– Стоп. Погоди.
– Что такое?
– Погоди… Мысль какая-то мелькнула… Нет, не вспомню.
– Мысль появилась в голове и ушла, не застав никого дома?
– Старо! Хватит прикалываться. А кстати о тетках. Та, которая звонила, видимо, не такая уж тетка, если у нее мобильник есть.
– Ох и отстал же ты от реалий жизни… Да сейчас даже у бабулек, которые на базаре в Нижнем соленые огурцы и тыкву продают, есть мобильники. Клянусь! Я месяц назад ездил к двоюродному брату на свадьбу, ну и пошел на Средной рынок, есть там такой, – капустки купить. Там така-ая капуста-однодневка, в Москве ничего подобного не делают! И сам слышал, как одна столетняя бабуля шамкала по «Мотороле»: «Старик, ты меня сёни пораньша забяри с базару, а то я ужо уся распродаласи!»
– Погоди… Кончай ржать! Я вспомнил! Ты сказал – сколько теток с чемоданами на колесиках…
– Я сказал – с сумками на колесах.
– Не суть важно. Слушай! Когда я опустил в терминал свою пятисотку, то краем глаза видел одну такую тетку, которая стояла с огромным чемоданом на колесах. Я в основном на колеса посмотрел, они дурацкие, очень яркие, красно-белые, да и чемодан красный. Прикольный чемодан! Кстати, она и сама не слишком тетка, очень даже ничего. Бриджики, задница, все как у людей. И заметь, когда я нашел в метро Крошку, я сначала заметил тот же чемодан. Потом обратил внимание на его хозяйку. Идиотка меня чуть не размазала по стенке вагона! Когда я сел, она так на меня пялилась… Запала, думаю, на мои тесные джинсы! А потом я и заметил Крошку. Кстати, она на него тоже пялилась. То на него, то на меня. Неужели она? Та самая, с Курского? Неужели она и звонила? А я-то думал…
– Ну да, ты думал, что она запала на твои тесные джинсы! Если они у тебя такие тесные, если в члене жмут и эрекцию провоцируют не по делу, другие купи. Чтоб от дела не отвлекали. А то, оказывается, дрочишь потихоньку, да? Запала она на него… Нужен ты ей вместе со своими джинсами! А если вдруг там и в самом деле была та, что звонила, получается, она видела тебя. Видела Крошку. И то, как ты ломанулся за ним следом. И если ты его все же найдешь, а она узнает, что с парнем что-то случилось…
– Да не смеши. Узнает она! Ну как она узнает? В газетах прочитает, что ли? Или по телевизору сообщат, что какой-то придурок стерт с лица земли? Не узнает. Она же с чемоданом была. А линия Горьковско-Замоскворецкая. Значит, баба стопроцентно ехала до «Речного вокзала», чтобы там на маршрутку пересесть и дунуть в Шереметьево – первое или второе. Да ее небось уже и нету в Москве. С тех пор как я ее в метро видел, прошло часа два. Она наверняка или уже улетела, или вот-вот отбудет.
– А почему ты думаешь, что она не приехала на Курский откуда-то, да хоть бы из того же Нижнего, и сейчас не находится у себя дома где-то на «Соколе», на «Войковской», на «Водном стадионе»?
– Нет, у нее вид какой-то немосковский. Точно говорю! Серая такая провинциальная мышь. Явно намыливалась куда-то лететь.
– В Париж, например. В Амстердам. В Лондон, ага?
– Да почему непременно в загранку? Есть ведь не только Шереметьево-2, но и Шереметьево-1. Оттуда самолеты на какой-нибудь Дальний Восток летают. Вот она и летит сейчас, например, в богом забытый Хабаровск и думать про терминал на Курском забыла. И про звонок свой. А даже если и в Париж, какая разница? Улетела и улетела. Отряхнула со своих стоп, так сказать, прах прошлого. Точно тебе говорю, сотри ту запись – и забудем обо всем. В конце концов, это и в твоих интересах. Мы оба лажанулись, не только я, но и ты. Ты мой непосредственный начальник, и, если начнут с меня шкуру заживо драть, тебе тоже не поздоровится. В конце концов, ты отвечаешь за техподготовку оборудования, ты и виноват, что терминал на какое-то время замыкает после считывания нашей информации и он перестает выдавать чеки и сообщать о зачислении денег на счет. Нам просто не повезло, что та тетка полезла платить сразу вслед за мной и оказалась достаточно скандальной, чтобы позвонить и накляузничать.
– А если она еще раз позвонит? Вдруг на связи будет кто-то другой, например Черный, и именно он примет звонок? Я сотру запись, а она ляпнет, что уже звонила и оставляла сообщение… Да Черный нас с тобой сдаст еще раньше, чем ее голос отзвучит, ты уж мне поверь! И тогда… Ох, втравил ты меня… Я должен был сразу доложить о нештатной ситуации, а вместо этого отпустил тебя за Крошкой. Полдня, считай, потеряно!
– Да не ной ты, как баба. Потеряно, потеряно… Сотри сообщение и не парься.
– Ладно, похоже, другого выхода нет. Но если она опять вылезет, как чирей на попе, тут уж я тебя сдам, Стас. Точно сдам!
– Не гони пену, Юлий. Давай стирай, стирай запись…
– Сейчас. Погоди, нет, я еще раз прослушаю ее.
«Ваш терминал, который находится на Курском вокзале, не выдал мне чека на сто рублей, и сообщения о зачислении денег на счет я тоже не получила, и даже сотрудник ваш, который деньги из терминала изымал, качок в черной майке, бритый такой, с порезанным ухом, отказался со мной разговаривать и принимать претензии. Если вы, господа, качаете таким образом деньги из народа, то это свинство, товарищи! Впрочем, искренне надеюсь, что произошло случайное недоразумение и скоро я получу сообщение о поступлении денег на мой счет! Сообщаю мой телефон… Можете позвонить и принести свои извинения!»
– Да ладно тебе ее брюзжанье слушать! А голос, главное, какой противно-занудный!
– Погоди. Голос противный, что да, то да, но не в голосе дело. Я все понять не мог, что меня так зацепило. Вот оно! Номер у нее – 8-910… С 910 начинаются все номера МТС в Нижнем. В Питере 911, в Москве 916… У моего двоюродного брата номер эмтээсовский. Слушай, а баба-то из Нижнего! Так что ты был прав: в Москве она была проездом и уже упилила куда-то. Ну что ж, тогда ситуация облегчается… Погоди, звонит кто-то. Я автоответчик-то включил? Ага…
– Привет, я уже звонила вам сегодня насчет терминала на Курском вокзале, который не выдал мне чек на сто рублей и не зачислил сумму на мой счет. Я позвонила около двух часов назад, но ни ответа, ни привета, ни денег. Вам, может быть, кажется, что сто рублей – ерунда, никакая не сумма? Конечно. Но тут дело принципа. С меня сто, с другого, третьего, сотого, тысячного… По зернышку клюете, да? Побирушки и грабители вы, если так. Имейте в виду, я вам покоя не дам. Я некоторое время в Бургундии пробуду, потом приеду в Париж через недельку-другую, и из Парижа не поленюсь вам позвонить. И когда в Россию вернусь —тоже. Так что рекомендую одуматься. Или… или ждите моего звонка!
Конец августа,
Мулян,
Бургундия
Здесь очень похоже на рай – если, конечно, в раю бывает пасмурная погода. Тихо-тихо. Сырой туман висит над землей, воздух напоен близким дождем, а все равно – так прекрасно вокруг и светло на душе, что, право же, совершенно неважно, солнце над головой или небо затянуто серой пеленой. Тем паче что солнца Алёна уже с избытком поднабралась за нынешнее лето, которое в родимой Нижегородчине выдалось таким жарким, что хоть в каком-нибудь Салехарде ищи спасения. Но Алёна все же предпочла не Салехард, а Францию, которую лето не так чтобы баловало. С тех пор как три года назад Францию натурально пригнул к земле жесточайший каникюль – невыносимая жара, когда температура поднималась до сорока градусов в тени, источники пересыхали, леса горели, люди умирали от духоты и обжигающего зноя, а садоводам и огородникам запрещалось поливать свои участки в целях сбережения воды, вся Франция с суеверным ужасом ждала каждого нового лета. Правительство (сменившееся с тех пор) с завидным постоянством предупреждало, что уж в нынешнем-то году новый каникюль неизбежен, и рапортовало по телевидению о принятых для народного спасения мерах. Но лето проходило, и народ, в ужасе затаивший дыхание, с облегчением его переводил. Сейчас ситуация сложилась та же самая – август перевалил за середину, каникюльного рецидива опасаться уже не приходилось, погода милосердно чередовала дни нормально-жаркие с нормально-дождливыми. И эти дожди никак не охлаждали Алёнину страсть к утренним пробежкам.
Она вставала без четверти семь и умывалась тихо-тихо, чтобы никого не разбудить (спальни находились на втором этаже старого каменного дома, и ванная тоже). Ровно в семь Алёна была умыта и одета, но медлила спускаться вниз, а подходила к окошку, открывала его и ждала. Ничего особенного в том окошке видно не было: край красновато-коричневой черепичной крыши да часть пышной, ярко-зеленой, несколько уже ржавеющей кроны огромного каштана, усыпанного колючими шариками плодов, которые неожиданно раскрывались и с дробным стуком роняли на землю темно-коричневые зрелые каштанчики. Иногда в полумраке невозможно было понять, именно каштанчики падают на землю или дождевые капли гулко стучат по листьям. Но по утрам Алёна вслушивалась отнюдь не в их успокаивающий стук. Она ждала боя старых церковных часов. Скат крыши загораживал колокольню от ее глаз, но она отлично знала, что часы – вон там, правее. И сейчас, в семь часов, они пробьют девять раз…
