Словно мир был декорациями, а он был на репетиции и настоящего представления никак не мог застать. Словно жизнь проходила мимо, словно ее уносили люди из воспоминаний, а ему даже кусочка не оставляли.
— Я не помню их. Я помню образы, а за ними только пустоту и одиночество, — сказал Джим и не соврал.
— Твоя мука была красивой, Джеймс. — Джексон погладил Джима по плечу, аккуратно, не принося боли.
— Мука не может быть красивой, — выдохнул Джим и зажмурился. — Ты не был здесь. Ты не видел нас. Как можешь сказать, что наша мука была красивой?
— Мука за правду красива, Джеймс.
— Я тебе не верю, — прошептал Джим. — Я не верю тебе, не верю! — Он замотал головой. — Тебя здесь не было, ты не можешь быть здесь!
— Но я здесь. — Джексон улыбнулся и крепким, сильным движением обычной человеческой руки схватил Джима за плечи.
— Что ты делаешь? — прохрипел Джим.
— Я хочу, чтобы ты почувствовал. Я хочу, чтобы ты поверил мне! — Джексон улыбался. — Я здесь? Скажи, я сейчас здесь, Джеймс?
— Отпусти меня!
— Скажи это! Скажи, я здесь? Ты чувствуешь меня? Ты чувствовал меня все это время? — Голос Джексона казался раскатом грома, застрявшем в машине. Он сжал и второе плечо.
Джим зажмурился. Плечи вспышкой охватила боль, на лбу выступил пот. Казалось, еще немного, и Джим упадет. Джексон не отпустит — Джим знал. Джексон всегда добивается того, чего хочет. Противиться его словам бесполезно.
— Разве ты не видел меня? Разве ты не чувствовал моего присутствия каждый день, когда ходил по городу? Разве я не был рядом, когда ты боялся, когда ты сомневался? Разве я не был с тобой, Джеймс? Разве сейчас, — Джексон сжал плечи сильнее, — разве сейчас я не рядом с тобой?
— Ты здесь, — прохрипел Джим и отвернулся.
— Ты чувствуешь меня? — прошептал Джексон и чуть ослабил хватку. — Разве ты не чувствовал меня раньше?
— Чувствовал. — Джим зажмурился. — Отпусти меня! Пожалуйста, отпусти. Я больше не могу.
— Ты — великая душа, Джеймс, — сказал Джексон и улыбнулся. Он отпустил плечи Джима и отвернулся, словно ничего и не было.
— Я Джим.
— Ты — Джеймс. Ты вырос. Ты стал главой, Джеймс. Ты стал больше, чем обыкновенный человек.
Джим хотел что-то сказать, но запнулся, поперхнулся воздухом, вдруг ставшим таким тяжелым, соленым. Глаза заслезились.
— Я хочу тебе поверить, — прошептал Джим. — Но не знаю, смогу ли.
— Сможешь. Ты сильный. Только сильные люди могут пойти со мной. Разве ты слабак?
— Я не слабак!
— Значит, ты будешь со мной. Ты — тот, кто смог возненавидеть себя прошлого и подготовиться к принятию себя настоящего. Скоро ты перестанешь сомневаться.
— Я старался тебе поверить!
— Я видел, как ты сомневался. Я слышал, что ты говорил в машине. Я слышал каждое твое слово, я слышал всех вас, каждое ваше слово. Ничто от меня не скроется. Ты грыз себя изнутри, пытался найти истину, как задавался вопросами, за которые стыдился. Но то совсем не ошибка, Джеймс. Ты был на правильном пути, ведь только сомнения ведут нас к истине.
— Я боялся тебя. — Джим проглотил поднявшийся по горлу всхлип. — Я боюсь тебя и сейчас.
— Я знаю. — Джексон улыбнулся. — Но я всегда верил в тебя, Джеймс. Сегодня ты познаешь себя. Вы все познаете. Сегодня я сделаю так, что ты поверишь мне.
Ветер всколыхнул новые листья. Шумел так громко, словно позабыл, что нужно было помолчать.
Джексон покачал головой. Лес прекратил.
Лиза смотрела в окно и боялась повернуться. Стиснула зубы, дышала редко, медленно. Глаза закрыты, сжаты, страшатся истинного света, но ресницы дрожат, словно стремятся к истине. Она видела, что Джексон сделал с Джимом за его сомнения. Чувствовала, как дрожал он. Лиза боялась, что Джексон поступит также и с ней, если поймет, сколько в ней спряталось сомнения.
Джексон не улыбнулся, но не от того, что не был доволен. Почувствовал лишь, что улыбка могла бы смутить Лизу, а он не хотел смущения. Джексон хотел только понимания.
— Я рад видеть тебя, Лиза. Прошла вечность, — сказал Джексон.
Лиза ответила, не открывая глаз:
— И я рада, Джексон. Я очень долго ждала этой встречи.
— Ты плохо спала в последнее время. Полы на втором этаже особняка часто скрипели, словно плакали, но сдерживали плач. Створка окна билась о стену, а холодный ветер залетал в ваше убежище как хозяин, а не гость. Я видел, как ночами ты сидела у окна и смотрела на озеро.
Лиза зажмурилась.
— Я видел, как слезы капали на твои голые колени и щипали обтертые от падений раны. Ты часто падала в последнее время, Лиза. У тебя совсем не осталось сил.
Его голос становился тише и тише, превращался в ветер, окутывавший Лизу капканом, и сколько бы она ни пыталась не слышать, он все равно забирался в нее, в самую глубину, и звучал уже изнутри, в голове, будто там всегда и был.
— Ты плохо ела, много работала и обращалась ко мне. Ты не говорила никому, как тебе тяжело, и была сильной для каждого. Ты помогала всем, но не себе. Почему, Лиза? Зачем ты истязала себя?
Лиза проглотила слезу. Сложно объяснить отчаянный порыв души, старающейся добежать до идеала, которого не существует. Настоящий праведный поклонник. Истинный послушник. Защитник правды. Каков он? Не тот ли, кто сочетает в себе все качества других и живущий ради них?
— Лиза, чувствовала ли ты себя недостаточной? Тянуло ли тебя к…
— Прости, мне нечего сказать, — прошептала Лиза, прервав Джексона.
Джексон улыбнулся. Улыбнулся как улыбается отец, успокаивающий бунтующую дочь, не противясь ее бунту, но принимая, потому что переживал его и сам. Коснулся ее руки. Лиза вздрогнула.
— Помнишь ли ты, Лиза, что человек, чем больше стремится к свету тем глубже впиваются его корни к мраку? — тихо спросил Джексон внутри, в голове.
— Помню, — прошептала Лиза и шмыгнула носом.
— Нет ничего постыдного во мраке, ведь человек привык смотреть в него. Путь к свету
