Иногда я думаю, как сложилась бы жизнь Дитко, не повстречай он меня. Вообще-то оккультизм увлекал его и до нашего знакомства, но в чисто теоретическом аспекте: Рафи был слишком несерьезным, дерзким и проницательным, чтобы искренне верить в потусторонний мир. Однако во время наших пьяных бесед о мертвецах — тех, которые не уходят, и тех, которые возвращаются, — пустой интерес перерос во что-то более глубокое.
Даже усмиряя мой горький атеизм собственным агностико-эпикурейским учением (попробуй и увидишь; не кипятись; лови красоту), Рафи слушал рассказы о лондонских призраках с явно нездоровым энтузиазмом. В молодости я был слишком глуп и эгоистичен, чтобы понять, какую искру разжигаю в его сердце.
В начале второго курса я бросил университет и отправился в бесцельное, зато очень увлекательное кругосветное путешествие автостопом, занявшее четыре следующих года моей жизни. Рафи стал идейным вдохновителем путешествия: направлял, защищал, разжигал синее пламя, то есть практически спасал мне жизнь. Однако встретились мы лишь через два года после моего возвращения; к тому времени Дитко превратился в одного из завсегдатаев малоизвестных книжных магазинов, готовых отдать последний пенс за листок из блокнота Алистера Кроули.
Мы выпили пива в «Ангеле» на Сент-Джайлз-хай-стрит.. Увы, для меня вечер оказался тягостным и угнетающим. В Рафи я прежде всего любил умение наслаждаться и управлять жизнью, к которому хотелось приблизиться и по возможности перенять. Сейчас же он говорил только о смерти, как о состоянии, цели, направлении, источнике всего сущего и так далее. Дитко сказал, что учится на некроманта, а мне стало смешно: даже если кто-то видит мертвых и умеет с ними разговаривать (к тому времени я встретил пять способных оккультистов и слышал еще о парочке), от смерти-то все равно не уйти. Смерть как черта, каждому в свое время придется ее пересечь. Мы все двигаемся в одном направлении. Ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь бросился назад в попытке замедлить или остановить процесс. Естественно, чушь несусветная: просто тогда зомби были практически неизвестны, и я ни с одним из них не сталкивался.
Однако Рафи лишь отмахнулся. Он что-то такое открыл, и это открытие могло в два счета сделать ненужными все мои умения.
— Даже быстрее! — заявил Рафи, с дикой усмешкой щелкая пальцами прямо перед моим лицом. — Ты угощаешь, Фикс!
Я угостил, то есть оплатил все семь кружек, но в конечном итоге это меня обрадовало. Хоть в чем-то Дитко не изменился: все тот же элегантный паразит, умеющий обирать так, что даже благодарность чувствуешь. Может, несмотря на всю болтовню о некромантии, самая его суть сохранилась? Может, увлечение проходящее, и Рафи загорится чем-то новым?
Следующая встреча состоялась весной две тысячи четвертого года. Разбудивший посреди ночи звонок привел меня на Севен-систерз-роуд, Рафи сидел в ванне с открытым краном, пустые глаза смотрели в никуда. Чтобы вода не закипела, его подружка, худая, изможденная девица с обесцвеченными, напоминающими одуванчик волосами, каждые десять минут бросала в нее брикеты льда из подпольного бара.
— Рафи прочитал заклинание, — сказала она, — новое, жутко мощное и вызвал духа. Что-то пошло не так, и, вместо того чтобы материализоваться в пределах круга, освобожденный призрак вселился в Рафи и фактически поджег его тело.
Я всю ночь просидел с Рафи, слушая, как он бормочет и ругается на четырех языках, пытаясь примириться с бушующим в его теле призраком. К шести утра лед кончился, и мы испугались, что Дитко сгорит изнутри. Выгнав девицу, я достал вистл и начал играть. Именно так все происходит: музыка вроде заклинания и, когда срабатывает, оказывает то же действие, что липкая бумага на мух. Призрак запутывается, теряет свободу, а потом — вуаля! — музыка обрывается, и дух, которому больше не за что цепляться, исчезает.
Если на словах все легко, сделайте скидку на то, что я так и не дослушал университетский курс по английскому. На деле процесс очень долгий и нудный, а цели достигаешь, только если удается полностью сосредоточиться на изгоняемом призраке. Чем четче его представляешь, тем лучше мелодия и конечный результат.
В том конкретном случае сила призрака была настолько велика, что паром поднималась над пылающей кожей Рафи. Я поднес вистл к губам и для начала взял несколько высоких нот.
С таким же успехом можно было поднести, к виску Дитко кольт тридцать восьмого калибра.
Я сидел на покрытом амальгамой полу камеры, чувствуя, как от холодного металла по спине растекается озноб. В дальнем конце коридора послышался веселый голос медсестры, — наверняка какую-нибудь непристойность кричит, — а потом хлопнула тяжелая дверь.
Чернущие глаза Рафи на секунду закрылись, затем открылись снова, пронзая меня рассеянно-безумным взглядом. В палате запахло несвежим мясом, — конечно, я ведь только что из офиса, находящегося над восточной кухней. Фирменным знаком Асмодея было то, что Рафи начинал пахнуть местом, откуда вы явились, — типичная для демонов игра с запугиванием.
— Ты умрешь, — повторил он равнодушно, переворачивая две карты.
— А вот и нет! — возразил я, поддаваясь преждевременной радости и облегчению. — Клиент звонил сегодня вечером, и я уже отказал.
— Конечно, отказал, — не стесняясь, издевался резкий скрипучий голос. — Что, до сих пор о дружке своем скорбишь? Ты ведь зарок дал: больше ни-ни. «Главное — не навредить», что в твоем случае означает «сиди и не высовывайся».
Язык Рафи змеей скользнул по губам со звуком, подобным шороху, с каким сильный ветер несет по улице газеты. До меня неожиданно дошло: губы у Дитко сухие, потрескавшиеся. Неровным слоем сероватой глазури к ним липнут чешуйки мертвой кожи. Это мне следовало заметить раньше; еще один признак подтверждал вывод, сделанный ранее на основе запаха. Другими словами, я определенно разговариваю с Асмодеусом, а настоящий Рафи не появится, пока демон не позволит.
Медленно, почти рассеянно Дитко провел по предплечью большим пальцем — образовалась глубокая царапина. Потекла кровь и закапала на пол. Асмодей любит подобные шоу, но ущерб потом всегда возмещает. Поддерживать тело Рафи в рабочем состоянии в его интересах.
— Сейчас уже почти ничего не изменишь, — пробормотал демон, обращаясь в первую очередь к себе. — Основная картина более или менее прояснилась. А ты даже вопросы не те задаешь...
Повисла тишина, а когда Асмодей заговорил снова, голос был совсем другим: чуть ли не плавным, мелодичным.
— Итак, ты не согласился... Знаешь, Кастор, ты все-таки передумаешь, в этом я практически уверен. Видишь ли, подобные мне воспринимают время несколько иначе, для нас оно идет куда медленнее. Такое ощущение, что я уже тысячу лет здесь торчу. Нужно как-то поддерживать форму, вот я и настраиваюсь на разные события. События, которые вот-вот произойдут. Которые — кап-кап-кап! — расплещутся по поверхности возможного и испачкают ковер реальности. Ну, ты понимаешь... На смену категоричному «нет» придет «да», и ты возьмешься за эту работу еще до наступления утра. Иначе говоря, во всем, что касается друзей, ты так утомительно предсказуем, что... — Асмодей покачал головой вправо-влево, вправо-влево. — По-моему, совершенно ясно, под чью дудку ты в конце концов будешь плясать.
Вытащив из кармана вистл, я положил его на пол рядом с собой. Рафи, или тот, кто жил в его теле, наблюдал за мной с холодным изумлением.
— Я не пляшу, так что даже не упрашивай.
Демон засмеялся, и прозвучало это отвратительно.
— Кастор, вы все пляшете! Ни разу не встречал мужчину, женщину или ребенка, который оказал бы более или менее достойное сопротивление. — Вытянув свободную руку, Асмодей сложил из указательного и среднего пальцев пистолет и прицелился мне в ноги. — Не прозябай я в этом мешке из мяса и костей, сам бы заставил тебя сплясать, но раз уж... раз уж мои силы временно ограничены, тобой займется кто-то другой. А этот другой... ну, тебе он явно не по зубам.
— Предпочитаешь «Дэнни боя»[7] или «Где птичья песенка слышна»[8]? — сделав непроницаемое лицо, спросил я.
— Ф, какой примитив! — захихикал демон. — Давай лучше «Колесо фортуны» из «Кармины Бураны». Люблю музыку, предвещающую конец вашего дурацкого мира... Ладно, вернемся к интересующей нас теме. Понимаю, моя просьба, что глас вопиющего в пустыне, но клиенту следует отказать, потому что у тебя нет ни малейшего шанса выполнить его задание и остаться в живых.
— Знаешь, твое отношение мне страшно льстит. «Клиенты» бывают у врачей и адвокатов, а те, кто приходит ко мне, считают себя благодетелями, а Феликса Кастора — мусорщиком.
На отвлекающий маневр Асмодей отреагировал, небрежно пожав плечами.
— Если хватит мужества сказать «нет» и не оступиться, никаких проблем не возникнет. Только я бы на это не поставил. В изучении человеческой натуры я слегка опередил тебя. Кастор: мои наблюдения начались, когда все мужество и мужественность человечества были, скажем так, локализованы в одном объекте, который я целиком и полностью контролировал. Кстати, об объектах... Как дела у Пен?
