Ну тогда — кто?
— Странно, однако, — пробормотала Алёна. — Выходит, я тоже на любого-каждого могу заявление написать, мол, у него оружие имеется. И вы что, пойдете сразу проверять? И обыскивать? По одному только заявлению?
— Вы сами знаете, какая криминогенная обстановка в городе и стране, — доверительно заговорил Скобликов. — Приходится иногда полагаться и на непроверенные факты. Преступление лучше предупредить, чем потом тратить время и силы на то, чтобы обезвредить преступника. Поэтому, гражданка Ярушкина, прошу вас открыть дверь квартиры. Не заставляйте меня изымать у вас ключ.
— А что, такое возможно? — изумилась Алёна.
— Разумеется.
— У меня там сигнализация…
— Сигнализацию придется отключить, — приказал Скобликов. — Ну все, или вы сейчас же открываете дверь, или я оформляю отказ повиноваться властям!
— Хорошо, хорошо… — мстительно проворчала себе под нос Алёна, от души надеясь, что мент не расслышит, с какой именно интонацией она говорит. — Ну, если вы так…
Она открыла дверь и под громкий писк охранной системы замерла перед щитком сигнализации. Нужно было набрать четыре цифры: 4891. Когда названная комбинация доходила до пульта управления, квартира автоматически снималась с охраны. Но настройщик прибора сообщил Алёне одну деталь.
— Если, к примеру, вы открываете квартиру под принуждением — всякие ситуации бывают, все нужно предусмотреть! — то последней наберите не единицу, а восьмерку. Звук исчезнет, но на пульт поступит тревожный сигнал. И к вам на выручку выедет оперативная группа. Прошу вас не забыть эту хитрость, Елена Дмитриевна!
Как ни странно, она не забыла. То есть, очень может быть, и забыла, но сейчас вспомнила. Как нельзя более кстати!
Пугало одно — вдруг Скобликов знает всякие охранные хитрости? Уж очень он внимательно смотрел, на какие цифры нажимала сейчас Алёна. Но делать было нечего, приходилось рисковать.
Тревожное пиканье умолкло, и милиционеры вслед за Алёной вдвинулись в квартиру.
* * *
Все в общем-то оказалось не столь страшно, как ей казалось. Переодевшись в совсем даже не вульгарное, хотя и очень короткое розовое платье и надев премиленький веночек из шелковых розочек, который здесь носили официантки вместо наколок, Лиза вышла в зал. И тут ее поразило, с каким вкусом он оформлен. Казалось, будто находишься в роскошном розовом саду. Искусственные цветы, шелковые шали на абажурах, сплошь розовая обивка мебели — здесь сочетались самые разные оттенки этого цвета, от почти малинового до почти серого… Обстановка больше напоминала интерьер изысканного салона, чем ресторана. Видимо, фрау Эмма просто органически не способна на вульгарность. И эта атмосфера действовала на людей: офицеры вели себя весьма чинно, не скандалили, не орали «Хорста Весселя», а приватные предложения девушкам делали не иначе как в письменном виде, для чего на столиках лежали специальные розовые блокнотики с розовыми же вложенными в них карандашиками. В листок была непременно завернута купюра, которая не входила в оплату заказанных блюд, а считалась необходимым авансом девушке и заведению и не возвращалась даже в том случае, если офицер получал отказ.
Все эти тонкости Лиза наблюдала пока со стороны. К счастью, на ее благосклонность пока никто не претендовал, хотя один армеец, кажется подполковник, лет сорока вроде бы и поглядывал многозначительно. Фрау Эмма в то время, когда Лиза переодевалась, преподала ей краткий урок по различению гитлеровских военных званий армии, военно-воздушных частей и войск СС (звания офицеров военно-морского флота она оставила в покое, поскольку ни единого его представителя в Мезенске невозможно было и днем с огнем отыскать). Поэтому сейчас Лиза определила, что оберст-лейтенант, то есть подполковник, принадлежит к пехоте.
«Ладно, может, обойдется», — подумала Лиза с надеждой, однако тут же увидела, что тот самый подполковник потянулся к розовому блокноту.
Ого! Кажется, запахло жареным… Может, действовать по принципу — с глаз долой, из сердца вон?
Лиза выскользнула в коридор и побежала на кухню — спросить, как там дела с цыплятами для господина гауптштурмфюрера СС (этот ее клиент, к счастью, не интересовался ничем, кроме еды). Цыплята собирались вот-вот спорхнуть с вертела.
— Вам скажут, когда будет готово, фрейлейн, — успокоил ее повар.
Но Лиза не успокоилась. Она ощутила настоятельную потребность зайти в туалет, потом выглянуть на крыльцо и подышать воздухом, потом ей послышались какие-то странные звуки около двери черного хода… Во время всех своих хождений она не просто скрывалась от пехотинца, заодно осваивалась в «Розовой розе», пытаясь отыскать для себя пути к бегству, если это понадобится. Самым надежным, хотя и банальным выходом оказалось окошко в туалетной комнате, которое открывалось довольно легко и в которое было очень удобно вылезти, взобравшись на умывальник. Правда, со стороны улицы оно располагалось высоковато, придется прыгать в случае чего, да уж ладно, как-нибудь…
Лиза как раз выходила из туалета, когда перед ней возникла фрау Эмма — в умопомрачительном, невероятно элегантном серебристо-розовом платье, отделанном страусовыми перьями.
— У вас расстройство пищеварения? — спросила мадам холодно. — В чем дело, Лиза? Я полагала, вы внесете оживление в жизнь моих клиентов, а вы, кажется, пренебрегаете своими обязанностями. Герр оберст-лейтенант выражает удивление вашим исчезновением. И это еще очень мягко сказано!
— Ах, фрау Эмма, — беспомощно пробормотала Лиза, — я просто испугалась. Во-первых, мне он не нравится, а во-вторых, господин Вернер…
— Господина Вернера здесь нет, — сухо, оборвав ее на полуслове, заявила фрау Эмма. — Видимо, он изменил свои намерения относительно вас.
— Нет, не изменил! — воскликнула Лиза. — Он приезжал, поджидал меня на крыльце, но должен был уехать, поскольку его вызвал господин фон Шубенбах. Между прочим, фон Шубенбах, с которым мы сегодня случайно встретились, тоже говорил… ну, мол, он не прочь стать моим покровителем. Так что тот оберст-лейтенант… он тут как-то не к месту, мне кажется.
— А мне кажется, у вас мания величия, — продолжала фрау Эмма еще более сухим тоном. — Фон Шубенбах, помощник военного следователя… Алекс Вернер, один из богатейших людей Третьего рейха… Угомонитесь, дорогая! Как говорила моя русская бабушка, всяк сверчок знай свой шесток, не в свои сани не садись и руби дерево по себе.
— Но, по-моему, Алекс Вернер вчера при вас изъявлял свои намерения, — обиженно сказала Лиза. — И я же говорю: он приезжал, но должен был спешить, потому что фон Шубенбах…
— Вызвал его. Да-да, я слышала, — кивнула фрау Эмма. — Мы вернулись к тому же, с чего начали. Но довольно толочь воду в ступе. Оба достойных воина далеко, а оберст-лейтенант сидит в зале и имеет весьма недовольный вид. Это раз. Девушки моего заведения не имеют права ни на какие симпатии и антипатии в ущерб заведению. Это два. Прошу вас пройти в зал, и пусть беседа на данную тему будет у нас первой и последней. Это три.
Мадам сделала приглашающий жест, и Лизе ничего не оставалось, как подчиниться и двинуться вперед.
«Вот зараза! — зло подумала она. — А казалась такой добренькой. Платья мне дала, аусвайс оформлять помогала…»
Лиза вошла в зал и радостно встрепенулась: пехотинца за столиком не было. Эсэсовец наворачивал своих цыплят — видимо, его обслужила другая девушка, пока Лиза искала пути к бегству.
— Значит, он ушел, — сказала Лиза со вздохом, который должен был изображать раскаяние.
К ней подошел низенький мужчина во фраке (нет, не в розовом, как можно было бы подумать, а в черном, что было, кажется, единственным чужеродным пятном в оформлении «Розы»). Метрдотель, который почему-то напоминал Лизе знаменитого иллюзиониста с фотографий в журнале «Огонек», сделал полупоклон и сообщил:
— Герр оберст-лейтенант ждет фрейлейн Лизу в кабинете. Он оплатил заказ, но откушать не пожелал. Господин офицер жаждет встретиться с фрейлейн.
— Проводите фрейлейн, — приказала фрау Эмма и вышла из зала.
Лиза, не помня себя, вошла в кабинет. Армеец полулежал на розовом (а как же!) диванчике и даже не подумал встать при ее появлении. Его мундир был полурасстегнут, темно-карие глаза оценивающе обшаривали фигуру Лизы.
— Ненавижу розовый цвет, — наконец произнес подполковник. — Какой дурак решил, что он должен возбуждать мужчину? Снимите это!
И он, кивком указав на ее платье, расстегнул еще одну пуговицу мундира.
Лиза стояла столбом. Если она сейчас воспротивится, карьере ее в «Розовой розе» придет конец. Если не воспротивится, то через пять минут оберст-лейтенант повалит ее на тот же курьезный диванчик и… Пожертвовать жизнью и честью ради Родины она никогда не была готова, тем паче после Петруся. Нет, от нее требуют слишком большой жертвы! С каким-то фашистом… да еще таким неприятным на вид… Он, конечно, совсем не стар, сорока — сорока пяти лет, но у него такой обрюзгший, неопрятный вид, такие противные короткопалые руки… Стоит представить, что сейчас они поползут по телу Лизы…
