Стивен Кинг
Заклятие параноика (сборник)
[1]
С яркого майского дня Гарриш вошел в прохладу общежития. Какое-то время его глаза привыкали к сумраку холла, так что поначалу он лишь услышал голос Гарри Бобра, донесшийся из тени.
– Жуткий предмет, не правда ли? – спросил Бобер. – Действительно жуткий.
– Да, – кивнул Гарриш. – Крепкий орешек.
Теперь его глаза различали Бобра. Тот тер прыщи на лбу, а мешки под глазами блестели от пота. Одет он был в сандалии на босу ногу и футболку. На груди висел значок-кнопка, гласящий, что Хоуди Дуди – извращенец. В полумраке белели громадные передние зубы Бобра.
– Я собирался сдать его еще в январе, – бубнил Бобер. – Говорил себе, что надо сдавать, пока есть время, но вот дотянул до последнего. Думаю, я провалил экзамен, Курт. Честное слово.
В углу, у почтовых ящиков, стояла комендантша. Невероятно высокая женщина, чем-то похожая на Рудольфа Валентино. Одной рукой она пыталась вернуть лямку бюстгальтера под платье, другой прикрепляла к доске объявлений какую-то бумажку.
– Тяжелый случай, – вздохнул Гарриш.
– Я хотел тебя кое о чем спросить, но не решился, потому что у этого парня глаза, как у орла. Ты думаешь, что опять получишь «А»?
– Я думаю, что, возможно, завалил экзамен.
У Бобра отвисла челюсть.
– Ты думаешь, что завалил? Ты думаешь, что…
– Я пойду приму душ, ладно?
– Да, конечно, Курт. Конечно. Это был твой последний экзамен.
– Да, это был мой последний экзамен, – эхом отозвался Гарриш.
Он пересек холл, толкнул дверь и стал подниматься по лестнице. Пахло там, как в мужской раздевалке. Сколько же лет ходили по этим ступеням! Его комната находилась на пятом этаже.
Куин и другой идиот с третьего этажа, с волосатыми ногами, протиснулись мимо него, перекидываясь футбольным мячом. Заморыш в очках в роговой оправе, еле волочащий ноги, попался ему между четвертым и пятым этажами. Учебник по алгебре он прижимал к груди, словно Библию, а губы его повторяли шепотом логарифмы. Глаза парня были пусты, как чисто вымытая классная доска.
Гарриш остановился и посмотрел ему вслед, гадая, а не показалась бы этому убогому смерть благом, но, пока он раздумывал, заморыш уже скрылся из виду. Гарриш поднялся на пятый этаж и направился к своей комнате. Свин уехал два дня назад. Четыре экзамена за три дня, пам-бам, мерси, мадам. Свин знал, как ухватить жизнь за шкирку. От него остались только фотографии красоток, два вонючих носка от разных пар да керамическая пародия на «Мыслителя» Родена, сидевшего, по воле подражателя гению, на унитазе.
Гарриш вставил ключ в замочную скважину.
– Курт! Эй, Курт!
Роллингс, тупорылый старший по этажу, который отправил Джимми Броуди к декану за пьянку, махал ему рукой с лестничной площадки. Высокий, хорошо сложенный, с короткой стрижкой.
– Ну как, развязался? – спросил Роллингс.
– Да.
– Не забудь подмести пол и составить список разбитого и неработающего, ладно?
– Сделаем.
– Бланк я подсунул тебе под дверь в прошлый вторник, не так ли?
– Было дело.
– Если меня в комнате не будет, подсунешь заполненный бланк и ключ мне под дверь, хорошо?
– Обязательно.
Роллингс схватил его за руку и дважды тряхнул. Рука у Роллингса была сухая, кожа – шершавая. Гарриш словно провел ладонью по рассыпанной по столу соли.
– Веселого тебе лета, парень.
– Спасибо.
– Только не перетрудись.
– Ладно.
– Поработать можно, но главное – не перетрудиться.
– Буду иметь в виду.
Роллингс окинул Гарриша взглядом, рассмеялся.
– Тогда счастливо тебе.
Он хлопнул Гарриша по плечу и двинулся дальше, задержавшись у комнаты Рона Фрейна, чтобы сказать тому, что стерео надо приглушить. Гарриш представил себе мертвого Роллингса, лежащего в канаве. По его глазам ползали мухи. Роллингса это не волновало. Мух – тоже. Или ты ешь мир, или мир ест тебя, третьего не дано.
Гарриш постоял, пока Роллингс не скрылся из виду, потом вошел в комнату.
Со Свином пропал и сопутствующий ему бардак, так что комната выглядела пустой и стерильной. От груды вещей на кровати Свина остался один матрац. А со стены лыбились две двухмерные красотки с разворотов «Плейбоя».
А вот половина комнаты, которую занимал Гарриш, совсем не изменилась, там всегда поддерживался казарменный порядок. Если б кто бросил четвертак на его кровать, он отскочил бы от натянутого одеяла. Такая аккуратность просто бесила Свина. Он защищался по английскому языку и литературе, и с чувством слова у него все было в порядке. Гарриша он называл бюрократом. Пустую стену за кроватью Гарриша украшал лишь постер Хамфри Богарта, который он купил в книжном магазине колледжа. Боджи, в подтяжках, держал в каждой руке по автоматическому пистолету. Свин еще заявил, что пистолеты и подтяжки – символы импотенции. Гарриш сомневался, что Боджи – импотент, хотя ничего о нем и не читал.
Он подошел к стенному шкафу, открыл дверцу, достал карабин («магнум», калибр 352) с прикладом из орехового дерева, подаренный ему на Рождество отцом, методистским священником. Телескопический прицел к карабину Гарриш купил сам, в марте.
Действующие в колледже инструкции не допускали хранения оружия, даже охотничьих карабинов, в комнатах общежития, но контролировались они не очень жестко. Вот и Гарриш забрал карабин из камеры хранения днем раньше, самолично расписавшись на бланке-разрешении на выдачу оружия. Карабин он уложил в водонепроницаемый чехол и спрятал в лесу за футбольным полем. А в три часа утра сходил за ним и принес в свою комнату. Благо все спали и его никто не заметил.
Гарриш посидел на кровати, положив карабин на колени, поплакал. «Мыслитель» смотрел на него с туалетного сиденья. Гарриш положил карабин на кровать, поднялся, подошел к столу Свина, взял керамическую статуэтку и хряпнул об пол. И тут же в дверь постучали.
Гарриш спрятал карабин под кровать.
– Входите.
Вошел Бейли, в одних трусах. Из пупка торчала вата. Вот уж у кого не было будущего. Женится Бейли на глупой женщине, народятся у них глупые дети. А потом он умрет от рака или инфаркта.
– Как химия, Курт?
– Нормально.
– Слушай, а конспекты не одолжишь? У меня экзамен завтра.
– Сжег их сегодня утром.
– Ну надо же! Господи, это проделки Свиньи? – Он указал на остатки «Мыслителя».
– Наверное.
– Зачем он это сделал? Мне нравилась эта вещица. Я собирался купить ее у него. – Острыми чертами лица Бейли напоминал Гарришу крысу. А трусы у него были старые, заштопанные. Гарриш легко представил его умирающим от эмфиземы в кислородной палатке. Пожелтевшего. Я мог бы избавить тебя от мук, подумал Гарриш.
– Как ты думаешь, он не будет возражать, если я позаимствую этих крошек?
– Пожалуй, что нет.
– Хорошо. – Бейли пересек комнату, осторожно переступая босыми ногами через осколки, снял плейбойских девочек. – И Богарт у тебя отличный. Пусть без буферов, но все равно есть на что посмотреть. Понимаешь? – Бейли уставился на Гарриша, ожидая, что тот улыбнется, а когда его надежды не оправдались, добавил: – Как я понимаю, выкидывать этот постер ты не собираешься?
– Нет. Я собираюсь принять душ.
– Конечно, конечно. Веселого тебе лета, на случай если больше не увидимся, Курт.
– Спасибо.
Бейли двинулся к двери, трусы свободно болтались на тощей заднице. Остановился, взявшись за ручку.
– Еще один семестр позади, Курт?
– Похоже на то.
– Отлично. Увидимся осенью.
Бейли вышел в коридор, закрыв за собой дверь. Гар-риш посидел на кровати, потом достал карабин, разобрал, почистил. Приложился глазом к дулу, посмотрел на световую точку в дальнем конце. Ствол чист. Собрал карабин.
В третьем ящике комода лежали три тяжелые коробки с патронами. Гарриш положил их на подоконник. Запер дверь, вернулся к окну, поднял жалюзи.
Залитую солнцем зеленую лужайку оккупировали студенты. Куин и его идиот приятель гоняли мяч, носились взад-вперед как заведенные, словно муравьи перед замурованной норой.
– Вот что я тебе скажу, – обратился Гарриш к Боджи. – Бог разозлился на Каина, потому что Каин почему-то принимал Бога за вегетарианца. Его брат знал, что это не так. Бог сотворил мир по Своему образу и подобию, и, если ты не можешь съесть мир, мир сожрет тебя. Вот Каин и спрашивает у брата: «Почему ты мне этого не сказал?» А брат отвечает: «А почему ты не слушал?» И Каин говорит: «Ладно, теперь слушаю». А потом как звезданет братца и добавляет: «Эй, Бог! Хочешь мяса? Давай сюда! Тебе вырезку, или ребрышки, или авельбургер?» Вот тут Бог и прогнал его. И… что ты думаешь по этому поводу?
Боджи ничего не ответил.
Гарриш поднял раму, уперся локтями в подоконник, так, чтобы ствол «магнума» не высовывался из окна и не блестел на солнце. Прильнул к окуляру телескопического прицела.
Повел карабином в сторону женского общежития «Карлтон мемориэл», больше известного среди студентов как «Собачья конура». Поймал в перекрестье большой «форд-пикап». Аппетитная студентка-блондинка в джинсах и голубеньком топике о чем-то разговаривала с матерью. Отец, краснорожий, лысеющий, укладывал чемоданы на заднее сиденье.
