— Если не считать этой недели.
Повисло молчание, которое он и нарушил:
— Во всяком случае, Сюзанна потеряла интерес…
— Я не желаю говорить о Сюзанне.
— Ваше право.
Хиллман вывел меня в коридор, ведущий в библиотеку. Он делал это, чтобы наш разговор был слышен в гостиной, где находилась Эллен. Он стоял, прислонившись к стене, так в театре стоят люди, у которых нет билета. По его позе я мог понять, как непрочно его положение здесь, каким временным жильцом ощущает он себя в своем собственном доме.
— Я не понимаю только двух вещей, — сказал я. — Вы говорили, что провели с Кэрол всего одну ночь, и абсолютно уверены, что вы действительный отец ее ребенка. Откуда такая уверенность?
— Он родился точно через девять месяцев — 12 декабря.
— Но это еще не доказывает, что вы его отец. Беременность часто бывает дольше девяти месяцев, особенно первая. Майкл мог стать отцом еще до того, как морской патруль забрал его. Или любой другой мужчина.
— Других мужчин не было, она была девственницей.
— Вы лжете!
— Нет, это правда. Женитьба Кэрол и Майкла Харлея никогда не была совершенно полной. Майкл был импотентом, это и послужило единственной причиной, по которой он согласился считаться отцом ребенка.
— Но какая была в этом необходимость, Хиллман? Почему же вы не взяли ребенка и не вырастили его сами?
— Я это и сделал.
— Я имею в виду, взяли открыто и вырастили как своего собственного сына?
— Я не мог. Я имел другие обязательства. Я был уже женат на Эллен. А она — из Новой Англии, пуританка чистой воды.
— И с будущим чистой воды.
— Я признаю, что мне нужна была ее помощь, чтобы начать собственный бизнес. Мужчина должен сделать выбор. И я его сделал.
Он поднял голову. Свет от люстры упал на его пустое бронзовое лицо. Он отвернулся от света.
— Кто сказал вам, что Майкл — импотент?
— Кэрол. Она не лгала. Она была, как я уже говорил, девственницей. В ту ночь она многое рассказала о своей жизни. Рассказала, что Майкл стал таким после того, как его избили ремнем.
Волна горечи подкатила к моему горлу. Я вспомнил старика в коровнике, занятого дойкой, и явно услышал скулеж одноглазого колли.
— А мне о вас говорили то же самое.
— Что?
— Что вы стерильны.
Он резко повернулся ко мне.
— Кто вам это сказал?
— Ваша жена. Да, именно она. — Я смотрел ему в глаза.
— Так она и до сих пор думает, что я не могу иметь детей?
— Да.
— Хорошо. — Он повернул лицо к свету и позволил себе довольно улыбнуться. — Может быть, мы когда-нибудь и вытащим это на свет Божий. Когда мы усыновляли Тома, я сказал Эллен, что Вайнтрауб провел тестирование и выяснил, что я стерилен. Я боялся, что она узнает о моем отцовстве.
— Вы и так можете быть стерильны.
Он не понял, что я имел в виду.
— Нет. Это относится к Эллен. Мне же нет необходимости проходить эту проверку. У меня есть Том, и это доказывает, что я мужчина.
Но Тома у него не было…
Мы вошли в гостиную, «зал ожидания», как называла ее Эллен Хиллман. Хотя Том находился уже дома, ожидание, казалось, еще продолжалось, словно оно срослось с этим местом. Эллен сидела на своем месте на диванчике, держа в руках вязанье. Длинные спицы быстро бегали по краю красной шерстяной полосы. Она пристально смотрела на мужа.
— Где Том? — спросила она. — Все еще наверху?
— Я слышал, как он спускался по задней лестнице.
— Представляю, что приготовила ему на кухне миссис Перес. Настоящий праздник. Он, видимо, сделал из кухни столовую. Можно понять это, учитывая его наследственность.
— Нам не следовало бы углубляться в этот вопрос, не так ли?
Хиллман вошел в нишу с баром и налил себе какой-то очень темный коктейль. Потом он вспомнил и обо мне, но я отказался.
— Что хотел этот полисмен? — спросила Эллен.
— Он упрямо держит в голове несколько вопросов. Я не стал на них отвечать. Я слишком утомлен, и мне надо отдохнуть и прийти в себя.
— Так ты говоришь мне уже двадцать лет. Как всегда, ты предпочитаешь не углубляться в суть вещей. Плаваешь по поверхности. Это потому, что на самом деле в глубине, в сердце, у тебя — одна гниль.
— Может быть, мы обойдемся без мелодрамы?
— Это трагедия, а не мелодрама. В твоем доме разыгралась трагедия, а тебе даже лень задуматься над этим. Ты живешь в мире призраков, как дурак.
— Я знаю… — Голос его был спокоен, но я видел, что он готов выплеснуть ей в лицо содержимое стакана. — Я невежественный инженеришка и никогда не изучал философию.
Спицы ее продолжали постукивать.
— Я могу простить тебе твое невежество, но не могу простить постоянные увертки.
Он отпил из стакана и в то же время другой рукой плавным движением пригладил свою шевелюру.
— Боже мой, Эллен! Сколько мне еще предстоит выслушать от тебя! Здесь не место и не время для таких разговоров.
— Всегда не место и не время! А если и время, так ты подводишь часы. А если и место, то ты обязательно найдешь путь для спасительного бегства. Я вижу только твои мелькающие ноги, ты — то далеко, то близко, дикий Ральф. То — здесь, то — там. Ты никогда не вглядывался ни во что, что пролетало мимо.
Он поморщился от ее слов.
— Это неправда, — сказал он легко. — Арчер и я проводили на самом деле ночные раскопки.
— Раскапывали темные закоулки твоей натуры? Я думала, ты оставляешь это развлечение для своих женщин. Таких, как Сюзанна Дрю.
Это имя отозвалось во мне острой болью. Это было прекрасное имя, светлое и дерзкое, немного абсурдное, и оно совсем не заслужило сомнительной чести быть связанным с этими людьми и произноситься здесь с такой неприязнью и ненавистью. Если в отношениях четы Хиллманов и была когда-нибудь чистота, то постепенно они лишились ее из-за фальши, постоянно сопровождавшей их брак. Меня вдруг пронзила мысль, что и Сюзанну Хиллман жестоко обманул, используя в своих интересах. Он заставил ее принять на себя заботу о Кэрол, даже не намекнув, что он отец ребенка, которого та ждала.
— О Господи! — говорил он сейчас. — После всех этих лет мы снова вернулись к девочке Дрю.
— Ну так как? — спросила Эллен.
К счастью, раздался телефонный звонок. Хиллман снял трубку, ответил и повернулся ко мне, зажав рукой микрофон.
— Это Бастиан. Просит вас. Вы можете воспользоваться телефоном в комнате прислуги. Я бы хотел послушать с этого аппарата.
Спор вряд ли бы оказался плодотворным. Я понимал, что спорить бесполезно, поэтому прошел через «музыкальную комнату» и столовую к буфету в комнате прислуги, где в полной темноте отыскал телефон. Я слышал, как на кухне миссис Перес, полунапевая, рассказывала Тому о своей родной провинции Синалоа. В трубке зазвучал голос Бастиана, резкий, не имеющий никакого сходства с человеческим.
— Арчер?
— Я.
— Ну вот, я все проверил насчет Дика Леандро. И только что разговаривал с его подругой. Она на последнем курсе колледжа, зовут ее Кати Оджилви, и ей принадлежит «шевроле», модель этого года, синего цвета. В конце концов она призналась, что прошлым вечером разрешила ему воспользоваться своей машиной. Судя по спидометру, он проехал более сотни миль.
— Вы уверены, что ее с ним не было? С ним была девушка или, возможно, мальчик, в этом Дали не совсем убежден.
— Это не мисс Оджилви. Ее очень обидело, что он воспользовался ее машиной, чтобы отправиться в длительную поездку с другой девушкой.
— Она знает эту девушку?
— Та леди обронила на переднем сиденье губную помаду, очень дорогую. Вряд ли мисс Оджилви раскололась бы с такой готовностью, если бы не эта губная помада, — добавил он холодно. — Видимо, Леандро предпринял все необходимое, чтобы все оставалось в тайне.
— Он объяснил ей, почему так поступил?
— Ему надо было сделать что-то, связанное с похищением Тома. Вот все, что она знает. Может, пора нам добраться до Леандро?
— Он едет сюда. Может, вам тоже лучше приехать? Вслед за ним?
— Вы так говорите, словно события достигли критической точки.
— Да. Так оно и есть.
Я уже видел их очертания. Они горели у меня перед глазами, как фонари, освещающие мотель Дака. Повесив трубку, я посидел в темноте и попытался отогнать видения. Но они кружились вокруг и, наконец, растворились, соединившись с реальным миром.
— Моя родина, — напевала Тому на кухне миссис Перес, — страна множества рек. Там целых одиннадцать рек, и я со своей семьей жила от реки так близко, что мои братья бегали купаться каждый день. А отец обычно приходил на реку по воскресеньям, ловил сетью рыбу и потом раздаривал ее соседям. И у всех соседей на воскресный ленч была свежая рыба. И все благодарили его за это.
Том сказал, что так не бывает.
