Грейс, — проговорил Джексон и улыбнулся. — Я слышал тебя. Я всегда был рядом.
— Я знаю, — прошептала Грейс так, словно кто-то мог их услышать. Но никого рядом не было. В то мгновение они были одни во всем мире.
Сколько Грейс ждала его возвращения? Она, человек без прошлого и будущего. Человек, что отказался от благ предстоящего, чтобы жить настоящим? Человек, который выбрал судьбой дарить любовь тем, кто жить без нее не может? Она нашла счастье в мраке и обратила мрак другого в радость и свет. Ноша ее — ноша других. Любовь ее — любовь взгляда, прикосновения, любовь слова. Любовь, которая бьется в сердце, пробегает по крови, когда рука касается родной кожи, когда глаза видят другие, напротив, которые, кажется, меняют свет на свету. Осборн. Она научила его любить жизнь. Она вернула его к свету. Она была его билетом в счастливую жизнь без страха о прошлом.
— Ваша любовь — любовь всего мира, — сказал Джексон и погладил Грейс по руке. — Я чувствую в тебе любовь. Ты позволяла всем вокруг быть теми, кем они хотели быть. Ты была прекрасным зеркалом, Грейс, настоящим торговцем отражений. Ты продавала людям то, что они желали больше всего. Ты разрешала другим быть на твоем фоне отражениями того, какими они сами себя хотят видеть. Рядом с тобой люди чувствовали себя в безопасности, ты разрешала им не притворяться. Рядом с тобой люди показывали себя фальшивыми, ведь они не хотели быть настоящими.
Грейс почувствовала, как тепло возвращается в нее. Казалось, жизнь пробудилась.
— Но ты не продавала любовь, потому что знаешь, что она бывает только искренней. Ты любишь искренне, как любят свет, как любят жизнь. Твоя служба мне хороша, Грейс. Ты выполнила свой долг, Грейс. Долг человека. Отныне ты — мать чужой души и душа, которая создает чужие отражения.
Джексон улыбнулся, посмотрел на Грейс и прошептал:
— Он хороший парень. Сделай его жизнь счастливой. Позволь ему быть тем, кем хочется. Отрази его, Грейс. Преврати его в отражение. Сотри его настоящего.
— Он уже, Джексон, он уже, — прошептала Грейс.
Она любила Осборна. Любила его недостатки и достоинства. Любила красоту облика и уродство души. Осборн был интересным и добрым, а Грейс не умела не любить. Но все же хотела, чтобы он был настоящим, а не фальшивкой. И то была ее личная миссия.
— Люби его, Грейс. Люби вашу любовь. Брось жизнь к ее ногам. Люби, Грейс, люби их всех и никого.
Грейс улыбалась. Она боялась, что Джексон вспомнит о ее обещании привести Осборна к нему, но Джексон промолчал. Грейс знала — он не забыл. Просто решил не напоминать, а, может, и знал, что Грейс не смогла. Не смогла переступить через себя и обязать Осборна верить так же, как верила она.
Джексон закончил свою речь. Он встал на сиденье, стоял ровно, не опираясь на стекло, и провозгласил:
— Вы сомневались, вы искали. В вас — сила опаленной веры, в вас горит огонь надежды. Больше не нужно искать и метаться. Больше не будет переживаний и страха. Вы нашли себя. Вы нашли друг друга. Мир больше не враждебен. Мир отныне ваш. Вы — и есть мир.
Ухнул гром, небо разрезало молнией.
— Люди в вас умирают. Сегодня вы возродитесь другими. Вы станете новыми людьми.
Все смотрели на Джексона.
— Я искал вечность тех, кто мог бы следовать за мной. Живые спутники, которые хотели бы следовать за мной, потому что бы следовали за собой. И я нашел вас. Теперь вы свободны.
Вдали гремел гром, на горизонте сверкали молнии, но никто не пошевелился.
— Посмотрите на эту молнию. Что есть она? Она — указатель истинного. Сам мир радуется нашему воссоединению. Посмотрите на меня! Посмотрите на себя! Вы — провозвестники молнии! Вы — смысл земли!
Он улыбался. Единственное солнце во всем мире. То, что дает не только свет, но и тепло.
— Ваша сила в любви. В любви к страданиям и наслаждениям. К смерти и жизни. Ко всему, что встречается на пути. К моей правде.
Впереди блеснула зеркальная гладь. Луна упала в воду и тысячами брызг ослепила.
— Вы — новые Боги. И сегодня вы убедитесь в том, что я был прав. Я всегда бываю прав!
Лес расступился. Опали деревья, рассыпались в пепел и унеслись прочь. Исчезли заборы и стены мира. Он открылся. Он вновь стал бескрайним.
Машина остановилась, распахнула двери. В лица ударил новый, пахнущий свободой, ветер.
Они оказались на воле.
XX глава
Небо отражалось в глади воды. Поглотился горизонт, провалились деревья. Мир расступился.
В центре огромного озера отражался желтый диск. Черная вода забрала свет звезд и мерцала, как чешуя огромного мокрого водного чудища, свернувшегося калачиком в яме. Луна расплавленным золотом плыла по небу и яркое пятно от нее плыло внизу следом, будто догоняло, пусть спешить больше и незачем.
— Вы рады? — спросил Джексон, и голос его отразился от невидимых стен, окружавших озеро.
Они молчали, пьянели от каждого вдоха. Воздух вдруг стал легкий, сладкий. Не надышаться, не испить, не насладиться вволю. Теплый ветер трепал волосы, прикасался к коже руками, нежными, нечеловеческими.
В минуты блаженства они были готовы на все, и когда Джексон подал новую чашу, не глядя, выпили. Каждый по стакану, большими глотками. Лишь бы быстрее.
— Пока все прежнее, но вскоре мир расступится и впустит вас в новый, настоящий, — сказал Джексон. Чаша исчезла позади него, в темноте леса.
Резкой вспышкой сверкнула луна в отражении чешуек озера и стала больше, словно подкатилась по невидимой дороге к земле. Глаза заслезились, в груди зажгло от выпитой воды. Звезды заискрились сотнями машинных фар; сигнализацией, неудачно задетой пришельцами, загудела природа. В ушах зазвенело. Любой бы закричал, зажал бы уши и проклял бы неспокойность. Но они молчали, потому что знали: то было блаженство присутствия природы, а не шум.
— Прежде вы не видели света, ибо не существовало еще Луны и Солнца. Не спускался божественный свет на землю, и летал
