок обучения в университете, включая подготовительный курс философского факультета, для студентов-юристов составил шесть, а для медиков – семь лет.
В 1771 г. по решению университетской Конференции был издан „Способ учения” – первое пособие по методике преподавания, подготовленное профессорами университета. Также были напечатаны „Правила поведения”, выдававшиеся каждому студенту при поступлении в университет. „Студенты ходили всегда, даже гуляя за городом, в мундирах зеленого цвета с красным воротником, обшлагами подбоем. Они носили шляпы и шпаги; последние вручались им на актах торжественно, при производстве их в Студенты. Разночинцам шпага давала благородство. Как Студенты, так и пансионеры, ходили напудренные. За проступки Студенты и Информаторы гимназии наказывались лишением шпаги. Кроме того, за дурное поведение сажали Студентов на хлеб и воду, одевали на три дня в крестьянское платье, лишали жалования на месяц… В Важных проступках, Студентов судили Профессоры, по назначению Конференции…
От студента, благородно понимающего свои обязанности и отношения к Университету, требовалось повиновения его законам и полного сознания достоинства того училища, которому он принадлежал. Студент обязан был во всей жизни своей избегать всего того, что могло бы оскорбить значение и повредить его благу и выгодам Университета. Истинное благочестие, неутомимое прилежание к наукам, поведение благородное, вменены были в обязанность; строго запрещены шумные сходки, пьянство и всякия игры, в карты и в кости. За обиду, Студенту нанесенную, он не должен был мстить, ни сам ни делом, ни словом, ни побуждать другого к отмщению, а искать удовлетворения законного, и вообще избегать всякой ссоры. Во время учения, не имел он права ни делать долгов, ни продавать своего имущества…
Класса или чина Университет не давал, но Студента, окончившего курс с аттестатом, начальники весьма охотно принимали на службу и определяли четырнадцатым классом, и потому молодые люди, по выходе из Университета, весьма скоро находили себе места…
Студенты, получая жалование из Университетского казначейства, сто рублей в год по третям, сами себя содержали. Обыкновенно всякий новый казеннокоштный Студент должен был год или два прожить в Университете, пока заслужит доверие начальства и получить от него позволение жить особенно на квартире, или на уроки, с получением жалования в руки.
Живущие в Университете, с помещением, прислугою и отоплением, получали также по-недельно свечи, а для стола своего составляли партии от 10 до 12-ти, складкою от 3 до 4 рублей в месяц, чего по тогдашним ценам и курсу на серебро, хотя и с нуждою, доставало. Складочные деньги поручали хозяйливому товарищу на распоряжение. Из того имели сторожа купчиною и прислужником, платили поварихе из живущих в нижнем этаже семей. По истечение месяца, недостаток переводили в следующий месяц. За столом советовались о заказах на завтра и новых потребностях. Посуду и скатерти заготовляли особою складкаю, а столовой прибор и салфеты каждый содержал от себя. Таких столов было меж ними три, и свободно было всякому, по согласию в начале трети, переходить из одного стола в другой…
