Ей не пришлось разыгрывать ужас, когда она, вернувшись из магазина, увидела пожар. Она даже не ожидала, что гореть будет так сильно и огонь так быстро распространится. Однако пламя уничтожило все дотла, и ее план удался вполне. Никому даже в голову не пришло заподозрить, что Андерс и дети сгорели уже мертвыми.
В первые дни после этого ее наполняло дивное чувство свободы, и она даже порой поглядывала себе под ноги, пытаясь убедиться, что от счастья не парит над землей. Внешне она соблюдала приличия, разыгрывала перед людьми безутешную вдову и мать, а про себя хохотала, видя, как легко обмануть глупую человеческую доверчивость. И самым большим дураком оказался ее отец. Ее так и подмывало рассказать ему, что она сделала, потрясти перед ним своим преступлением, точно скальпом, и сказать: «Смотри, что ты натворил. Смотри, к чему ты меня подтолкнул, изгнав из дома, словно вавилонскую блудницу». Однако она удержалась. Как ни хотелось ей возложить на него часть вины, его сострадание было для нее выгоднее.
Все сработало как нужно. План удался. Но все равно ее преследовали неудачи. Первый год в Нью-Йорке прошел так, как она рисовала себе в мечтах, сидя в бараке каменотесов, но потом все опять обернулось не так, как она заслуживала. Все время ее преследовала несправедливость!
Агнес почувствовала, как в груди у нее поднялось возмущение. Ей так хотелось освободиться от этой старой, мерзкой оболочки. Сбросить ее с себя, как кокон, и вылететь на волю той бабочкой, какой она когда-то была. Она ощущала исходивший от нее старческий запах, и ее тошнило от отвращения.
Вдруг ей пришла в голову утешительная мысль: может быть, она упросит дочь прислать сюда голубую шкатулку с золой. Самой Мэри эта вещь совершенно не нужна, а вот ей было бы так приятно в последний разок ощутить, как этот пепел сыплется у нее сквозь пальцы. От этой идеи она оживилась. Так и нужно сделать. Попросить Мэри, чтобы отдала ей шкатулку. Если дочь сама ее принесет, то можно будет, пожалуй, рассказать ей, что на самом деле там хранится. Говоря с дочерью, она всегда называла это «смирением», когда в подвале кормила ее содержимым шкатулки. На самом же деле то, чем она хотела напитать девочку, называлось «целеустремленность» — та сила, которая требуется, чтобы добиться всего, чего хочешь. И ей показалось, что она в этом преуспела, когда девочка выполнила ее пожелание относительно Оке. Но потом все рухнуло.
Ей так захотелось снова подержать в руках эту золу, что ее охватило страшное нетерпение. Агнес потянулась трясущейся морщинистой рукой за телефонной трубкой, но не успела. Рука замерла в воздухе, а затем со стуком упала вниз и повисла, голова опустилась на грудь. Глаза пустым взглядом уставились в стену, а изо рта вытекла на подбородок струйка слюны.
С тех пор как они с Мартином увезли Лилиан прямо из больницы в участок, прошла неделя. За это время Патрику довелось пережить чувство и облегчения, и отчаяния: наконец они нашли убийцу Сары, но преступница упорно отказывалась хоть как-то объяснить свои действия.
Патрик положил ноги на диванный столик и потянулся, закинув руки за голову. На этой неделе ему удавалось больше времени проводить дома, и это успокаивало его совесть. К тому же домашние дела, кажется, начинали идти на лад. Он с улыбкой посмотрел на Эрику, которая твердой рукой «укатывала Майю», толкая коляску туда и сюда в дверном проеме между гостиной и прихожей. Он тоже успел освоить эту технику, и на то, чтобы уложить девочку, им теперь требовалось не более пяти минут.
Эрика осторожно задвинула коляску в кабинет и затворила дверь. Это означало, что Майя спит и у них есть сорок минут, которые они Эрикой спокойно могут провести вместе.
— Ну вот, она уснула, — сказала Эрика, забираясь на диван к Патрику.
Ее тоска как будто почти прошла, хотя порой он замечал еще ее отголоски в те дни, когда Майя задавала Эрике жару. Но они явно находились на пути к улучшению, и он решил со своей стороны приложить все усилия, чтобы способствовать такому развитию событий. Соответствующий план зародился у него неделю назад, а теперь окончательно сложился после того, как вчера благодаря дружеской помощи Анники последняя деталь встала на свое место.
Он как раз собирался открыть рот, но вдруг Эрика сказала:
— Ой, я сделала ошибку, встав сегодня утром на весы.
Она замолчала, а Патрик почувствовал, как в нем подымается паника. Должен он на это что-то сказать? Или лучше ничего не говорить? Обсуждать с Эрикой проблему ее веса было все равно что гулять по минному полю, где нужно каждый раз тщательно выбирать место, прежде чем ступить.
Так как по-прежнему царило молчание, он понял, что от него ждут комментариев, и лихорадочно начал подыскивать подходящую реплику. И наконец, с пересохшим горлом, осторожно произнес:
— Ну и как?
Ему захотелось стукнуть себя по башке — неужто ничего умнее нельзя было придумать? Но пока он, кажется, не наступил на мину, и Эрика со вздохом продолжила:
— Да вот, до сих пор вешу на десять килограммов больше, чем было до беременности. Я думала, что набранный за это время вес уйдет все-таки быстрее.
Осторожно, шажок за шажком, он начал выискивать безопасную почву и наконец сказал:
— Но ведь прошла только пара месяцев. Тебе нужно набраться терпения. Я уверен, что сейчас, когда ты кормишь, дело пойдет быстро. Вот увидишь, когда ей исполнится полгода, все уйдет без следа.
И, затаив дыхание, Патрик стал ждать ответа.
— Да, ты, наверное, прав, — согласилась Эрика, и Патрик вздохнул с облегчением. — Вот только я чувствую себя такой ужасно несексуальной. Живот висит, груди громадные, и из них все время сочится молоко. Я постоянно потная, не говоря уже об этих ужасных пигментных пятнах, вызванных гормонами!
Она засмеялась, как будто все сказанное было шуткой, но Патрик расслышал в ее тоне настоящее отчаяние. Эрика никогда не комплексовала насчет своей внешности, но Патрик догадывался, как это, наверное, тяжело — принять такие заметные перемены в собственном облике. Он и сам с трудом мог примириться с тем, что за время беременности Эрики у него неожиданно появилось брюшко. И после рождения Майи он тоже от него еще не избавился.
Краем глаза он заметил, как Эрика отерла слезу, и понял: настал самый подходящий момент для того, что он собирался сделать.
— Сиди и не двигайся! — сказал он взволнованно и вскочил с дивана.
Эрика бросила на него вопросительный взгляд, но послушно осталась на месте. Роясь в карманах куртки, он чувствовал спиной ее взгляд. Нащупав то, что искал, он снова спрятал эту вещь и вернулся к Эрике.
Как влюбленный юноша, он опустился перед ней на колени и взял ее за руку. Он понял, что она уже почувствовала нечто необычное и ждет, что он скажет. При виде того, как заблестели ее глаза, он с надеждой подумал, что этот блеск означает радость. Во всяком случае, ему показалось, что она с нетерпением ожидает его слов. Он откашлялся, так как голос почему-то не слушался.
— Эрика София Магдалена Фальк! Не согласишься ли ты сделать из меня честного человека, выйдя за меня замуж?
Не дожидаясь ответа, он дрожащими пальцами достал из заднего кармана спрятанную там коробочку и не без труда открыл замочек. Внутри оказалась синяя бархатная подушечка. Патрику оставалось только надеяться, что Эрике понравится кольцо, которое им с Анникой удалось выбрать совместными усилиями.
От стояния на коленях у него немного заныла поясница. Затянувшееся молчание начало его тревожить. Он вдруг понял, что до сих пор ему как-то даже не приходила в голову возможность отказа, но сейчас закралось неприятное чувство, и он пожалел о своей самонадеянности.
Но тут Эрика просияла, расплылась в улыбке, а по ее лицу покатились слезы. Плача и смеясь, она протянула ему безымянный палец, чтобы он надел ей обручальное кольцо.
— Это значит «да»? — спросил он с улыбкой.
Она только кивнула.
— Я бы никогда не сделал предложения никому, кроме самой красивой женщины на свете, как ты знаешь, — сказал он, надеясь, что она расслышит неподдельную искренность его тона и не посчитает эти слова грубой лестью.
— Ах ты…
Она умолкла, не находя нужного эпитета.
— Знаешь, ты иногда очень точно понимаешь, что надо сказать и когда. Не всегда, но часто.
Потянувшись к нему, она поцеловала его долгим теплым поцелуем, но затем снова откинулась на спинку дивана и, вытянув руку, стала любоваться своим новым украшением.
Потрясающее кольцо! Не может быть, что ты выбрал его сам.
В первый момент он немного обиделся на такое несправедливое суждение о его вкусе, и ему очень хотелось возразить: «Нет, я действительно сам его выбрал». Но он тут же опомнился, поняв, что она права.
— Анника ходила со мной в качестве консультанта. Так значит, тебе нравится? Точно нравится? Ты не хочешь его обменять? Я не стал заказывать гравировку, пока ты сама не посмотришь. А то вдруг бы оно тебе не подошло.
