— А какие у меня гарантии? — поинтересовался Дон.
— Мое честное слово. В конце концов, я же готов поверить вам на слово, что вы не расскажете того, что видели и слышали здесь. И вы тоже должны верить мне. — Он сделал знак рукой. — Отведи мистера Миклема в его комнату.
Негр шагнул вперед, ослепительно улыбаясь, а у его ног, глядя на Миклема в упор, щерились два волкодава.
— Пошли, приятель! — приказал негр.
Было немногим более часа, когда Феликс толкнул дверь, ведущую в апартаменты Лорелли, и вошел в маленькую прихожую, устланную голубым ковром. Трудно было поверить, что это жилище упрятано под землю на десять метров.
Лорелли была занята утренним туалетом. Сидя перед зеркалом, она пыталась расчесать свои удивительные волосы. На девушке был пеньюар из бледно-зеленого шелка, маленькие красивые ножки покоились в тапочках из лебяжьего пуха. При появлении Феликса она резко обернулась.
— Что-нибудь случилось?
— Конечно, — ответил он, придвигая стул. — Американец, которого мы поймали, оказался Доном Миклемом. На тот случай, если это имя тебе ни о чем не говорит, сообщаю, что он стоит два миллиона фунтов стерлингов. Старик хочет наложить на его денежки лапу. Он потребовал полмиллиона долларов.
Лорелли положила гребень на зеркало.
— Если у этого Миклема столько денег, зачем довольствоваться лишь полумиллионом?
— Это только начало. Более крупную сумму трудно выкачать без риска, что начнутся сложности с обменом. Миклем воображает, что, когда заплатит, его освободят. Но он не выйдет отсюда раньше, чем два его миллиона не перейдут к шефу. А если выйдет, то ногами вперед и с веночком на голове.
Лорелли сделала гримаску, встала и, подойдя к гардеробу, сняла пеньюар, достала черное шелковое платье и сложила таким образом, чтобы его было легко натянуть через голову.
Феликс залюбовался ее великолепным телом.
— Неужели Миклем ни о чем не подозревает? — спросила Лорелли, надевая платье.
Она вернулась к зеркалу, выдвинула ящик, наполненный украшениями, и выбрала колье из красного и черного бисера.
— Ничего удивительного, — ответил Феликс. — Если посмотреть на физиономию этого парня, то можно подумать, что он крепкий орешек. А на самом деле это не так. Он сразу же написал письмо в Нью-Йоркский банк с просьбой перевести деньги на его римский счет. Старик думал, что плейбой заартачится, но Миклем ведет себя смирно, как овечка. Ты должна передать письмо Миклема его секретарю.
Лорелли возмутилась.
— Неужели необходимо, чтобы это сделала именно я?
— Да, — подтвердил Феликс, — и не вижу в этом ничего страшного.
— Почему не Вилли, не ты, не Карлос?! — повысила она голос.
— Об этом нужно спрашивать не меня, — сухо ответил Феликс. — Старик хотел, чтобы письмо отнесла именно ты.
— Почему на меня всегда возлагают грязную работу?
— Не вижу в этой работе ничего грязного.
— А что если слуги Миклема наведут на меня полицию? Вспомни, что было в Лондоне. Я чуть не попалась.
— Да перестань наконец, — нетерпеливо проговорил Феликс. — Там было совсем другое. Пока Миклем у нас, мы все в безопасности.
— Я не хочу заниматься этим, Феликс, — настаивала Лорелли. — Не понимаю, почему обязательно надо впутывать меня в такое дело?
— Конечно, не понимаешь, — зловеще прошипел Феликс. — Но ты попала в переплет. Сейчас не самый подходящий момент выбирать, что тебе нравится, а что — нет. Ты должна пойти на виллу, которую снял Миклем, и передать письмо. Немедленно. Это приказ!
— Я попала в переплет? Что ты имеешь в виду?
— Альскони не уверен в тебе. Он считает, что ты подвержена панике и теряешь голову в трудные моменты. Я постарался убедить его, что это не так, но по-моему, из этого ничего не вышло. Альскони посылает тебя с письмом, чтобы проверить твои нервы.
Лорелли опустилась на край дивана.
— Здесь нет ничего особенного, — успокаивал ее Феликс. — Это же сущий пустяк. Ты должна взять себя в руки. Альскони не уверен в тебе, и вряд ли нужно объяснять, что это значит.
Лорелли молчала.
— Вот письмо, — Феликс вынул из портфеля конверт и положил его на столик. — Ты знаешь, где находится вилла Триони?
— Да.
— Ее-то и облюбовал Миклем. Придешь туда и спросишь Мариан Ригби. Скажи ей, что мистер Миклем жив и невредим, но в Сиене его нет. Она должна вылететь в Нью-Йорк первым же самолетом и доставить письмо в банк. Если банк пожелает узнать, почему Миклему понадобилась такая сумма, она должна сказать, что ее патрон намерен выстроить здесь виллу. Добавь, что если она впутает в это дело полицию, расплачиваться за все придется Миклему. Ты поняла?
— Да.
— Хорошо. Поедешь туда в половине третьего. Возьмешь «ситроен». — Феликс закурил сигарету. — Теперь, когда вопрос решен, я хочу поговорить о другом… Ты никогда не рассказывала мне о Кранторе. Что это за тип?
Лорелли взглянула с удивлением.
— Крантор? Он мне не понравился: честолюбивый, хитрый, жестокий. А в чем дело?
— Альскони велел мне позвонить Крантору и узнать кое-что о Миклеме. Я ждал, что Крантор не сможет сразу дать сведений, но он выложил все в ту же секунду, словно читал по бумажке. Он знал о Миклеме все, что только можно знать: сколько у него денег, в каком они банке, на какую сумму он застрахован. Вот это работа! Такой проныра, ой-ей-ей! Он сообщил мне, что может рассказать такое о любом человеке в Лондоне, чей годовой доход превышает две тысячи долларов. Вот это да!
— Ну и что? — равнодушно спросила Лорелли.
— Альскони находит Крантора достойным внимания. Если он узнает, как этот мерзавец старается, как бы мне не полететь…
— В каком смысле?
— Он может пригласить Крантора сюда на мое место, — объяснил Феликс. — Такие типы нравятся старику, поэтому надо не слишком распространяться об его усердии. И еще. Альскони, кажется, против нашей связи, так он это называет. Он считает, что твои прелести действуют на меня размягчающе.
— Нам нужно удирать отсюда, — заключила Лорелли, ломая руки. — Умоляю, Феликс, выслушай меня. Даже если полиция не загонит нас в угол, нами непременно займется Альскони. Надо удирать.
— Да замолчишь ли ты?! — воскликнул разъяренный Феликс. — Уверяю тебя, что если мы попытаемся надуть Альскони, то подпишем себе смертный приговор. Сколько можно вдалбливать это в твою голову?
— Значит, ты считаешь, что нам надо подождать, пока Альскони высосет тебя, как паук муху, а потом заменит на Крантора? — резко спросила Лорелли.
— Если сюда явится Крантор, я разберусь с ним раньше, чем он предстанет перед Альскони, — пообещал Феликс.
— При условии, что Альскони не разберется с тобой до того.
Феликс вскочил и ногой отбросил стул в сторону. Он подошел к Лорелли, схватил ее за руку и рывком поставил на ноги.
— Я никогда не был жесток с тобой! — прорычал он. — Но буду, если вынудишь меня. И тогда ты пожалеешь об этом. — Он грубо тряхнул девушку. — У нас нет выбора: ни у тебя, ни у меня. Мы влипли в это дерьмо по уши. Хочешь, чтобы я рассказал Альскони, что ты — клубок нервов и собираешься оставить эту работу? Знаешь, что он сделает тогда с тобой? Отправит в клинику Энгельмана. Имей в виду, если ты не выкинешь из головы эту дурь, я бросаю тебя и умываю руки. Я поручился за тебя, но не надо воображать, что стану без конца потакать твоим капризам. Я не хочу поплатиться за тебя головой!
Лорелли быстро шагнула к нему и обняла за шею.
— Ты прав, милый, — сказала она. — Прости меня. Это была минутная слабость, больше она не повторится. Просто я немножко устала.
— Так будет лучше для нас обоих, — сказал Феликс, не отвечая на ласку. — А теперь слушай. Я помогу тебе. Делай лишь то, что я тебе велю. Поняла?
Она кивнула, глядя мимо него.
Феликс взглянул на часы.
— Я должен идти к хозяину. Так я могу положиться на тебя или нет? Ты доставишь письмо?
— Да.
— Наконец-то я слышу разумную речь, — он слегка хлопнул Лорелли по попке. — Поедешь в половине третьего.
Проводив Феликса до двери, Лорелли вернулась к туалетному столику и посмотрела в зеркало. Напуганная собственной бледностью, она достала румяна и слегка подкрасила щеки. Потом закурила сигарету и задумалась. Она кожей чувствовала, что попала в западню. Никогда Лорелли не согласилась бы работать с Симоном Альскони, если бы знала, что он свяжет ее с таким количеством убийств во всех частях света. Кто мог это предположить? Когда Лорелли познакомилась с ним пять лет тому назад, он был всего лишь нищим виолончелистом, пиликавшим в одном из римских кафе. Она работала тогда танцовщицей в том же кафе. Подобно остальным служащим, она считала музыканта слегка тронутым эгоцентристом, не более, и не принимала его всерьез.
