Корнилов чувствовал, что его рассуждениям не хватает стройности, но никак не мог понять, в чем ошибается. Очевидная нелепость в утверждениях деда не укладывалась ни в какие схемы. А внук? Сказал: "Мы с мамой днем на работе".
"Мы с мамой днем на работе..." Почему он так объединил себя с матерью? Мать приходит после шести, а Игнатий в час. Даже если старик ошибся или соврал и младший Казаков пришел не раньше, а как обычно, в час, он это обстоятельство скрыл. Зачем?
Спроси человека, которому нечего скрывать: "Когда ты пришел в тот день с работы?" Он бы ответил: "Пришел, как обычно, в час". Сказал бы правду.
Пришел в час? Но минут за тридцать - сорок до твоего прихода домой в Тучковом переулке тяжело ранили и ограбили кассира. Неужели ты ничего необычного не заметил?
Честный человек сказал бы: "Конечно, заметил. В переулке стояли милицейские машины и "скорая помощь" (ну, положим, "скорая" могла уже и уехать...), было много народу. Что-то произошло. Потом я узнал..."
А если бы честный человек шел с набережной, он, наверное, тоже увидел бы милицейскую машину. Или людей с собакой во дворе. Если бы там не увидел - обратил бы внимание на машины и людей в переулке, уже придя домой. Окна-то выходят прямо на место происшествия!
Корнилов вздохнул.
Значит, Игнатий на эти вопросы отвечать не хотел и потому отделался общей фразой: "Мы с мамой днем на работе". Выходит, сказал неправду. И эта его неправда помогла сейчас Корнилову понять, что он, как минимум, видел нападение на кассира, но почему-то усиленно скрывает этот факт. А неправду говорить всегда труднее - надо слишком многое держать в уме, напрягаться.
Правду говорят не задумываясь...
Корнилов дописал на листке бумаги: "Проверить в техникуме, когда ушел Казаков".
Умолчание, маленькая ложь внука давали подполковнику повод внимательнее отнестись к подозрениям старика. Оставалось уточнить расхождение во времени.
Бывает так: привяжется, словно репей, какой-нибудь нехитрый мотивчик или несколько бессмысленных слов из песни - и целый день никак от них не избавиться. Делаешь серьезное дело, и вдруг, в самый неподходящий момент, они готовы сорваться у тебя с языка.
Чем бы ни занимался. Корнилов, его неотвязно преследовала мысль об этой путанице со временем. Мог быть Казаков-младший сообщником Самарцева или нет? Если он пришел домой без двадцати двенадцать - значит, нет. Не мог! И тогда все подозрения старика, все его неясные предчувствия ерунда, бред!
Без десяти одиннадцать подполковник не вытерпел и поехал в Тучков переулок. "Еще один детальный разговор со стариком не помешает, - подумал он. - В конце концов узнаю, по каким часам он заметил время. Может быть, это какие-нибудь архиерейские часы, которым и верить-то нельзя?" Перспектива вспугнуть своим приходом Игнатия не волновала Корнилова. Он всегда твердо верил в то, что испуганный преступник скорее обнаружит себя, наделает глупостей. Да и по времени младший Казаков должен был читать лекции в техникуме.
Дверь Корнилову открыла пожилая женщина в строгом черном платье с белым воротничком. Корнилов назвал себя. Женщина кивнула:
- Да, я знаю, что вы были у нас. Что-нибудь случилось?
У нее было бледное, усталое, встревоженное лицо.
- Нет, не беспокойтесь. Я прошлый раз беседовал с Григорием Ивановичем... Он нам очень помог, - сказал Игорь Васильевич. - Осталось кое-что уточнить. А вы его дочь?
Женщина кивнула.
- Меня зовут Анна Григорьевна. Приболела сегодня. Погода такая переменчивая. А у меня давление... Да вы проходите, проходите. Сейчас узнаю, не спит ли папа. Я ведь только что с работы. Еще не заходила к нему.
Оставив Корнилова в большой комнате, она прошла к отцу, плотно притворив за собой дверь. Минуты через две она позвала подполковника:
- Папа вас ждет.
Дед опять сидел у окна, спиной к дверям. Но Корнилов видел его лицо, пытливые, глубоко посаженные глаза и чуть перекошенный приоткрытый рот. Григорий Иванович следил за подполковником через огромное, в резной черной оправе зеркало. В зеркале отражались книжные шкафы, гравюра, висевшая над диваном, и часы. Они показывали без пятнадцати час...
"Ну вот, твои часики, дед, и подвели тебя! - подумал Корнилов. - Не мог же я сюда ехать час пятьдесят минут! Ведь явно врут!" Он обернулся и несколько секунд смотрел на часы в замешательстве, а потом рассмеялся - на часах было одиннадцать пятнадцать!
Старик развернул свою коляску и смотрел на подполковника с изумлением.
- Здравствуйте, Григорий Иванович! - весело сказал Корнилов. - Я, наверное, изрядно надоел вам? Извините великодушно.
Старик молча показал ему на стул.
- Так в какое время пришел домой ваш внук, Григорий Иванович? В тот день, когда кассира ограбили!
- Без двадцати двенадцать... - растерянно прошептал старик.
- Вы что ж, специально заприметили время?
- Да как вам сказать... Не специально. Дверь хлопнула - а я посмотрел на часы. Машинально.
- А что на улице происходило? Вспомните поточнее.
- На улице уже толпа собралась... - Старик повернулся к окну, внимательно разглядывая пустынный переулок, словно восстанавливая в памяти события того дня. - Милиция...
- Григорий Иванович, а сейчас сколько времени?
- Сейчас? - Старик бросил взгляд в зеркало, но потом повернулся к часам.
- Одиннадцать двадцать.
- А в зеркале, в зеркале? - попросил Корнилов.
Старик недоверчиво посмотрел на Корнилова, потом скосился на зеркало.
- Двенадцать сорок. - На лице его отразилась мучительная работа мысли, рот приоткрылся еще больше. - Вы думаете, - сказал он, - что я...
Игорь Васильевич молчал, внимательно наблюдая за Казаковым.
- Может быть. Может быть... Я так волновался. - Он снова бросил взгляд на часы, а потом посмотрел на них через зеркало.
- Я сказал "без двадцати двенадцать", а было двенадцать двадцать. Ну конечно.
- Нападение на кассира совершено в двенадцать пять. Падая, девушка ударилась рукой о камень, и часы стали... Ваш внук пришел домой через пятнадцать минут.
Старик кивнул. На лице у него было написано огорчение.
- Григорий Иванович, теперь о вашем внуке. Ведь одних совпадений мало, чтобы заподозрить близкого человека в преступлении. Вы думаете, что он способен на такое?
Старик молчал, склонив голову и не глядя на подполковника. Корнилову показалось, что Григорий Иванович не понял его.
- Игнатий Борисович способен совершить преступление?
- Способен, - тихо пробормотал Казаков. - Если он способен отложить трояк из моей пенсии, он преступник.
"Ну вот, - вздохнул Корнилов. - Опять семейные дрязги".
- Он жадный. А прочности в нем нет! Дочь с покойником мужем виноваты в этом. Я плавал, годами не бывал дома. Поздно заметил... С пяти лет Игнашка складывал гривенники в копилку. Ему хотелось накопить сто рублей. Спросите зачем? Да ни за чем... Просто так. Ведь у него все было! Чтобы поскорее накопить, он говорил матери: "Хорошо бы Дед Мороз принес не игрушки, а десять рублей!" И Дед Мороз приносил! Вырос - книжки мои тайком стал букинистам сплавлять. Игнашка завистливый. Ему всего хочется. А вы спрашиваете - способен ли... Жадный да завистливый на все способен.
"Ну нет, здесь ты, старик, через край хватил, - подумал Корнилов. Если бы все жадные воровать стали - конец света!"
Он поднялся и протянул старику руку:
- Желаю вам, Григорий Иванович, поскорее поправиться. Спасибо за помощь.
- А вам - шесть футов под килем! - пробормотал старик.
Анна Григорьевна поджидала Корнилова. Как только он вышел от старика, она поднялась и спросила:
- Отец вас не очень утомил?
- Это я его утомил. Второй день допекаю своими вопросами.
- Ну что вы, отцу приход нового человека - как подарок. Все время один, один.
Анна Григорьевна стояла перед Корниловым, маленькая, ссутулившаяся.
- Может, вы присядете на минутку? - вдруг сказала она просительно.
Корнилов кивнул.
Они уселись друг против друга.
- Отец серьезно болен, - начала Анна Григорьевна и тяжело вздохнула. - Инсульт его доконал. Слава богу, теперь действует рука...
Она внимательно посмотрела на Корнилова, словно искала сочувствия.
- Со стариком нелегко. Он стал совсем как ребенок. Постоянно обижается, и без всякого повода. Иногда неделями не разговаривает. Не напишет ни строчки... С ним нелегко, - повторила Анна Григорьевна, покачав головой. - Посудите сами - потребовал поменять квартиру. Чтобы из его комнаты был вид на Неву. Попробуй найти такой обмен! Легко сказать - с окнами на Неву! - В голосе женщины чувствовалась обида. - Нам только и переезжать с нашим неподъемным хламом. - Она обвела глазами комнату.
Мебель действительно была старомодной и громоздкой.
Корнилов сочувственно кивнул головой и представил себе старика, сидящего в своем кресле-каталке перед окном, распахнутым на реку. Свежий невский ветерок несет запах водорослей и рыбы, идут по Неве нескончаемым потоком закопченные буксиры с баржами. Мальчишки прямо перед окнами удят рыбу.
