– Не ошпарься.
Они сидели и тихонько отхлебывали горячую воду по очереди, передавая друг другу берестяной котелок.
– А Митю тебе не было жалко? – осторожно спросила Лена. – Ты ведь узнал его.
– Да, – кивнул киллер, – я его узнал. Но это моя работа.
– Почему же меня пожалел? – Лена старалась, чтобы голос не дрогнул, говорила медленно и тихо, почти шепотом.
– Потому, что когда-то ты меня пожалела.
Веня проснулся очень рано. За окном было еще темно. Он знал, что единственный утренний рейс из Тюмени прилетает в девять пятнадцать. Мчаться в Домодедово, чтобы просто постоять в сторонке и посмотреть, как Лена войдет в зал аэропорта, как ее встретит и обнимет муж, было глупо. Но он не мог удержаться. Ему так хотелось поскорее увидеть ее, десять дней тянулись, словно вечность. И вот сегодня она прилетает. Она ведь говорила: двадцать третьего, рано утром. Значит, у нее уже были обратные билеты.
Он, конечно, не подойдет близко. Просто поглядит на нее. А вечером позвонит и попросит, чтобы она переговорила с мужем. Хорошо, если можно будет прямо завтра встретиться с ней. Но он не станет ее торопить. Пусть все идет так, как она хочет, пусть никому не будет больно, и ее мужу прежде всего.
Регина спала в своем кабинете. Он прошмыгнул мимо закрытой двери, но она тут же возникла на пороге в короткой ночной рубашке.
– Что это ты вскочил в такую рань? – спросила она, зевнув.
– Дела… – ответил он и отправился в ванную. Чтобы окончательно проснуться, надо было принять контрастный душ, сначала пустить очень горячую воду, почти кипяток, потом быстро переключить на ледяную. Потом еще раз.
Из душа он вышел бодрый, свежий. Лицо его сияло. Когда – он надевал ботинки в прихожей, опять появилась Регина. В руках она держала его любимую большую толстостенную кружку, в которой дымился кофе со сливками.
– Позавтракать ты, конечно, не успеешь, – сказала она, – хотя бы кофе глотни.
– Спасибо, – он взял чашку из ее рук.
Действительно, горячий кофе сейчас не помешает. Регина умела готовить его так, как он любил – очень крепкий и сладкий, с большим количеством жирных сливок. Сейчас он показался каким-то особенно вкусным. Веня выпил всю чашку до дна, чмокнул Регину в щеку и, прихватив ключи от старого «Мерседеса», вышел из дома.
Постояв еще немного, дождавшись, пока звук мотора стихнет за поворотом, Регина отправилась на кухню, очень тщательно, с содой и хлоркой, вымыла его чашку.
Утро было солнечным. Он спокойно вел свою любимую, верную машину и размышлял, как лучше ехать к Домодедову.
По дороге попался маленький цветочный базар. Он остановился и купил букет крупных чайных роз. Конечно, он не подойдет к Лене, не сможет отдать ей этот букет. Но все равно – цветы для нее.
Остановившись у светофора, он вставил в магнитофон кассету, старый альбом «Битлз» «Хелп!».
– Хелп! Ай нид самбади! – стал подпевать он первому куплету, почти не понимая английских слов, просто знал все песни этого альбома наизусть, с ранней юности.
Зажегся желтый свет. Он почувствовал странное, неприятное покалывание во всем теле. А через миг острая, жгучая боль наполнила грудь.
Семь девочек смотрели на него издалека, сквозь горячий кровавый туман. Смотрели серьезно и печально. Одну звали Таня Костылева, ее длинная мокрая коса была перекинута через голое плечо. Другие шесть так и остались для него безымянными. Он не хотел знать их имен.
Сзади гудели машины. Давно зажегся зеленый. Он не слышал нетерпеливых сигналов. Боль росла, ее невозможно было терпеть, правая рука стала отчаянно шарить по передней панели. Глаза не видели ничего, кроме кровавого тумана и семи юных девичьих лиц.
Он упал лбом на баранку руля. Старый «Мерседес» отчаянно загудел, взвыл, как верный пес, потерявший любимого хозяина, но тут же затих. Голова Вени Волкова съехала в сторону.
– Эй, мужик, ты чего? – спросил шофер грузовика, заглянув в приоткрытое окно черного «мерса», перегородившего путь.
Этот шофер первым потерял терпение и выскочил, чтобы хорошо обругать придурка, который не давал другим проехать. В салоне тихо звучала песня «Естедей». Букет крупных чайных роз лежал на переднем сиденье. Человек за рулем был мертв. «Вчера все мои беды казались такими далёкими», – пела легендарная ливерпульская четверка.
* * *
Когда раздался телефонный звонок, Регина посмотрела на часы.
– Градская Регина Валентиновна?
– Да, я слушаю.
– Ваш муж Волков Вениамин Борисович…
– Куда мне подъехать? – хрипло спросила она, выслушав трагическое известие.
– В морг Боткинской больницы.
– Хорошо. Я буду через час, – собственный голос показался ей мертвым.
Положив трубку, она закурила и с удивлением заметила, что руки немного дрожат.
– Веня, Венечка, – прошептала она одними губами, – у меня не было выбора. Это единственный способ спасти концерн. Кудряш сожрал бы нас за милую душу. И что? Позор, рабство, вечная зависимость от прихотей блатного авторитета? Зачем нам это, Венечка? Ты думаешь, мне было так просто вылить яд в твой кофе? Принять решение – да, это было несложно. Достать яд, не оставляющий следов в организме, – еще проще. А вот открыть флакон, вылить в твой кофе, а потом протянуть тебе чашку и глядеть, как ты пьешь, – это совсем другое дело. Теперь тебя нет. И никто ничего не сумеет доказать. Никто никогда…
* * *
После привала они опять шли сквозь тайгу. Лена постоянно слышала какой-то напряженный гул. Он звучал то ближе, то дальше, иногда исчезал. Ей казалось, это гудит у нее в голове от усталости и голода. Но киллер объяснил: это буровая.
– Мы идем к буровой? – спросила Лена.
– Нет.
– А куда?
Он не ответил. Она вдруг подумала, что он сам уже не знает, куда они идут. Они заблудились. Сколько еще они смогут вот так идти, без еды? От плитки шоколада остался маленький кусочек, четыре дольки. Стало темнеть. Сумерки были мрачными, небо затянулось. Если не выглянет луна, то скоро наступит кромешная тьма.
В ушах звенело. Лена уже не чувствовала своего тела, оно стало легким и как будто невесомым. А мрак все сгущался. В высоких еловых кронах зашумел ветер. В лицо ударила снежная пыль. Поднялась метель. Лене показалось, что она летит куда-то вместе с мелкими острыми снежинками. Звон в ушах стал оглушительным, к горлу подступила тошнота. Перед глазами закружились черные стволы деревьев, черный снег, тяжелый, пульсирующий мрак затянул все вокруг. Лена потеряла сознание и упала на снег.
* * *
Бойцы спецназа один за другим перемахнули через двухметровый каменный забор. Четыре собачьих будки оказались пустыми, длинные тяжелые цепи с расстегнутыми ошейниками тонули в рыхлом снегу.
В доме стояла мертвая тишина. Бойцы рассыпались по боевым позициям. Военный вертолет завис прямо над крышей. Двое спустились на крышу по веревочной лестнице и проникли на чердак через слуховое окно.
Вскоре стало ясно: двухэтажный каменный дом пуст. В нем нет ни души. Тщательный обыск не дал ничего. Дом как дом – мебель, посуда, все, что надо для жизни и здорового отдыха на лоне живописной тайги. Ни оружия, ни наркотиков, никаких бумаг, документов, никаких скелетов в удобных стенных шкафах.
Впрочем, в одном из шкафов полковник Кротов обнаружил темно-коричневую кожаную куртку своей жены. Куртка аккуратно висела на плечиках среди чужой верхней одежды, из рукава торчал клетчатый шерстяной шарф.
В карманах полковник нашел чистый носовой платок, тридцать тысяч мелкими купюрами, карточку-пропуск в гостиницу «Тобольск».
А внизу, в том же шкафу, среди чужих ботинок и кроссовок, валялась Ленина сумка. Там были все ее документы – паспорт, международная пресс-карта, початая пачка сигарет, двести долларов в отдельном кармашке, косметичка, щетка
Для волос.
Шарф еще хранил запах Лениных духов. Никто не видел, как побледневший полковник уткнулся в него лицом.
* * *
Лена сначала услышала ритмичный, медленный грохот, потом почувствовала свет сквозь плотно сжатые веки, потом странный запах, не то чтобы неприятный, но какой-то совсем чужой. Еще не открывая глаз, она поняла: где-то совсем близко грохочет поезд, тяжелый, длинный состав. Вероятно, товарняк. А пахнет гарью, углем, тем особым воздухом железной дороги, который нельзя ни с чем перепутать.
Было немного холодно. Она обнаружила, что лежит на куче какого-то черно-желтого тряпья, одетая в чужую дубленку, а сверху укрыта драным закаленным ватником. Осторожно поднявшись, она чуть не упала, но все-таки удержалась на ногах и огляделась по сторонам.
Вокруг были деревянные стены, с клочьями ободранных обоев. На полу валялись какие-то железки, обрывки газет, поломанная табуретка, несколько пустых консервных банок и бутылок из-под водки. В углу – полуразвалившаяся печка. Сквозь разбитое окно лился мягкий утренний свет. Поскрипывала и хлопала от легкого ветра дверь.
